— Давайте, я подержу вам свет, — предложил я.
— Премного благодарен.
Он передал мне фонарь, и я направил луч на документ, опершись рукой на спинку пассажирского сиденья. Скурлети вооружился лупой и приступил к работе. С минуту или две в машине царила мертвая тишина. Первая страница, похоже, его удовлетворила. Просмотрев остальные, он заговорил:
— Замечательно. Просто замечательно. Должен вам сказать, мистер Маас, что подделать почерк на арабском гораздо труднее, чем на европейских языках. Как учил нас Ханс Шнайкерт,[7] старый графологический метод сравнения не очень надежен, но с арабским шрифтом в нем совершенно нет необходимости. Здесь каждый символ как персональная роспись. Я рад сообщить вам, что бумаги, несомненно, написаны рукой полковника Арбиля.
— Ну, если на этот счет вы удовлетворены, тогда, наверное, пора переходить к следующей стадии.
Я отвел фонарь, чтобы подчеркнуть смысл сказанного.
— Да, конечно.
Он положил образец и лупу обратно в карман, собрал бумаги и углубился в чтение.
Я решил не давать ему больше двух минут на страницу, но Скурлети и не пытался тянуть время. За пять минут он прочел все до конца, сложил бумаги в папку и закрыл ее.
Еще примерно минуту он молчал, раздумывая.
Наконец я сказал:
— Ну так что же, господин Скурлети?
Он обернулся ко мне:
— Вы знаете содержимое этих бумаг, господин Маас?
— Нет. Я, конечно, знаю, что это страницы, взятые наугад из различных отчетов, написанных полковником Арбилем. Я также знаю в общих чертах, о чем идет речь. Однако это все. Я не читаю по-арабски.
— Документы переводились?
— Насколько мне известно, нет.
— А фотографировались?
— Думаю, нет. Как вы и сами знаете, отчеты писались полковником Арбилем для передачи иракскому правительству. Они не попали по назначению. Со дня смерти полковника Арбиля они были в руках мисс Бернарди. Ей приходилось прятаться. Уверяю вас, у нее не было возможности сфотографировать документы.
— Филип Санже мог их сфотографировать.
— Филип Санже не знает об их существовании.
— Она ему не сказала? — Похоже, Скурлети не мог в это поверить.
Я ухмыльнулся:
— В таком случае вы бы разговаривали сейчас с ним, а не со мной. Мисс Бернарди опасалась, что услуги Санже окажутся слишком дороги. Она его знает и не доверяет ему.
— А, понимаю. — Скурлети ущипнул себя за бровь. — Что ж, господин Маас, думаю, имеет смысл продолжить наши переговоры.
— Да?
Он вернул папку в конверт и передал его мне:
— Возвращаю вам документы, как договаривались.
— Спасибо.
— Многие люди стараются приуменьшить ценность того, что хотят приобрести. Мы в «Трансмонде» не прибегаем к таким старомодным методам. Эти документы — разумеется, в полном объеме — представляют для моих доверителей существенный интерес, и они готовы заплатить за них значительную сумму. Остается только выяснить, какова ваша цена.
— Я сказал вам по телефону.
— Да, сказали, однако мои доверители считают, что упомянутая вами сумма слишком велика.
— Ну, тогда, боюсь…
Его рука протестующе поднялась вверх.
— Прошу вас, погодите. Давайте обсудим. Во-первых, вопрос о других заинтересованных сторонах, которых вы упоминали. Очевидно, первым пунктом тут стоит иракское правительство.
— Очевидно.
— Оно не заплатит и половины от того, что вы запрашиваете.
— Думаю, вы ошибаетесь. Я почти уверен, что оно заплатит даже больше. Если бы это зависело только от меня, я бы подождал. Но мисс Бернарди — другое дело. Она устала от неопределенности. Она бы хотела получить деньги и выйти из игры как можно скорее. Однако она не настолько устала, чтобы согласиться на любые условия. Если вы не заплатите и если не заплатят иракцы, возможно, документы заинтересуют турок.
Скурлети хмыкнул, и я понял, что совершил ошибку.
— Вот тут, господин Маас, вы ошибаетесь, — сказал он. — Турки не станут предлагать более высокую цену. Зачем им это? Нефть в Ираке. Проблемы тоже в Ираке. Турки получат от иракцев всю нужную им информацию даром. Если бы вы упомянули Комитет, я бы сказал «может быть». Курдские сепаратисты могут быть покупателями, если у них есть деньги или они убедят своих русских друзей им одолжить. Но я полагаю, у вас хватит здравого смысла, чтобы в вашем шатком положении не вступать с ними в переговоры. Вам нельзя действовать открыто; следовательно, вы уязвимы. Они пообещают заплатить, но в результате вы получите не деньги, а удар ножом в живот. У нас же все цивилизованно, мы люди порядочные.
— Бригадный генерал Фариси, представитель иракского правительства, тоже человек порядочный.
При упоминании этого имени улыбка исчезла с лица Скурлети.
— Понятно. Вы хорошо информированы. Но он пока не приехал.
— Приедет.
— Вы с ним еще не связывались?
— Пока нет.
Скурлети снова ущипнул бровь.
— Я не вижу причин, которые мешали бы нам продолжить переговоры, господин Маас, — сказал он наконец.
— Я тоже. Если, конечно, вы готовы предложить мне что-то конкретное.
— Вы сказали, в районе двухсот тысяч, мистер Маас. Что значит «в районе»? Эта сумма может быть уменьшена в ходе переговоров?
И тут вдруг у меня возникла уверенность. Я покачал головой:
— Нет, я имел в виду именно эту конкретную сумму. Если вы собираетесь платить во французских франках, то цена будет такая. Если вы предпочитаете твердую валюту — скажем, американские доллары или швейцарские франки, — я готов принять эквивалент ста семидесяти пяти тысяч франков. Деньги должны быть выплачены наличными, и сделка завершена до завтрашнего вечера.
Скурлети вздохнул и воздел руки к небу.
— У меня нет полномочий принимать такие решения. И такое количество долларов или швейцарских франков невозможно раздобыть до завтра. Придется улаживать множество формальностей. Я должен посоветоваться с доверителями.
— Вы можете посоветоваться с ними сегодня?
— Да.
— Вы доберетесь до Антиба примерно в десять сорок пять. Если я позвоню вам в одиннадцать тридцать, вы уже будете знать ответ?
— Надеюсь.
Он завел мотор и включил фары.
— Одну минуту. — Я открыл дверцу. — Моя машина осталась рядом с кафе. Я дойду пешком, здесь недалеко.
Он промолчал, и я выбрался наружу.
Проводив его взглядом, я повернулся и двинулся в обратную сторону.
V
Люсия ждала меня в темном внутреннем дворике — видимо, вышла на шум подъехавшей машины.
— Пьер?
— Да.
— Ну как?
— Нормально.
Внезапно она подняла руки, и мы на мгновение обнялись. Затем вошли в дом. Люсия не спрашивала ни о деньгах, ни о чем-либо еще. Вместо этого она налила мне бренди и стояла, глядя на меня.
Я сделал большой глоток, потом избавился от шляпы, плаща, револьвера и конверта. Затем подошел к огню. Наверное, она сходила с ума от нетерпения, но, видимо, у меня в голове что-то заклинило, и я никак не мог придумать, с чего начать.
Наконец я сказал:
— Мы узнаем через час.
— Купят они или нет?
— Сколько они заплатят. Двести тысяч французских франков или эквивалент ста семидесяти пяти тысяч в американских долларах или швейцарских франках. Или так, или так. Доставят к завтрашнему вечеру.
Она пристально посмотрела на меня, а потом вдруг резко села. Я снова наполнил свой бокал и налил ей тоже. Затем начал рассказывать, как все прошло.
— Должно быть, они… — Люсия не закончила предложения.
Я сделал это за нее:
— Должно быть, они очень заинтересованы в документах. Даже для нефтяного консорциума это большие деньги. Есть еще одна деталь. Скурлети настаивал, чтобы не было других копий или фотографий. Я заверил его, что ничего такого нет.
— Он тебе поверил?
— Полагаю, да. Поскольку насчет фотографий я говорил правду, думаю, это прозвучало убедительно. Даже если у него нет полной уверенности, проверить он никак не сможет.
Тут я ошибался.
Телефонный номер мотеля «Кот д'Азур» нашелся в телефонном справочнике. Я позвонил ровно в одиннадцать тридцать. Ночной консьерж сказал, что месье Костас сейчас разговаривает по телефону. Я подождал пять минут и позвонил снова. На сей раз меня с ним соединили.
— Месье Костас?
— Я слушаю. — Он узнал мой голос. — Решено выплатить деньги во французских франках. По-другому не получится.
— То есть двести тысяч.
— Да. Каковы ваши пожелания относительно завтрашней встречи?
— Я дам вам знать завтра. Вас устроит, если я позвоню вам в шесть часов?
— Вечера?
— Да.
— Удобно. Есть еще один важный вопрос.
Он замолчал.
— Ну?
— Мне поручено вам передать, что представители Комитета сегодня вечером вылетели из Женевы. Они направляются в Ниццу.
— Я понял. Спасибо.
— Это всего лишь жест доброй воли. Мои доверители заинтересованы в том, чтобы мы — вы и я — предприняли все необходимые меры предосторожности. Могу я предложить вам один совет?
— Я слушаю.
— Условия нашей прошлой встречи были просты, и они хорошо сработали. Они сработают снова. Вы можете их изменить, если хотите, но не думайте, что вам надо опасаться подвоха с моей стороны. Мы серьезные люди, а не бандиты. Вы понимаете?
— Конечно. Благодарю вас. Я позвоню завтра в шесть.
Мы говорили по-английски, и Люсия почти ничего не понимала. И все равно она прижималась головой к трубке, пытаясь вникнуть в смысл.
— Так что? Заплатят? — спросила она, задыхаясь, когда я повесил трубку.
— Да. Двести тысяч.
Она обхватила меня руками за шею и поцеловала.
Я поцеловал ее в ответ.
Потом она спросила:
— Что еще он говорил?
— Насчет нашей завтрашней встречи. Я должен позвонить ему завтра в шесть.
Больше она ни о чем не спрашивала. Мы вдруг потеряли интерес к Скурлети и даже, как мне кажется, к двумстам тысячам франков. У наших тел появилась более насущная потребность.