Разворачиваться было слишком поздно, и он приготовился к столкновению.
Однако этого не случилось.
Еще мгновение назад он ожидал, что вот-вот ударится о каменную стену, а в следующее уже обнаружил себя в узком лазе, вход в который был скрыт неровностями поверхности утеса.
Чайки оставили его в покое.
Он не сразу понял, что произошло, и еще какое-то время ушло на то, чтобы справиться с предательской дрожью в коленях и двинуться дальше.
Прошел он недалеко.
Свет, лившийся снаружи, делал различимым лишь самое начало подземного хода, и он не собирался идти на ощупь в полнейшем мраке, рискуя сломать себе ногу, либо, еще хуже, наткнуться на доказательства того, что он уже понял: где-то там, в конце коридора, находится святилище Геры. Иолай не был трусом, участвовал во множестве битв и сражался с самыми ужасными существами, не только с людьми, но Гера… Ее не стоило дразнить.
«Это, — подумал он, — работа для Геракла».
Теперь оставалось отбиться от птичьих атак и сообщить ему об этом.
Цира все-таки спросила, где ее нож.
Геракл на нем сидел, но не собирался говорить ей об этом. Он решил рассказать ей и Голиксу, в самых общих чертах, лишь суть своего плана и подчеркнул, что он уверен в успехе лишь при условии, если они станут точно выполнять все его указания.
Когда он принялся объяснять стоящие перед ними задачи, облекая в плоть свою идею, Цира уныло заявила ему, что такой план не может быть успешным, не будет успешным и что все они обречены на гибель.
Голикс сообщил, что он, скорее всего, не сможет даже встать на ноги и сделать пару шагов, а уж тем более сделать то, о чем говорит Геракл.
Геракл ответил им обоим, что ходьба окажется самой незначительной из их проблем, если они перестанут ныть и не начнут его слушать.
В это время Цира заявила, что обойдется и без ножа, потому что у нее длинные ногти.
Геракл не удостоил ее ответом.
— Ты больше никогда не вернешься в конюшню, — заявил он Голиксу. А когда увидел удивление на лице парня, пожалел, что не додумался до этого аргумента раньше.
— Правда?
— Конечно, — сквозь зубы процедила Цира. — Потому что ты умрешь. Я умру. Мы…
— Я еще раз спрашиваю, — прервал ее Геракл, — ты сможешь это сделать?
Голикс посмотрел на Циру и погладил ее по щеке.
— Ради нее я смогу все на свете.
Цира вдруг зарыдала. Геракл медленно спустил ноги на пол. Он сказал все, что мог. Сейчас нужно оставить эту парочку на некоторое время, пока он станет дожидаться Иолая. А еще сейчас нужно получить какой-то знак того, что ему будет сопутствовать хотя бы крошечная крупица удачи. И нужна свежая голова, ведь предстоит одно из самых рискованных, опасных и неразумных приключений, какие вообще выпадали на его долю.
Даже Иолай с его неуемным энтузиазмом и полнейшим безрассудством не стал бы пускаться на такую глупую авантюру.
Распахнувшаяся настежь дверь прервала нерадостные размышления Геракла.
Цира вскрикнула, а Голикс ахнул.
— Геракл, — воскликнул Иолай, — ты просто не поверишь!
Геракл поглядел на него:
— Ты весь промок.
Иолай сморгнул с ресниц несколько капель воды.
— Конечно, промок. Чтобы добраться сюда к вам, мне пришлось убивать чаек и бороться с громадным приливом.
— Убивать кого?
Разгоряченный Иолай уперся руками в бока:
— Так тебе интересно узнать, что я нашел, или как?
Вероятность успеха Иолая составляла, по оценкам Геракла, половина на половину, и он не слишком на это рассчитывал, однако лицо друга светилось торжеством.
— Святилище? Жертвенник?
Иолай махнул рукой в сторону окна:
— Лучше сходи сам и посмотри. И еще я надеюсь, что у тебя готов какой-нибудь план, потому что, дружище, он нам очень и очень пригодится.
Глава XVIIПлан Геракла
Главная улица была заполнена участниками и зрителями первого парада в честь начавшегося праздника.
На носилках, которые тащили на своих широких плечах мускулистые рабы, восседали представители фемонской знати. Их одежды сверкали золотым шитьем и неисчислимыми драгоценными камнями. Богачи швыряли в густую толпу зевак монеты и разные безделушки. Лошади, украшенные позолоченными чепраками и пышными султанами, высоко поднимая передние ноги, медленно везли по мостовой тарахтящие на камнях колесницы. Жрецы в туниках изумрудного цвета с золотой каймой несли на длинной и узкой платформе жертвенник богини земледелия Деметры, окруженный символами грядущего урожая. Вслед за отрядом городской стражи шла группа барабанщиков и трубачей. Мимо проплыл еще один жертвенник, посвященный ежедневному улову рыбы, который посылал горожанам бог морей Посейдон.
Музыка, ликование, аплодисменты, полные надежды мольбы и крики усиливались при появлении каждого нового жертвенника. На город уже надвигалась черная грозовая туча, но ее никто не замечал.
Геракл и Иолай спешили изо всех сил на главную площадь, выдавливая из себя улыбки, когда мужчины пожимали им руки, а женщины всех возрастов бросались им на шею с горячими поцелуями.
В другое время Иолай оказался бы в своей стихии и наслаждался всеобщим преклонением, но сейчас он лишь хмурился, снедаемый скептицизмом.
— Ты шутишь? Это и есть твой план? — спросил он Геракла.
— Все лучше, чем твое «беги».
— Если ты уже успел забыть, я тебе напомню, что мое «беги» сработало.
— Вот и мой план тоже сработает.
— Ты уверен?
— Вполне
— А если ты ошибаешься?
— Я не ошибаюсь, Иолай.
Брови Иолая окончательно сошлись на переносице, но потом внезапно раздвинулись и заняли свое обычное положение.
— А почему бы и нет, по правде говоря? Бывало, помнится, нам приходилось и похуже.
Боковые улочки превратились в людские потоки. Горожане стремились спрямить себе дорогу, вовремя добраться до главной площади, в надежде найти удобное местечко и получше разглядеть начало праздника. Кое-где вспыхивали потасовки, пропадали кошельки, но никто не обращал на это внимания. Отчасти это объяснялось всеобщим праздничным возбуждением, но в основном тем, что в густой толпе ворам не удавалось далеко убежать, их ловили, били и отпускали, и они, опомнившись, возобновляли свои попытки.
У садовой калитки, ведущей к небольшому, но изящному дворцу, стоявшему неподалеку от главной площади, царила относительная тишина. Какофония праздника еще не добралась до этой части города и звучала приглушенно.
— Голикс, ты уверен, что мы поступаем правильно?
— Разве у нас остался какой-то выбор?
— Мы можем убежать. Немедленно.
— Нет. Мы должны довериться Гераклу.
— Мне страшно.
— Не беспокойся. Я буду рядом.
— Ах, ну конечно.
— Цира, не смейся. Мы должны дать Гераклу шанс.
— Я понимаю. Но только я беспокоюсь за тебя.
— А что за меня беспокоиться?
— Вдруг ты упадешь?
— Не упаду.
— Что, если ты опять пострадаешь?
— Опять? Разве можно пострадать сильней, чем сейчас?
— Ты можешь погибнуть.
— Да, но…
Она обхватила его руками и покрыла такими страстными поцелуями, что он почти забыл про боль в ребрах, голове, правой руке, правой ноге и вдоль спины. Когда она разомкнула свои руки, он стоял ошалело и глупо улыбался.
Она рассмеялась:
— У тебя дурацкий вид.
— Возможно. Но внутри я кричу от радости и боли.
В рыбацком поселении мужчины и женщины бросились привязывать свои лодки. Маленькая флотилия быстро пристала к берегу, и все стремились принять участие в городском празднике. В этот день их не заботили улов и выручка от него. В день праздника совет старейшин возмещал убытки за счет городской казны и частных пожертвований.
Однако совет старейшин не учитывал облегчение, которое испытывали все рыбаки.
Эти люди прекрасно умели считать.
Это был седьмой год, и никому из рыбаков не хотелось задерживаться в море.
В роще, перед входом в пещеру разбойников, Ротус с усмешкой посмотрел на лежащее возле его ног скрученное тело.
— Глядите — объявил он остальным, — вот что будет со всеми предателями.
Кто-то из бунтарей поежился:
— Геракл рассердится, если узнает.
— Геракл для меня не проблема. Можете не волноваться об этом.
Никто не ответил, хотя некоторые быстро повернулись к своим лошадям. Им не терпелось поскорей убраться отсюда.
— Помните про сигнал, — сказал им Ротус, когда все уже сидели верхом.
— Про какой сигнал?
— Тот, про который я вам говорил.
Все как один дружно замотали головами.
— Ты нам не говорил ни про какой сигнал.
Ротус закатил от возмущения глаза:
— Я говорил. Просто вы никогда не слушаете.
— Я всегда тебя слушаю, — возразил кто-то. — Беда в том, что ты всегда бормочешь себе под нос.
— Я не бормочу. Я отчетливо произношу.
— Ну, конечно, Ротус. Ты отчетливо произносишь. Когда не бормочешь.
Ротус раздраженно сверкнул глазами, вздохнул, повторил условный сигнал и галопом поскакал впереди своего отряда прочь от пещеры.
Через несколько мгновений на мертвое тело Якса уселся ворон и стал решать, наклонив голову набок, с чего ему начать свое пиршество.
Вернувшуюся в дом Циру встретил хозяйский гнев. Хозяин пригрозил отрубить девушке голову и выставить ее на обозрение на садовой калитке; хозяйка клокотала от злости и хотела оттаскать за волосы непослушную служанку.
Лишь когда Сана напомнила им, что совет уже ждет, они сменили гнев на милость и приказали Цире одеваться.
Лишь оставшись одни, сестры-близнецы со слезами посмотрели друг на друга.
— Я так счастлива, — сказала Сана, деликатно вытирая глаза одним пальчиком. На ней было надето тяжелое ожерелье и длинное платье, элегантно отороченное серебряной нитью. Рыжие волосы забраны назад, за уши, и заплетены в тяжелую косу, украшенную разноцветными лентами. На голове простой лавровый венец.
— Я тоже, — ответила ей Цира, заставляя себя говорить весело и беззаботно.