— Ваша, мадам. Человек, который считается со всем, сразу прикинет, что отсюда до Карлово — рукой подать, только горы перевалить и всё. Так что скатертью дорожка!
— Но позвольте, как же так?..
— Я попрошу без этих «но» и «позвольте». Мне некогда.
И синяя женщина осталась на синем перроне. Что это за станция? Может, старый Ночной поезд, будь он проклят, вернул ее обратно? Трудно сказать-такая темень вокруг.
— Грязное, проклятое, бесчувственное чудовище! — задыхаясь от злости, повторяла женщина. — Развалина, ничтожество!
Слезы ручьем текли по ее щекам. Во-первых, ей совсем не хотелось в Карлово, а во-вторых, она там никогда не бывала. Поезд почти силком заставил ее назвать этот город, а потом велел сойти, мол, приехали. А что ей оставалось делать? Ведь не признаваться же, что она одинока, что нет у нее ни одной близкой души на этом свете, что она упустила все поезда и бывает несказанно счастлива, да, счастлива, когда ей позволяют сесть на какой-нибудь поезд, обещая доставить в Венецию, когда любуются ее хорошенькими ножками… Но потом, насладившись ее телом, бросают на пустом перроне как ненужную вещь… Как же сказать все это бездушной чугунной громаде?
От этих мыслей ее отвлекли огни, показавшиеся с той стороны, куда ушел Ночной поезд. Солома, бревна, крытые платформы для перевозки лошадей и старый пульмановский вагон для пассажиров.
— Садись! — сказал поезд.
— Ни за что! — гордо отрезала она, тут же забыв, как только что проклинала его на чем свет стоит за то, что оставил ее, одинокую и беспомощную, на произвол судьбы.
— Что ж, дело твое.
Огни стали удаляться и вскоре растворились во тьме.
Старый Ночной поезд остановился на мосту под плакучими (не известно, почему) ивами и задумался о своем расписании. Почему это он вдруг обиделся, услышав правду? Сколько раз ему доводилось ее слышать? Не так уж часто, причем всегда от таких, как он, обделенных судьбой. Разве все в жизни не так, как сказала эта женщина? Ведь и вправду ему никогда не хватало сил и смелости выйти на большую дорогу, туда, где с бешеной скоростью мчатся экспрессы. Эх, встретить бы ее раньше… Так неужели теперь я оставлю ее, позволю погибнуть на этой холодной станции из-за того, что сказала мне всю правду. Ведь в таком случае правда загинет на перроне, а ложь будет жить.
И он решил сделать невозможное.
Поехать в Карлово. Только раз. И больше никогда. Поехать наперекор всем представлениям и ожиданиям, расписаниям и встречным поездам — через горы.
Только раз и никогда больше.
Какие грустные глаза у этой женщины, которую все обманывают, пока едут в Венецию, а потом Венеция становится самым захудалым полустанком в мире.
— Уж вы меня извините! — сказал Старый поезд. — Я погорячился. Садитесь, пожалуйста, доставьте мне это удовольствие.
— Да, да, конечно, — просияв от счастья, засуетилась женщина, которая от холода, казалось, стала еще меньше. — А мне как будто какое-то внутреннее чувство подсказывало: он не может не вернуться, обязательно вернется. И вот вы вернулись…
— Да разве такое сокровище бросишь на дороге? — как можно убедительнее постарался сказать этот грубиян-поезд. — Уж вы извините, глупость я сморозил, но не считайте меня настолько глупым, чтобы не понимать этого. Припадаю к вашей ручке, уважаемая мадам, прошу прощения за грубость.
— Хочешь, чтобы мы никогда больше не ссорились? — спросила женщина, и ее глаза засветились счастьем. — Поеду, куда скажешь, куда захочешь, только никогда больше не оставляй меня на станциях, мне так страшно на них, я не привыкла, чтобы меня оставляли на станциях.
Она лгала. Ей надоело, чтобы ее оставляли на станциях. Но разве она могла признаться поезду в этом?
— Так что же ты не сказала мне об этом сразу, начистоту? Да я для тебя все сделаю, ты только честно скажи, остальное дело за мной…
И поезд загадочно замолчал. Ему хотелось сделать женщине приятный сюрприз. «К черту графики, расписания!.. Если не сейчас, то, значит, никогда! — сказал он себе. — Решайся же! Больше такой возможности у тебя не будет. Забудь о старом пульмановском вагоне, товарных платформах и скрипе ржавых осей. И без того скоро спишут на металлолом. Эх, где наша не пропадала!»
А в это время женщина принесла из багажного отделения ветошь и стала протирать окна. «Что ты делаешь, зачем?» — хотелось спросить Ночному поезду, но он не мог: что-то стянуло горло. Все и так было ясно: женщина изо всех сил старалась ему понравиться. А он, глупый, чуть было не оставил ее зябнуть на перроне. Чурбан, дубина стоеросовая!
Он хорошенько поднатужился, красная стрелка на приборе резко подскочила вверх. Цвет пламени в топке из желто-красного превратился в белый, словно там зажглись люминесцентные лампы. Мерный перестук колес постепенно перешел в сплошной гул. Старый поезд развил скорость экспресса — сто километров в час. Как мало иногда нужно, чтобы стать экспрессом — только протереть стекла. Если б так было всегда, мы давно бы вымыли до блеска окна и устремились в манящую неизвестность со скоростью сто километров в час.
Наступила такая паника, какой давно не видывали на железных дорогах. Взбесился Ночной товарно-пассажирский поезд, полетел со скоростью экспресса — без остановок, мимо стрелок и будок путевых обходчиков, не обращая внимания на красный свет семафоров, через горы и туннели… Ох, что будет, если тебя призовут к ответу и спросят, так ли надо вести поезд, тебе ли не знать строгих железнодорожных законов: раз опаздываешь, значит, ты виноват, жди, пока пройдут другие поезда, как всегда ждал. Не ждал бы прежде, не пришлось бы ждать и сейчас, а коль ждал всегда, то и теперь надо ждать, а не захочешь, проучим так, что и на том свете вспомнишь. Ты только остановись, увидишь тогда, где раки зимуют.
Так в эту ночь старый Ночной поезд нарушил закон и сделал для себя вывод: сто́ит раз выйти из себя и громко заявить о своем непокорстве, как все тут же начинают считаться с тобой, уступать во всем, и чем сильнее буря непокорства, тем больше их кротость и всепрощение.
— Жаль, что ты всего лишь поезд… — начала было женщина, но Ночной поезд перебил ее: «Не надо, знаю, что ты хочешь сказать».
Женщина замолчала. Она подумала, что поезд ее не понял. И он действительно ее не понял. Она хотела просто сказать, что если бы он был мужчиной, то, возможно, его годы не были бы помехой их сближению… А он в это время видел в женщине близкий сердцу ночной поезд, который всего за одну ночь провез его через нескончаемо длинный туннель прожитых лет, вернув к заре так и не удавшейся жизни. Для поездов все вокруг — поезда, а для людей — люди. И вот за одну ночь женщина помогла ему вернуться в прошлое, почувствовать сладость давно забытой молодости, казавшейся ему чем-то далеким и нереальным.
И что же дальше?
А ничего, всего лишь небольшое ночное приключение и только. Вы, наверное, думали: сейчас взметнется в небо пылающий сноп огня, полетят искры, расплавится металл. Но ничего подобного. Другие поезда уступали ему дорогу, благоразумно выжидая на втором и третьем путях, а он летел в ночи, этот старый, взбесившийся Ночной поезд, оставляя за собой шлейф дыма и залпы обжигающих искр.
Вы думаете, его наказали?
Глубоко ошибаетесь.
Железнодорожное начальство — старое и мудрое. Оно знает, что в жизни поездов и кораблей рано или поздно наступает особый период, когда они испытывают огромный прилив энергии — своего рода второе дыхание. Вы, наверное, догадываетесь, что я хочу сказать, и с нами случается такое, правда, редко, очень редко. Но старые ночные поезда, перед тем как навсегда исчезнуть в ночи, иногда охватывает исступление, на одном дыхании они пролетают все километры, по которым прежде, пыхтя, кашляя и харкая огненными искрами, еле тащили свой изможденный годами, ветхий состав.
Близ станции Дряново, за которой предстояла самая ответственная часть пути — горный перевал — и спуск к Карлово, старый тендер отказал, и из трубы стали вылетать не искры, а огонь.
Женщина в это время пыталась счистить копоть с крыши — бесполезное дело, надо сказать.
Ночной поезд хотел обратиться к ней с просьбой, но ему было неловко: все-таки положение обязывает. Подумайте сами: вы едете в экспрессе, и вдруг вас попросят выйти, чтобы поезду стало легче, более того — немного подтолкнуть его, лего-о-нечко, чуть-чуть, пока он одолеет перевал. Какой же он после этого экспресс?! Да и под силу ли женщине такое дело? Для этого ей надо быть геркулесом, богатырской силы монстром.
— Что-то скорость падает, — в голосе женщины послышалась тревога.
— Да нет, это только кажется, только кажется… — выдыхая жар, ответил Старый поезд. — В этих местах всегда так… Теперешние поезда одолевают подъем с разгона, а у меня свой метод, своя стратегия…
А сам едва-едва тащился туда, где он когда-то родился. Да, его родина — Дряновский вагоностроительный завод, бывший прежде фабрикой. И сейчас поезд возвращался в эти места как славный старый трудяга. Он не будет ржаветь в депо Горна-Оряховицы или гнить в заброшенных тупиках станции Ясен. Да благословит тебя всевышний, маленькая синяя женщина, появившаяся из мрака ночи! Ты возвращаешь меня туда, где я когда-то был молодым и сильным, где люди, завидев меня, почтительно сторонились со словами: «Смотрите, смотрите! Какой красавец! Просто загляденье!»
Но как-то неловко было Старому поезду именно ее попросить немного подсобить, совсем чуточку, ровно столько, сколько нужно, чтобы вернуться в молодость. «Тоже мне, экспресс! — может сказать она. — Столько людей перевез на своем веку, а теперь мне одной помогать. Как бы не так! А впрочем, почему бы и нет…»
— Ты что-то от меня скрываешь, — сердцем почувствовала женщина. — А ведь между нами не должно быть тайн.
Но поезд мужественно молчал. И все-таки она догадалась: поезд останавливается. Не надо обладать особым чутьем, чтобы понять это, особенно в случае, если поезд в самом деле остановился.
Тогда она вышла и сделала то обычное и незаметное, что испокон веков делают все женщины: взвалила на себя непосильную для ее нежных рук тяжесть. Женщина уперлась плечом в поезд и что есть мочи поднатужилась, отчего искривленные острые каблуки ее туфель погрузились в гравий. Не знаю, откуда у нее нашлось столько сил. Скажу только одно: это хрупкое, маленькое существо, которое всю жизнь обманывали и обижали, нашло в себе силы и совершило невозможное — сдвинуло с места такую махину! Что помогло ей в этом — страдание души, боль несбывшихся надежд, стремление к пусть и призрачному, но счастью?.. Это известно лишь всевышнему.