– Готова? – мягко спросил он, не поднимая на меня взгляда.
– Да… эм-м, не смотри, – напомнила я и, пробежав через комнату, скользнула под одеяло, натянув его до подбородка так, что выглядывали только моя маска и волосы.
– Мне снять заклинание? – вдруг спросил Вирус, указывая на маску. – Ты носишь ее уже целую вечность.
– Я… – нервно перебирала в руках жесткую простыню и откашлялась. – Нет, лучше не надо. Так будет безопаснее для всех.
Вирус кивнул, не ставя мое решение под сомнение, и чем дольше мы молча смотрели телевизор, тем больше я расслаблялась. Без понятия, что именно мы смотрели, но речь шла о повышении уровня воды в океане, птицах, массовых смертях и груди Ким Кардашьян. Эх, катастрофы этого мира.
Картинки быстро сменялись, а звук еле доносился до моих ушей, пока я пыталась навести порядок в своей голове.
– Какой твой любимый цвет?
– Что? – я многого ожидала, но не этого.
Вирус улыбнулся и убрал зеленую прядь с лица.
– Какой твой любимый цвет? – повторил он.
Я нахмурила лоб.
– Ты что, не можешь узнать это посредством нашей связи?
– Могу, – он пожал плечами. – Но хочу узнать это от тебя.
Я прикусила губу и повернулась к нему.
– Что? – его глаза весело сверкнули. – Все так плохо?
Я подчинилась воле судьбы и вздохнула.
– Ладно, мне нравится розовый.
Уголки рта Вируса дернулись вверх.
– Скажи еще, что ты настоящая девчонка, Ворриор, – поддразнил он меня.
– Мэдокс заразил меня этой фигней! – фыркнула я. – Всегда ненавидела розовый. Но он постоянно дарил мне всякое хламье с Hello Kitty, и однажды я сама начала покупать все с ней, потому что это казалось мне смешным. В общем… – я застонала. – Ну да, Мэдокс меня розифицировал.
– Какой мерзавец! Вызову его на дуэль.
– Нет, спасибо! Одной в день достаточно, – трезво сказала я, испортив наш разговор.
Мы замолчали. Черт подери, черт подери, черт подери! Тупая корова.
– А какой у тебя любимый цвет? – вырвалось у меня.
– Фиолетовый.
– Ой.
– Да, ой. Не розовый, но близко к тому.
Я улыбнулась.
– А какая твоя любимая группа? – с наигранной строгостью спросила я.
Глаза Вируса загорелись.
– «Мечтатель со сломанным черепом».
Я тут же села на кровати.
– Какие песни?
– «Клыки любви», «Маленькое грязное печенье» и «Кость любовной силы».
Я взволнованно пискнула.
– Единственная вампирская группа в Аваддоне, вокалисту которой я бы позволила пососать свою кровь! – захихикала я.
– Отдал бы все на свете, чтобы посмотреть на них вживую, – сказал Вирус с улыбкой.
– Видела их в прошлом году. Пять этажей Аваддона были заперты из-за концерта. Творилось полное безумие, – рассказала я, извиваясь под одеялом.
Вирус тут же повернулся и с трепетом уставился на меня.
– Расскажи мне все! – настаивал он. – Как ты достала билеты?
Я довольно скрестила руки за головой.
– Иногда в том, чтобы быть дочерью шефа, есть и плюсы. Он подарил мне билеты на день рождения. Мэдокс еще методом шантажа выпросил у него два VIP-пропуска, так что мы попали за кулисы. Было просто восхитительно. Мы стояли так близко, что видели, как плещется кровь!
Вирус запищал.
– Их вуду-перформансы просто легендарны! Кого они в тот раз вызывали? Джинна? Демона?
– Инкуба![9]
– Круто!
– Да. Все закончилось массовой оргией, и мне пришлось уйти.
Вирус озорно мне подмигнул.
– Чтобы спасти свою девственность?
– Нет, – насмешливо ответила я. – Потому что свела бы вокалиста с ума! Я уже была готова сама запрыгнуть на него. – Вирус откинул голову назад и громко рассмеялся. – А вот Мэдокс… – я захихикала, – он исчез на два дня и потом еще неделю прикладывал к телу упаковки замороженного горошка.
Теперь смеялись уже мы оба, и давящее чувство в моей груди медленно исчезало. Вирус подвинулся ко мне ближе, перевернулся на живот и уперся подбородком в свои руки.
– Расскажи мне еще что-нибудь.
Я тоже повернулась к нему, и мои пальцы чесались от желания убрать с его лица выбившуюся прядь волос. Не успела я и оглянуться, как уже сделала это. Его кожа была мягкой и теплой. Совсем не такой, как у Пиаса.
– Что? – прошептала я.
Ноздри Вируса раздулись, и он почти застенчиво убрал мою руку от своего лба, а затем нежно погладил мои пальцы, отчего у меня по коже побежали мурашки. Приятные мурашки.
– У нас как-то не очень хорошо все началось, – сказал Ви.
Моя бровь тут же поднялась.
– Говори уже дальше, – сухо прокомментировала я.
Вирус поджал губы и вдруг прижался лбом к моей руке.
– Мне очень жаль, что пришлось прибегнуть к таким методам, для реализации своих планов. Ты бы… нет, ты заслужила иного. Мне легко говорить плохо о Пиасе и его действиях, но на самом деле мы с ним весьма похожи. Мы оба крайне бескомпромиссны и мало думаем о чувствах. И о своих, и о чужих. Мне очень жаль, Ворриор. Прости меня за все.
Так. Сначала мне надо откашляться, потому что эмоции взяли верх, и стало трудно дышать.
– Все в порядке. Честно говоря, нужен кто-то, кто сможет время от времени задавать мне взбучку. Мной слишком часто руководят эмоции… – я снова тяжело сглотнула и начала играть с зеленой прядью Вируса. Он оставался неподвижным, как будто внимательно прислушивался к каждому моему слову и анализировал его. Провода на его лбу мягко мерцали, отбрасывая синие, красные и желтые тени на белое постельное белье. – Многие из вас выросли в Олимпе. Ты тоже, верно?
Он кивнул.
– В одном из пригородов, – кивнул он. – Но поверь, не все то золото, что блестит. Иногда мне кажется, что лучше бы я вырос в Аваддоне, как ты. Это сделало бы меня сильнее, подготовило к тому, что было потом.
Я опустила глаза, чтобы не видеть его дружелюбного взгляда.
– Я не сильная, – доверилась ему я. – Все, кто жил в Аваддоне, в какой-то степени сломлены. Я выросла с шестью старшими братьями, и все, все они были несчастны. Иногда, когда сплю, вспоминаю страшные вещи. Если человек в Аваддоне пропадает, никто его не ищет. Потому что он либо уже мертв, либо вернется с похмелья c головой оборотня в руках. Иногда людям кажется, что ад свободнее Олимпа, что он лишен условностей и жесткого этикета. В аду никто не опускает голову от благоговения, когда бог проходит мимо. Там это делают из-за страха потерять ее. Или чего похуже. Было время, – я сухо сглотнула, – когда я думала, что моя жизнь не имеет смысла. Всегда старалась держаться подальше от аваддонских эксцессов, ну, или же Мэдокс старался меня удерживать. Иногда он просто запирал меня в комнате и выпускал, лишь когда вечеринка прекращалась или когда братья уже заканчивали со своими трипами[10]. Однажды я поссорилась с Афродитой и была так обижена и зла, – по моему телу прошла дрожь от этого воспоминания. Мои сестры тогда просто стояли рядом вместо того, чтобы вмешаться и не позволить ей причинить мне боль. – Она выгнала меня из дома и на три месяца заперла в Аваддоне. У меня случилось что-то вроде короткого замыкания. Братья часто спускались на нижние этажи, которые были известны распространением наркотика, и Мэдокс не хотел, чтобы я ходила туда. И дабы донести до него свою точку зрения, я сломала ему нос, – уголки моего рта дрогнули от этого воспоминания. – Помню, как он небрежно вытирал кровь и смотрел на меня с бесконечной грустью. Он просил меня не делать этот шаг. Не ставить на себе крест из-за пары обид. Чувства излечиваются, а вот сломанная шея – нет.
– И что потом? – Вирус смотрел на меня своими золотыми глазами.
– Я пошла, – прошептала я. – Было все равно, останусь я живой или умру. В шестнадцать моя жизнь уже скатилась на самое дно. Следующие недели я не помню. Наркотик – ужасная штука, которая пробуждала во мне галлюцинации и делала агрессивной. Отдалась своей слабости, а после этого стала холодной, ненавидящей все вокруг и просто отвратительной. Я… отвратительная, – сказала я и прикусила губу.
Еще никто не слышал эту историю, но Вирус… Я чувствовала перед ним свою вину и хотела, чтобы он увидел меня настоящую. Глубоко внутри, со всеми демонами, которые были моей частью.
– В какой-то момент я снова пришла в себя и поняла, что стою по щиколотки в крови. Сначала не поняла, что происходит, пока не услышала крики, – я вздохнула и упала лицом в подушку. – Заметила, что на мне не было свитера. Только странная тряпка, которая больше показывала, чем скрывала, и прямо на моих глаза десятки аваддонцев терзали друг друга. Аиду пришлось эвакуировать этаж, но он ни разу потом и словом об этом не обмолвился. Все равно после этого уже ничто не было как прежде. Они стали меня бояться. Мне было до смерти стыдно. Прежде всего за свои слабости. Когда я проявляю слабость, другим людям приходится страдать. И так всегда. Я на три недели заперла себя в комнате. Три недели не могла спать из-за преследовавших меня кошмаров. Три недели боялась сама себя. С тех пор я больше не могла есть мясо и решила эмоционально отгородиться от окружающих. Поэтому, что бы ты или Пиас ни делали, я буду последней, кто станет это осуждать. Из-за меня наверняка погибло больше людей, чем из-за вас двоих, вместе взятых. И я буду проводить каждый день своей жизни за раскаянием в своей слабости. И спасать людей от богов. Что бы для этого ни потребовалось.
Кончики его пальцев коснулись моей щеки. Я вздрогнула и захотела сильнее зарыться лицом в подушку, и Ви позволил мне это сделать. Он гладил мою спину, массировал ее между лопаток, как раз в том месте, где мое сердце от страха билось о матрас.
– Я хоть и вырос в Олимпе, – наконец начал он свой рассказ, – но провел свое детство в округе Инносент Мад.
Невинная грязь? Я наклонила голову и посмотрела на него, а он направил свой взгляд на стену за моим плечом и будто смотрел вдаль.
– У меня есть несколько братьев и сестер, моя мать была достаточно… открытой, – он еле дышал. – Весь округ был известен своей открытостью. Туда люди шли за тем, чтобы дать волю своим извращенным идеям, не подвергаясь при этом судебному преследованию, если что-то вдруг пойдет не так. Когда был молод, то делал все, чтобы не умереть от голода. Продавать себя было чем-то столь же обыденным, как и убить кого-то за кусочек хлеба. Когда я повзрослел, почти весь округ был под моим контролем. Пиас… – он колебался. – Я знал его, еще когда у него была душа. Чертов принц мечты всего Олимпа, – Вирус скромно рассмеялся и провел рукой по своим зеленым волосам. – Тебе бы он точно понравился. Смешной, очаровательный и иногда чертовски милый, даже несмотря на уже заметное жуткое высокомерие. Он никогда не появлялся в моем округе, и я часто смеялся над ним, потому что Пиас был ужасным чистюлей и делал все, чтобы его папочка им гордился. Но однажды он все же пришел. Сначала я подумал, что маска парня мечты наконец-то спадет, но он был там не из-за себя, а чтобы помочь своему родственнику, – он напряженно сглотнул. – Это был Чейн, который тогда застрял в наркоманском аду… Так я с ним и познакомился, – он измученно улыбнулся. – Чейн тогда сказал, что постоянно слышит голоса в голове. Он чувствовал слишком много всего и не мог с этим справиться. Сегодня мы уже знаем, что это были первые признаки бессмертия, но тогда мы думали, что он просто сходит с ума. Парень активно подавлял свой разум всем, что только попадалось ему под руку, и все это лишь для того, чтобы не чувствовать эмоции других людей. Пиас хотел помочь ему, вытащить Чейна из этого, но тот уже набрал долгов на огромные суммы, и поэтому я начал спорить с Пиасом по этому поводу, – он горько засмеялся. – Ну, я был молодым, тупым и нуждался в деньгах. Не столь важно. Пиас начал бить меня, я сломал ему нос и увидел, что у него потекла серебряная кровь. Все еще помню выражение ужаса на его лице. Думаю, в это мгновение он понял, что с ним произойдет. Также я помню, что сче