Это была фатальная ошибка, допущенная моим Леней. Не смотря, на огромный свой опыт, он допустил ее. И она привела в конце к роковому гибельному результату.
Но тогда никто уже и не думал об ошибках. Я и сама рвалась вверх, тяжело вдыхая по шлангу кислородную смесь в свои сдавленные запредельной высотой женские легкие и глядя в спину идущего впереди меня на некотором расстоянии любимого моего Лени Волкова. Мы стали как помешанные тогда на той Чогори и Кату. Такое, наверное, бывает со всеми альпинистами, когда они достигают максимального предела по высоте, и не желают возвращаться уже назад, пока не достигнут самой вершины. Хоть мы и не лезли по самим скальным и ледовым стенам, как настоящие альпинисты профессионалы, преодолевая тяжелейшие горные и опасные маршруты мира. Все одно мы были там, где ступала нога не каждого земного смертного. Мы были там, где горы не прощают допущенных легкомысленными и избалованными любителями равнин ошибок.
Это оказался самый опасный и самый труднопроходимый участок для всех нас. Но его нужно было пройти и как можно активнее и быстрее.
Бутылочное горлышко. Сжатый высокими торчащими из самого льда и снега скальными стенами зауженный участок — проход к еще более сложному месту. Скальной стене с нависающим сверху многотонным ледником.
Единственный плюс, там была возможность бокового обхода. Но все равно, пришлось карабкаться по почти вертикальной скальной усыпанной снегом стене.
Вот почему так нужна была сейчас Линда Трауэ и ее команда более молодых горных восходителей. Именно они бы могли нам помочь в преодолении этого участка перед выходом на саму вершину.
Естественно мы ни за чтобы не прошли, если бы не Леонид Волков. Его опыт горовосходителя и скалолаза. Он и проложил нам наверх дорогу, когда мы, пройдя бутылочное горлышко, уперлись в этот непроходимый для нас крутой скально-ледовый предвершинный участок К-2.
Он, вбивая шлямбурные ледовые и скальные в расщелины люда и скал крючья, смог довольно быстро подняться вверх и, потом, провесив вниз перильные веревки, сказал цепляться всем за них карабинами и жумарами.
Но скажу, это в любом случае было крайне сложно и еще на такой высоте. В масках и с кислородным баллоном в тяжелом рюкзаке за своими женскими слабыми плечами. Нам всем стоило невероятных усилий сделать это и выползти на сползающий предвершинный ледник и на открытый чередующийся скальными ступенями участок ведущих прямиком к самой вершине.
Шаг к бессмертию
На часах было 12:54. Мы были на самой вершине. Мы покорили ее и радовались своей победе как маленькие дети, забыв про все на свете.
Юко Таконако только и знала, что фотографировала нас и себя и все вокруг с самой вершины. А Дон с Сержи просто обезумели и орали во все горло, не боясь, простудится от ледяного холода, сняв на время свои с лиц кислородные маски. Но быстро ощутив, что задыхаются на такой высоте, одели их снова, проверив, подачу кислородной смеси друг у друга.
Было, похоже, их не надо было уже этому учить и наставлять как раньше. Они сами уже умели это делать.
Но мы все были измотаны и теряли силы. Так что радость была не долгой. Нужно было тут долго не задерживаться. Не обходимо было уходить быстро вниз.
Мы были не профессиональные натренированные высокогорьем альпинисты. И потому надо было отсюда как можно быстрее уходить. К тому же Леонид так и не смог связаться ни с кем из базового лагеря почему-то и с первой группой. Линда Трауэ по-прежнему молчала. А это говорило о вероятном несчастье там внизу. И группа, похоже, не дошла даже до лагеря С3.
Леонид спешил. Это молчание во всем радиоэфире его выводило из себя.
И мы пошли на спуск, страхуя друг друга по очереди перильными веревками и жумарами.
Первым спускался Дон Штерман, потом Юко Таконако. Затем спустили меня. И уже следом Леонид спустил помогавшего ему спускать нас всех и хорошо себя чувствующего на предельной высоте югослава Сержи Живковича.
Я помню, как закружилась у меня внезапно и неожиданно голова. Но Леня приказал мне проглотить какую-то таблетку и глубже подышать через усиленную подачу кислородной смеси. Я пришла в себя хоть и не скоро.
В таком замутненном состоянии я даже плохо припоминаю, как прошла довольно длинный участок вниз почти до лагеря С4. Здесь ниже на отметке 8000 метров мне полегчало, но Дону Штерману снова стало плохо и его вновь перестегнули в конец всей группы.
Я идя за моим Леней Волковым и глядя буквально ему в спину и красный его анорак через маску, глубоко вдыхая спасительную кислородную смесь даже не повернула назад ни разу головы. Так вероятно делали и остальные в группе, когда американец из Калифорнии бизнесмен Дон Штерман вновь сошел с протоптанной нашими ногами и ботинками в ледовых кошках тропинки. Его понесло на самый край ледового нависающего над пропастью и восточной стороной горы карниза на плече Абруции.
Это случилось днем 27 января в 13:22 минуты в районе спуска с самой вершины на плечо Абруции на высоте 8000 метров, не доходя лагеря С4. Наверное, мы поторопились вниз с крутого спуска. Надо было медленней двигаться, когда подтаявший на жарком солнце большой снежно-ледовый под нами карниз обрушился вниз и, произошел от рывка троих падающих обрыв сто метрового перильного фала. Но Леня сам спешил. Всему виной потерянная радиосвязь с первой пятеркой восходителей и Линдой Трауэ. Плюс не было связи почему-то и с главной базой на леднике Балторо в долине Конкордия. Он не обратил тоже внимание на шатающегося из стороны в сторону ели ползущего и переставляющего свои ноги Дона Штермана.
Резкий неожиданный рывок буквально вырвал меня с ногами из самого снега. Я даже понять ничего не успела, как полетела на спине по снежнику, постепенно перевернувшись на живот и расставив в стороны свои женские руки в теплых зимних рукавицах, держа свой в правой руке ледоруб.
Я летела к самой пропасти на восточную сторону Чогори.
Это сейчас даже жутко себе представить, что я тогда испытала. Причем все происходило так быстро, что я и понять не успевала до конца, что произошло. Но вот то, что мне конец я осознал стопроцентно тогда.
Но резкий рывок, точно такой же, как и первый что сорвал меня со своих ног и уронил на снег, остановил меня и удержал на одном месте. Я помню, как натянулся мой альпинисткий пояс и подтяжки, и я замерла на одном месте, хватая, как рыба ртом воздух в своей кислородной маске. Дальше я ничего не помню. Потом пришла в себя уже на руках Леонида. Он держал меня в своих сильных мужских руках, прижав к себе и сняв кислородную маску голыми руками, натирал мне мое женское обветренное и замерзшее лицо, приводя меня в чувство. Он тер мне руки и дул на них.
Мы были в нашей оставленной в лагере С4 палатке. И Леонид приводил меня в чувство. А я ели приходила в себя. Все кругом плыло и кружилось. Палатка казалась громадной, и ее верх казался на невероятной высоте. Я не понимала почему.
— Леня — я помню, произнесла ели-ели ему — Ленечка.
— Помолчи — он резко мне произнес — Продолжая меня растирать и приводить в себя. Я помню, как он растирал мне даже мои ноги, чтобы я быстрей очухалась и пришла в норму.
Как оказалось он тащил меня на себе до этой палатки в лагерь С4.
— Не смей умирать, слышишь — он мне твердил постоянно — Я потерял троих. Но тебя спасу.
Леонид перекрутил кислородный баллон на мой шланг и запустил смесь.
— А ну, дыши — он приказал мне — Глубоко дыши, любимая.
Я задышала полной грудью, ощущая как она, словно раскрывается, как цветок после ночной спячки. Даже ощутила, как бьется мое в той груди сердце. Я до этого его вообще не ощущала. Мне казалось, я уже умерла.
— Леня, где все? — я помню, его тогда спросила.
Он не сразу мне ответил. Отведя от моих женских вопросительных глаз свои мужские глаза.
— Их больше нет — ответил мне мой Леня Волков — Они все погибли. И я не смог их спасти.
— Дон, Сержи, Юко? — я произнесла ему.
— Все погибли — произнес он, мне уже посмотрев мне в мои напуганные этим известием и не верящие в такое глаза.
— Как? — я снова произнесла, поднимая свою голову и снимая свою кислородную маску уже окончательно приходя в себя.
— Дон утащил с собой двоих — произнес Леня — Он вышел на самый край ледникового сброса на Восточную сторону плеча Абруции. И подтаявший ледовый карниз обломился. Он и меня с тобой чуть не утащил в ту пропасть. Благо веревка оборвалась. Видимо обрезалась об острый край скалы и лопнула от рывка и натяжения. Я тебя оттащил уже от самого почти края обрыва. Все-таки вершина забрала и их.
— Дон, Сержи, Юко — повторила я, даже не зная, что думать и говорить больше от охватившего меня ужаса.
Он поднял свою голову вверх, запрокидывая ее назад, и закрыл лицо руками, вытирая свои скупые мужские русского альпиниста слезы.
— Зачем? Чогори! — он вдруг крикнул — Зачем? Ревнивая ты, злобная самодовольная сучка! Что они тебе сделали, зачем ты их убила? Почему? Ведь я тебе нужен! Я один!
Поднялся сильный ветер. Внезапно, даже как-то и неожиданно. Была хорошая погода но вдруг поднялся ветер. Он обрушился на нашу стоящую в снегу полузасыпанную палатку в лагере С4 на 8000 метрах узком длинном Юго-Восточном плече Абруции.
Связи так и не было. Рация в руках Леонида Волкова трещала как сумасшедшая, и не было вообще никакой радиосвязи ни с кем. И мы были отрезаны от всего мира здесь на этом высотой от 8000 до 7350 метров над уровнем моря.
Я и Леня были тут совершенно теперь одни, и не было ни от кого нам тут помощи.
— Вершину накрыло одеяло — произнес он мне.
— Это, что? — я произнесла ему, трясясь от холода и кутаясь в свой анорак. Застегнув его замок молнию до самого горла и накрученного теплого под ним на шее туго и плотно завязанного шарфа. Одев на себя еще один шерстяной свитер, пока палатка разогревалась от жалкой огненной керосиновой альпинисткой горелки и топилась в металлической емкости снежная вода.