— В твоем возрасте, помнится, я уже собиралась выходить замуж.
— Сначала я закончу учебу, а уж потом начну об этом думать.
— Учеба, дипломы… много ли будет от них проку, когда ты начнешь воспитывать своих ребятишек? Даже если бы у меня и была профессия, вряд ли я могла бы ею заняться с четырьмя малышами в доме!
— А кто сказал, что я хочу иметь детей?
Помолчав, Мишлин нахмурилась.
— Тогда ты станешь сухофруктом.
Произнесено это было безапелляционным тоном, ибо Мишлин никогда не сомневалась в своей правоте. На мгновение Анжелика попробовала представить, что она вышла замуж за Корантена, но картинка, каким могло бы стать их будущее, не сложилась.
— А знаешь, — продолжила Мишлин, — сыновья мне подарили столько радости! К несчастью, я слишком рано овдовела. Твой дедушка сгорел от рака за несколько месяцев. Страшное это было для меня испытание.
— И особенно для него, — негромко произнесла Анжелика.
— По счастливой случайности, — сказала Мишлин, не расслышав последних слов Анжелики, — его родители оставили нам наследство, которое мне позволило целиком посвятить себя семье…
Анжелика прекрасно знала эту историю, которую бабушка не упускала случая лишний раз повторить. Девушка грызла маленькое сухое печенье, принесенное с собой, и, делая вид, что вникает в рассказ бабушки, время от времени задавала вопросы.
— Мой папа рос умным ребенком?
— Твой отец? Хм… Кажется, да. Но старшие все время над ним потешались! Их больше интересовали подвижные и грубые игры, как и всех мальчишек такого возраста. Сыновья, все, каждый в свое время, вошли в состав школьной футбольной команды — так они выпускали пар, лупя по мячу, — знала бы ты, в каком состоянии они мне отдавали свои формы и кроссовки!
Она засмеялась, разнеженная воспоминаниями, и Анжелика поняла одно: никогда, рассказывая о юных годах сыновей, бабушка не упоминала Матье. Раньше она не обращала на это особого внимания, но теперь заметила.
— Четверо ребят, — медленно проговорила она, — это, наверное, очень тяжело.
— Еще бы! Между нами говоря, последнего не стоило заводить, жаль, что я это поняла слишком поздно.
— Тебе всегда хотелось иметь дочку, ведь так?
— Да. Какое разочарование. Признаюсь честно, я до сих пор от него так и не оправилась.
Анжелика подошла и опустилась перед бабушкой на колени, взяв ее руки в свои.
— Ты мне только что сказала, что зря родила моего папу. Я не желаю больше никогда этого слышать. Ведь он отлично это чувствовал, бедный малыш!
— Разумеется, нет, — возразила Мишлин раздраженно. — Я знаю, что ты отца обожаешь, но каким же трудным он был ребенком! Вечно сидел и дулся, забившись в угол, или все время приставал, норовя ко мне приласкаться, хотя у меня и без него было столько дел! И потом, эти его вечные выдумки… книги… дзюдо, все ради того, чтобы отличаться от старших братьев, а не подражать им, как это обычно бывает в семьях. Когда же трое старших ушли из дома, вот тут-то он и попался!
— Короче, ты его совсем не любила.
— Неправда! Но и у матерей бывают свои предпочтения, сама увидишь.
— Надеюсь, что нет, — возмутилась Анжелика.
— Никогда не зарекайся, девочка моя. Кстати, твой отец тоже не питает ко мне особой привязанности, раз так редко приходит.
— Он очень долго был нездоров.
— Отговорка!
— Напомню, что именно он нашел тебе этот прекрасный пансионат, чтобы ты жила в нем и ни в чем не нуждалась.
Выражение лица Мишлин стало жестким.
— И я еще должна его за это благодарить? Да я отвратительно здесь живу! Умираю от скуки, всегда в одиночестве. Твой отец попросту посадил меня в тюрьму.
— Как ты можешь такое говорить? Ты нуждалась в медицинской помощи. Здесь постоянно следят за твоим здоровьем, тебе оказывают всевозможную помощь в хозяйственных делах, парк под окном чудесный, комната всегда в безупречной чистоте, большая и светлая, персонал очень вежливый, прекрасная еда. Чего другого можно желать? Получить здесь место стоило для папы настоящей битвы! Ты всегда им пренебрегала, он же относился к тебе с глубоким почтением.
На этот раз Мишлин ничего не возразила. В этот момент Анжелика вдруг заметила, что ей не приходилось повторять или кричать. Когда бабушка надевала слуховой аппарат правильно, она не так уж плохо слышала.
— Я очень скоро приду снова, — сказала Анжелика, вставая.
Она не хотела становиться заложницей семейного конфликта. Размолвка между ее отцом и бабушкой не заслоняла того факта, что перед ней была старая, слабеющая женщина, чувствовавшая себя брошенной, не важно, по какой причине. Тем не менее при мысли о детстве отца Анжелике пришлось бороться с неприязнью к ней. Нет, жестоко с ним не обращались, но его вообще сбросили со счетов, и он, ничего не значивший ребенок, предоставленный самому себе, сильно страдал. Не потому ли Анжелика стала его единственным ребенком? Не боялся ли отец этих ужасных «предпочтений», которых вполне мог ожидать от Шарлотты?
На пороге комнаты девушка обернулась, чтобы помахать рукой бабушке на прощание. Но та, казалось, уже забыла о ее существовании. Она не сводила с окна мрачного взгляда, абсолютно равнодушная к красоте цветущего парка.
Несколько напряженный, Бенуа ерзал в своем кресле. Он вовремя, со свойственной ему пунктуальностью, прибыл в Руан для ежеквартальной встречи с коллегой, который его курировал. За ним, как и за всеми серьезными психиатрами, тщательно наблюдали кураторы, отслеживая путь их профессионального развития, и обычно Бенуа любил эти дискуссии. Однако сегодня он был обязан посвятить куратора в свою связь с Тесс и рассказать, что ее возлюбленный был раньше его пациентом. Он чувствовал свою вину, поскольку нарушил закон профессиональной этики, и к тому же ничего с этого не получил.
— Мне не следовало соглашаться брать ее друга себе в пациенты. В тот день, когда Тесс попросила меня об этом как об услуге, мы оказались в баре, и я мгновенно снова подпал под ее обаяние. Я не смог ей отказать.
— Ты боялся, что, если откажешь ей, окончательно потеряешь с ней контакт?
— Нет, я боялся совсем другого — мести с ее стороны. После нашего разрыва с ней, должен признаться, я очень сильно это переживал.
— Почему она все-таки обратилась именно к тебе?
— Понятия не имею, Эдуар. Она не знала никого другого и, может быть, надеялась, что получит от меня какие-нибудь сведения о своем друге.
— И ты это делал?
— Нет. Я не говорил ей о Матье, когда она пригласила меня в кафе с надеждой узнать новости о нем. Но она меня позвала, и мне это было приятно, признаюсь.
Эдуар долго молчал, потом спросил:
— Ну а сам-то ты что обо всем этом думаешь?
— Я очень на себя рассержен. Пациенты уверены в безупречности своего врача в этическом смысле, а я все нарушил. И, главное, из личного интереса.
Чем тщательнее Бенуа изучал этот случай, тем больше ему становилось стыдно. До сих пор он безупречно следовал намеченным курсом, не совершая ошибок, что позволяло ему испытывать определенную гордость за свое занятие. Теперь же у него было ощущение, что он все испортил и больше не был на высоте профессии. Однако он прекрасно понимал, что, случись такое еще раз, и он совершил бы ту же ошибку. Влечение, которое он испытывал к Тесс, очень трудно было побороть, и он продолжал страдать теперь уже по поводу своего второго провала.
— Я даже не думал, что окажусь настолько слабым, — вздохнул он.
— Тебе необходимо преодолеть эту напасть и все расставить по местам в своей голове.
— Ты хочешь…
— Отстранись немного. Тебе не помешают несколько дней отпуска, где-нибудь подальше отсюда, в таком месте, где ты сможешь спокойно все обдумать. А потом снова возвращайся ко мне, и мы обо всем поговорим.
Это было именно то, чего так боялся Бенуа, придя сюда сегодня утром. Услышать, что в данный момент он не способен полноценно исполнять свои обязанности, — но разве это не было ему справедливым наказанием?
— Но это всего лишь мое предложение, — напомнил Эдуар.
Однако его «предложение» по значимости превосходило всякое другое суждение. Очень расстроенный, Бенуа взял отпуск, задаваясь вопросом, куда бы ему отправиться, чтобы обрести немного покоя. Прежде всего, как ему это удалось и в первый раз, необходимо было избавиться от мыслей о Тесс, потом привнести максимум упорядоченности в свою жизнь и вернуть самообладание. Он прекрасно осознавал, что в настоящий момент его собственное состояние не позволяло ему с полной отдачей заниматься пациентами. Ответственность по отношению к Матье вдруг предстала перед ним в истинном свете. И тогда Бенуа решил, что он немного задержится в Руане: прогуляется на свежем воздухе возле церкви Сен-Маклу или собора[31], а затем пообедает на Старой рыночной площади. Короче, испытает приятные эмоции, вместо того чтобы продолжать обвинять себя. Чувство вины нужно было уничтожить любой ценой, оно ничего ему не давало. Он признал свои ошибки, осознал их причину, но не мог уже ничего изменить. Главное, на что он надеялся, что он не совершил непоправимого в отношении Матье, который, возможно, уже не рискнет теперь обратиться за помощью к психиатру. Ему удалось узнать, что Матье вроде бы вернулся в книжный магазин, и люди говорили, что он вполне хорошо себя чувствовал. Каким образом ему удалось преодолеть, с одной стороны, его «выгорание», а с другой — предательство Бенуа?
«Если он и поправился, то уж точно не благодаря мне! Кто знает, не позвонит ли ему теперь Тесс, ведь она просто умирала от желания это сделать…»
Заметив, что все его мысли снова свелись к Тесс, Бенуа, чтобы отвлечься, стал раздумывать о пункте назначения своего путешествия, на которое намекнул ему Эдуар.
Надя сияла, закрывая кассу. Книжный магазин уже вернул свой прежний доход, последние идеи Матье принесли плоды. Завсегдатаи оценили новшества и улучшения, а случайные покупатели надолго задерживались, приятно удивленные атмосферой, царившей во всех отделах.