в с длинными и кручеными, как у лианы, ветвями, и они с трудом отыскали еле приметную, давно не хоженную тропинку. Отдохнули минут десять, и Андрей заторопился:
— К вечеру надо добраться.
Идти было трудно. Колючие ветви цеплялись за рюкзаки, царапали лицо и руки. Тропинка петляла то влево, то вправо, а иногда и совсем обрывалась, и им приходилось продираться сквозь густые заросли. Они часто останавливались, лежали, не снимая рюкзаков и даже не разговаривая. И чем выше поднимались, тем становилось тяжелее.
Наконец заросли поредели, а вскоре и совсем кончились. Но легче не стало: путь все чаще преграждали утесы и скалы, и взбираться приходилось по узеньким карнизам, прибегая к помощи крючьев и веревки.
У Игоря болели плечи: лямки рюкзака врезались в тело и гнули его к земле, сердце учащенно билось; он с трудом переставлял ноги. Батуров шел впереди. Было видно, что ему нелегко, но он шагал легче, тверже ставил свои большущие ноги и не гнул спину под тяжестью рюкзака. А когда они заколачивали крючья, гул стоял такой, будто работали многотонные прессы. Игорь выбивался из сил; Андрей же лишь громче пыхтел, да пот обильнее тек по его круглому лицу.
Неожиданно Батуров сел, снял рюкзак и вдруг рассмеялся:
— Ну не дураки мы с тобой, карабкаемся вверх, как вьючные ослы, когда есть более простой способ.
— Какой? — Игорь перевел дыхание, вытер лицо.
— Вот то-то и оно — какой. Гнать нас надо из испытателей за такое тугодумство. Не зря говорят: умный в гору не пойдет, умный гору обойдет. А мы надрываемся, в то время когда нас вертолет ждет и в рюкзаке передатчик пищит от возмущения за наше слабоумие.
— Не пищит, — возразил Игорь. — Он разбился при приземлении.
— Разбился? — недоверчиво переспросил Батуров. И после небольшой паузы резюмировал: — Все равно дураки. Скоросветов видел, где мы приземлились, и, несомненно, связался с КП и послал за нами вертолет.
— А я сомневаюсь.
— Ну, это в тебе твоя неприязнь к нему говорит. А вообще-то напрасно. Скоросветов, скажу тебе, мужик мудрый и практичный.
— Насчет первого — вопрос спорный, что касается практичности — точно. Только слишком она у него однобокая: практичность в достижении личных целей.
— Ну, знаешь, никто мимо своего рта не пронесет. В этом суть нашего бытия.
— Если суть только в этом, зачем ты пошел в испытатели? Шел бы в официанты — они получают больше.
— Э-э, — усмехнулся Батуров. — Официант не тот колер. Я люблю почет, уважение. — Он перевел разговор в шутку. Игорь не стал спорить, тоже заключил шутливо:
— В таком случае, у нас путь только один — вверх. Не забывай, мы сами напросились. — И Игорь поднялся с земли.
Едва солнце скрылось за горным хребтом, резко похолодало. Камни подернулись инеем и стали скользкими, как лед. Игорь и Андрей выбрали под нависшей скалой площадку, достали спиртовку, вскипятили чай. Ужинали молча. Молча забрались в спальные мешки. У Игоря гудели ноги, и руки так ослабли, что ими трудно было пошевелить; он чувствовал себя разбитым и обессиленным, в каком-то полусонном забытьи, а заснуть никак не мог: жесткое каменное ложе прощупывалось сквозь спальный мешок каждой клеточкой тела, давило выступами, впивалось камешками, и он ворочался с боку на бок, как принцесса на горошине, ругая себя за неприспособленность, изнеженность мягкими белоснежными постелями. Батуров храпел на все горы, а Игорь думал о Дине, о Любаше. Как они там? Дина ждет, волнуется. С полигона он не позвонил, рассчитывал сегодня быть дома… Вернется и сразу засядет за катапульту. Вот только бы отдохнуть. Чертовы камни, все бока болят…
Проснулся Игорь от толчка в спину.
— Может, хватит дрыхнуть? Думал, ты на станцию уже смотал, а ты как сурок на зимней спячке. — Голос Батурова был прежним, веселым и насмешливым, и Игорь обрадовался.
— Не мог я тебя одного здесь бросить. Все-таки друг.
— Нетрудно умереть за друга, трудно найти такого друга, за которого можно умереть, — грустно вздохнул Андрей.
— Вот именно.
Батуров помолчал.
— Вот из-за этого я и не укатил один вниз. Только скажи, что теперь делать будем?
Игорь откинул капюшон и понял, что Андрей имел в виду: небо заволокли черные тучи, ветер гудел как в аэродинамической трубе. Вдалеке сверкали молнии. Начиналась гроза.
— Будем ждать.
— Гениальное решение. Под этой скалой. Ни вниз теперь, ни вверх. И к нам — ни на самолете, ни на вертолете. Вот что значит принцип.
— А ты считаешь, без принципа лучше?
Батуров долго не отвечал.
— Вроде ты умный парень, а поступаешь иногда… Кому нужно твое донкихотство?
— Донкихотство? Объясни в таком случае, в чем заключаются обязанности испытателя.
— Во всяком случае, не в том, чтобы сломать себе шею здесь, в горах. Наше право рисковать там, в небе, а не здесь.
— А что прикажешь делать десантникам, которые выбросятся здесь через два дня? Тоже спускаться вниз и просить вертолет?
— Пусть над этим голову ломает командир.
— Не кажется тебе, что ты слишком преувеличиваешь свою роль?
— Отнюдь. Рисковать за лишнюю сотню — слишком дешевая плата. И в газетах о нас с тобой не напишут.
— О разведчиках мы тоже знаем мало. А их труд не безопаснее.
— Романтик, — усмехнулся Андрей. — Игра в соловьи-разбойники — до определенного возраста.
— Если ты считаешь, что перерос этот возраст, надо уходить из испытателей.
Они замолчали.
Гроза утихла после полудня. Но облака все еще клубились, цеплялись за острые гребни гор, рвались и обрушивались ливнями. Все вокруг стало скользким, зыбким, и продолжить путь они смогли лишь на следующее утро. Не прошли и часа, как вынуждены были остановиться около неширокой, но, казалось, бездонной трещины. На противоположном краю лежал громадный, полированный дождями и ветрами камень.
— Приехали, — вздохнул Андрей и опустился на землю.
Игорь снял рюкзак, достал веревочную лестницу.
— Хочешь шею сломать? — с издевкой спросил Андрей.
— Струсил?
— Я?.. По мне некому слезы лить. А вот по тебе…
Словно в подтверждение его слов где-то загрохотал обвал, и его эхо понеслось по ущелью.
ПОЧЕМУ СТРУСИЛ БАТУРОВ?
Ясноград. 7 октября 1988 г.
Со многими людьми, причастными к работе Арефьева и просто знавших его, повстречался Гусаров. И много узнал интересного. Красиво, увлеченно жил человек. Жаль его. До слез жаль. Мало нынче таких: и испытательскому делу отдавался до самозабвения, и любил, как говорят, до донышка… Не удалось только повстречаться с его лучшим другом Андреем Батуровым. Почему тот уехал в академию Жуковского, бросив испытательскую работу? Такое впервые встречалось в практике Гусарова… И с Ведениным ладил, и в ведущих испытателях ходил — Батурову и Арефьеву доверялись самые ответственные задания. «Супер-Фортуна» напугала?.. Жаль, что Батурова нет. Придется побеседовать с его молодой женой, говорят, она журналистка, с острым аналитическим умом. Может, кое-что и знает…
Гусаров раскрыл блокнот, прочитал: «Таримова Виктория Владимировна». Телефон Батурова имелся в справочнике. Нашел и набрал номер.
— Слушаю, — ответил приятный женский голос.
— Здравствуйте, Виктория Владимировна. Беспокоит вас Гусаров Виктор Николаевич. Из Москвы, потому вы меня не знаете. Вот приехал по одному делу и очень хотел бы с вами повстречаться. Вы не смогли бы подойти в гостиницу, в номер семнадцать?
Трубка помолчала.
— Вы от Андрея?
— Нет, — не ожидал такого вопроса Гусаров. — Но мы знакомы с ним.
— Хорошо, я скоро подойду, — решительно ответила женщина и повесила трубку. А Гусаров заходил по комнате, обдумывая, как потоньше и поделикатнее повести разговор.
Таримова пришла минут через пятнадцать, высокая, элегантно одетая, красивая. Синие глаза внимательны, настороженны.
— Простите, что пришлось вас побеспокоить, — извинился Гусаров, отодвигая от стола кресло. — Присаживайтесь, пожалуйста. — И когда она села, несмело продолжил: — Вы, вероятно, в курсе случившегося здесь несчастья. Я председатель комиссии по расследованию происшествия.
— Я догадалась, — кивнула Таримова.
— Батуров был другом Арефьева…
— И вас интересует, видимо, почему Андрей ушел из испытателей? — облегчила вопрос Таримова.
— Да… в какой-то степени. Это так неожиданно и непонятно.
Таримова раскрыла сумочку и достала из нее толстую тетрадь. Протянула ее Гусарову.
— Это записки Андрея. Я решила написать книгу об испытателях, и он отдал мне свой дневник. Здесь вы найдете ответ на интересующий вас вопрос.
— А лично вы не хотите что-нибудь дополнить?
Таримова пожала плечами.
— Андрей честный человек и поступил очень разумно. — Она помолчала. — Что касается случившегося, думаю, дело не в катапульте.
— Почему так думаете?
— Не знаю. Просто интуиция подсказывает. И я видела, как готовились к испытанию. И Андрей много мне рассказывал о «Фортуне» и ее конструкторе.
— Хорошо, — улыбнулся Гусаров. — Обещаю вам учесть вашу интуицию при расследовании.
Таримова поднялась.
— Я пойду. Просьба тетрадь не потерять и вернуть мне, как только все выясните.
Едва за ней закрылась дверь, Гусаров открыл тетрадь.
ИЗ ДНЕВНИКА АНДРЕЯ БАТУРОВА
…Я стал бояться. Еще после того, когда испытывал новый парашют для выброски тяжелых грузов и попал в переплет: едва выдернул вытяжное кольцо, как почувствовал рывок и меня сразу начало опутывать стропами. Не успел понять, что происходит, как был скручен по рукам и ногам, словно преступник. В ушах нарастал свист воздуха, крутились, как в калейдоскопе, земля и небо. Перехлестнутый стропами купол тянулся за мной колбасой.
Я все видел, чувствовал, понимал, но ничего не мог поделать. На груди висел запасной парашют, а в наколенном кармане комбинезона лежал нож. Я изогнулся, поджал ноги, напряг все силы, прекрасно понимая, что разорвать опутавшие меня жгуты не в силах и десяток, как я, мужчин.