Андрей ЯХОНТОВ
ГЛЯНЦЕВАЯ КРАСОТКАРассказы
Рисунки В. ЛОСЕВА
Библиотека Крокодила, 1991
Шарж В. ЛОСЕВА
В предисловиях к моим прежним крокодильским сборникам было много хвастовства. Я считал своим долгом порадовать читателя, сообщая, к примеру, о выходе моей новой книги, о том, что напечатана очередная повесть, например, «Ловцы троллейбусов», или поставлена пьеса, например, «Мир без китов», что решением авторитетного жюри мне присуждена премия, например, «Золотой еж» на Всемирном конкурсе юмористов…Сейчас вспоминать это неловко.Поэтому предлагаю не придавать слишком большого значения предисловиям, а скорее переходить к чтению рассказов. Уж здесь-то я вас не подведу: рассказы, в отличие от предисловий, как и прежде, на уровне…РАССКАЗЫ ИЗ ЦИКЛА«МАГИЯ ВЕЛИЧИЯ»
ГЛЯНЦЕВАЯ КРАСОТКА
«Сделавши это, он лег в постель покойнее, стал думать о бедности и жалкой судьбе художника, о тернистом пути, предстоящем ему на этом свете, а между тем глаза его невольно глядели сквозь щелку ширмы на закутанный простынею портрет».
Шла последняя предновогодняя неделя… Люди хлопотали, суетились, спешили закончить незавершенные дела, закупали шампанское и елки. Хотел закончить начатый труд и, получив деньги, купить шампанского и художник Терехин. То есть сама творческая часть процесса была завершена, портрет незнакомого мужчины красовался на самой середине комнаты в совершенно готовом для демонстрации виде. Но по странной прихоти, о которой заказчик объявил лишь во время последнего своего визита, получить портрет он соглашался лишь в массивной бронзовой раме. Месяц ежедневных сеансов и тяжкого ночного прописывания деталей летел псу под хвост. Обидно, однако, было стопорить ситуацию из-за чисто технической накладки. Чертыхаясь и плюясь с досады, Терехин отправился по комиссионным.
Как и следовало ожидать, нигде подходящего обрамления в отрыве от картин не продавали. Но в одном из художественных салонов девушка-продавщица шепнула Терехину: неподалеку, за углом, открыл антикварную лавку старик старьевщик. Туда художник и поворотил оглобли — так он шутя называл свои огромные сапоги, которые носил из уважения к традициям реалистического искусства.
Чего только не было у старика в его подвале! Керосиновые лампы, бронзовые чернильницы, гусиные перья, всякая и разная мебельная рухлядь и фарфоровая дребедень… А на стене висела пустая, без картины, рама именно того вида и точно такого размера, который искал наш герой. Терехин справился о цене, старик в ответ забормотал о каком-то условии, без которого никак не соглашался уступить бронзового прямоугольника с затейливыми виньетками. Со всевозраставшей неприязнью и подозрительностью смотрел Терехин на горбатый, с капелькой на конце нос торговца.
Для дальнейших переговоров тот пригласил художника в заднюю комнатушку, где над колченогим письменным столом красного дерева висел японский календарь с девушкой-красоткой, которая, когда Терехин вошел, будто подмигнула ему. Это, бесспорно, была игра света на глянце, но при виде столь откровенной пошлости Терехин не мог скрыть гримасы отвращения. От старика это не укрылось, и все же он объявил: в придачу к раме Терехин должен непременно забрать глянцевый календарь. Художник пожал плечами, однако посчитал условие выполнимым. Довольный старик тут же принялся сворачивать японский рекламный ширпотреб в трубочку и при этом картаво мурлыкал себе под нос легкомысленный мотив, а Терехин, не желая задерживаться в лавке ни одной лишней минуты, как умел, упаковал раму в грубую бумагу и, сунув обусловленную календарную нагрузку под мышку, поехал домой, где зашвырнул календарь в угол, а портрет мужчины вставил в раму и скорей принялся названивать изображенному на нем оригиналу, чтобы тот с максимальной быстротой приехал и забрал свой запечатленный образ, а взамен оставил обещанные деньги.
Его ждал удар. По телефону сообщили: абонент убыл в неизвестном направлении и на неопределенный срок. Происшествие живо напомнило Терехину историю с моцартовским «Реквиемом». Убийцы! Его окружали убийцы его дарования! Сделать заказ — и исчезнуть. Как это характерно для глухих в эстетическом плане и нечутких к нуждам художника негодяев! Застонав, творец повалился на кровать и накрыл голову подушкой. Звонил телефон, видимо, друзья-приятели хотели справиться о планах на новогоднюю ночь. Терехин трубки не снимал.
Он и сам не заметил, как уснул. А пробудившись, различил в утреннем призрачном свете рассыпанные по полу странные, в трубочку завитые бумажки. Поднял одну… И обомлел. Это была купюра, причем крупного достоинства. Взгляд Терехина переместился на полуразвернувшийся рулончик навязанного стариком презента. Видно, скручивая календарь, подслеповатый торгаш не заметил, что несколько дензнаков попали внутрь… Подсчитав общую сумму находки, художник повеселел. У него и мысли не было не возвращать денег рассеянному антиквару, но ведь вполне допустимо было сделать это несколько позже… На радостях он сам обзвонил друзей и помчался в магазин. А перед уходом развернул и повесил подаривший ему несколько счастливых мгновений календарь на стену.
Праздники прошли роскошно. Гости накатывали и откатывали шумными волнами штормового прибоя, пели хором под гармонь и гитару, водили хороводы вокруг портрета исчезнувшего мужчины — Терехин просил каждого плюнуть на изображение подлеца. Не плевали, напротив, восхищались тонкостью письма и глубиной проникновения в тайну образа. В конце концов Терехин и сам уверовал, что работа ему удалась. Портрет в раме занял место рядом с японским календарем.
Когда праздничное веселье схлынуло, обнаружилось: толки о портрете выплеснулись за пределы мастерской. К Терехину потянулись ценители, почитатели и просто влюбленные в живопись случайные прохожие. Двое, а затем еще пятеро из числа состоятельных визитеров сделали заказ на запечатление своих личностей. Терехин впрягся в работу. Писал до изнеможения. Устав держать кисть, садился в кресло передохнуть и видел устремленный на него взгляд девушки с календаря. Ее пристальное внимание неясно смущало. Но мало-помалу художник привык к молчаливому присутствию и одобрительной улыбке своей доброй феи. Случалось даже, черпал вдохновение в неправдоподобно правильных, симметричных ее чертах.
Терехин и сам не заметил, как переменилась его жизнь. Теперь он носил легкие итальянские туфли, шотландские шарфы, лихо перекинутые через плечо, даже напитки потреблял исключительно заграничные. Несмотря на молодой возраст, Терехин получил почетное звание, ему позировали жены и дочери крупных руководителей, да и сами начальники порой, если выдавался свободный денек, ехали не на охоту, а в мастерскую, где в назидание потомкам облачались в бархатные плащи и хитоны, нацепляли шпаги или брали в руки томик Спинозы… Вероятно, не без их благоволения и содействия замаячил восходящей звезде холста творческий вояж по Европе… К тому же многие из вышеупомянутых дочек откровенно на Терехина заглядывались. Случалось подобное и с их мамашами. Собственно, одна из многочисленных пассий, отношения с которой зашли так далеко, что, кажется, другой дороги, как под венец, не оставалось, и приревновала его к календарной красавице, заявив, что стесняется целоваться под взглядом посторонней… К этому времени Терехин и сам начал тяготиться присутствием иноземной наблюдательницы; да и приходившие в мастерскую стали задерживаться перед календарем куда дольше, чем перед его работами, без зазрения совести восхищаясь уровнем японской полиграфии. Художник опять зашвырнул календарь за шкаф.
Потом было турне по Европе. Когда Терехин вернулся — а вернулся он, надо сказать, не в самом лучшем расположении, ибо вояж прошел кисло, — обнаружилось, что и на родине дела его отнюдь не блестящи: невеста, ознакомившись с отзывами зарубежной прессы, вышла замуж за другого, осмеянные в той же прессе за претенциозные позы, шпаги и плащи, начальники стали притчей во языцех для тех, кто еще только собирался заказать Терехину свои романтизированные изображения, сомнения мужей и отцов, как это нередко бывает, передались женам и дочерям…
Новый год Терехин встречал в одиночестве. Влиятельные знакомые избегали теперь его общества, старых друзей он растерял. Первого января в дверь позвонил лишь один человек, да и то с таким лицом после бурно проведенного праздника, что впустивший его Терехин сразу же решил»: запечатлевать не будет. Но мужчина и не собирался позировать, он оказался исчезнувшим год назад клиентом, который явился за портретом. Взяв его, не промолвив ни слова, не заплатив ни копейки, человек удалился.
Терехин остался в пустой мастерской. Шаря взглядом по голым стенам, вспоминал промелькнувшие как сон счастливые дни канувшего в историю года. Вспомнил и о глянцевой красотке, чертами которой вдохновлялся… Задыхаясь и спеша, Терехин полез за шкаф, желая скорее извлечь на свет махровый образчик массовой культуры… Календарь исчез. То ли обладал способностью саморастворяться в воздухе, то ли его свистнул кто-то из клиентов, а может быть, похитил из зависти свой брат-художник?
С тех пор, если где-либо, в частном доме или представительстве зарубежной фирмы Терехину на глаза попадается подмигивающая с календаря глянцевая красотка, он только крепче стискивает зубы. И дает себе слово, что не повторит больше печальной ошибки. А о своей участи, участи человека, пошедшего на поводу у собственной нетребовательности, рассказывает всем и каждому, предостерегает. Но его, увы, почему-то никто не слушает.
ГРОБОВЩИК
«Ты не узнал меня, Прохоров, — сказал скелет. — Помнишь ли отставного сержанта гвардии Петра Петровича Курилкина, того самого, которому в 1799 году ты продал первый свой гроб — и еще сосновый за дубовый?»