Ни одного знакомого лица в оборванной престарелой толпе. Какое там — эти были совершенно (это ощущалось во всем), совершенно чужими, неместными здесь, на моем уровне Монолита. Похожими между собой, словно из одного инкубатора, рассматривавшими меня одинаковыми взглядами глубоко спрятанных среди морщин глазок. И все они (больше сотни, да, определенно больше), эти жуткие люди, каким-то невероятным образом наверняка знали, что сейчас из лифта появлюсь я. Дикая мысль задела самым краешком, и я невольно согласился — отправься я даже к аптеке на одиннадцатый в Восточном блоке, старики все равно дождались бы. Или просто нашли…
Толпа внезапно качнулась вперед, словно живую стену повело. По ней как будто побежала трещина, и люди медленно двинулись, шаркая ногами по бетону псевдоулицы. Я вздрогнул, чувствуя неприятную резь в животе, и обернулся, вглядываясь в потемки коридора, уводившего к подсобкам и аварийным лестницам. Где-то там, среди нагромождений старых систем отопления, должна быть некогда заколоченная, а сейчас сорванная шпаной дверь выхода к лестничным системам. Медленно надвигающиеся старики заставили меня отшатнуться.
4:1:2 Так же неожиданно, как перегородившая площадку толпа принялась наступать, она вдруг остановилась. Еще миг, думал я позже, и я бы наверняка побежал. Но старики замерли. А затем словно выстрелили из своей сердцевины низенькой сгорбленной старухой. Вытолкнули из строя, как волна выталкивает на берег так и не сумевший утонуть мусор. Крохотную, горбатую, с перекошенным от старости лицом. Та в несколько шагов приблизилась ко мне, от неожиданности оцепеневшему окончательно. Оглушительно щелкая, в голове отключались системы управления и анализа. Я в ужасе ощущал, что мое тело почти не слушается меня, с гримасой отвращения разглядывая бабку сверху вниз.
— Не делай того, что тобой делают другие! — Словно чучело серой, потрепанной временем и грызунами вороны, старуха неловко запрыгала по площадке перед лифтом, отсекая меня от аварийной лестницы. В тональность карканью горбатой протяжно завыли моторы лифтов, словно аккомпанируя. — Никогда, никогда, мой мальчик! Ты и сам не знаешь, что ты есть, когда они делают, что хотят! Поверь, мой мальчик, поверь старенькой Александре! Ты в опасности, если такие, как ты, вообще могут быть в опасности. Идем с нами, мальчик, и мы покажем тебе истину.
Я постарался отодвинуться от старухи и ее приторного дыхания, долетавшего до моего лица, но не смог. С нарастающим испугом я продолжал рассматривать кружащуюся вокруг меня ведьму, назвавшуюся Александрой. Ноги наотрез отказывались двигаться, во рту пересохло, а вкус кислого металла лишь усилился. Кошмар определенно затягивался, через край выплескиваясь в реальность. Изо всех сил стараясь не запаниковать, я отчетливо представил, как сознание тонет в густой жиже страха и неверия в происходящее. Александра извернулась, подскакивая еще ближе, и вдруг очень быстро схватила мою руку, сжав ладонь в сухих холодных пальцах. По руке побежали мурашки, а от старческого прикосновения меня едва не стошнило. Тем не менее, странный транс, не дававший мне сдвинуться с места, все не проходил, заставляя смотреть и чувствовать.
— Не верь телефонам и друзьям! Это зло! Зло, пришедшее на грешную землю, чтобы нанести последний удар. Время близко, и никому не остановить беду. Именем добра и веры творятся страшные вещи, поверь мне, мой мальчик, настолько страшные, что сам Бог скоро отвернет от нас свой лик. Дьявол, Антихрист на земле, не ходи во тьму — это смерть живому! Зло, творимое людьми, — это его работа, и он уже пришел… Он копит силы, он ждет и скоро проявит себя. И тогда берегись…
В этот миг я вдруг судорожно и резко вдохнул, неожиданно выдергивая онемевшую руку из пальцев старухи. Ощущение было таким, словно я голыми руками только что порвал чугунные кандалы. На ватных ногах шагнул назад, упираясь спиной в шершавую стену. Александра согнулась еще, став почти вдвое ниже меня, и боком прыгнула к толпе, опять став похожей на птицу. Во имя всех святых, как же она в этот миг была похожа на птицу, косясь на меня крохотным черным глазом.
— Слуга Дьявола спит, но наказание не обойдет никого! — Старуха подняла руки вверх, вычерчивая в спертом воздухе Монолита сложные кресты, напоминающие христианские. А остальные старики вдруг дружно загудели, отходя назад, словно распевались перед церковной литанией. Ведьма повернулась ко мне спиной, разом утратив интерес. Но напоследок все же негромко, на грани слуха, бросив, будто заканчивала заклинание: — Боль, мой мальчик…
И в этот миг меня по-настоящему скрутило. Словно стальной рукой схватило за легкие, выворачивая и выдирая из груди, желудок наполнился раскаленной дробью, в правый висок забили гвоздь, а сквозь сердце пропустили литр кислоты. Я едва слышно вскрикнул, невольно опускаясь на колени. Пыльный выщербленный пол покачнулся перед глазами, размываясь невольно выступившими слезами. Жжение внутри разгорелось в пожар, в животе словно взорвалась граната, и я, хватая ртом воздух, рухнул на бетон лицом вперед. Терзающая боль рванулась вниз, до звезд в глазах ударив в пах, живым огнем побежала по ногам и вдруг исчезла. Так же внезапно, как пришла.
В себя я смог прийти далеко не сразу. Минуту (а может, и десять) я лежал, кашляя и тяжело дыша. Наконец встал, дрожащей рукой держась за стену, и обернулся к толпе, готовый унижаться и умолять, но узнать, что происходит.
Старики растворились в воздухе, словно впитавшись в перекрытия Монолита вместе с болью. Я как будто впервые в жизни разглядывал пустую площадку своей псевдоулицы, отказываясь верить собственным глазам. Толпа именно исчезла, а не разошлась, в этом я мог бы поклясться. Исчезла, не оставив после себя даже следов на грязном бетоне. О происшедшем напоминал лишь отголосок боли в моей груди, но и та уходила, постепенно давая легким дышать в полную силу.
Я неуверенно шагнул еще, вдохнул побольше воздуха и побежал, меняя коридоры и обгоняя редких прохожих. Опомнился и перевел дух, только когда дверь собственной квартиры плотно захлопнулась за спиной.
4:1:3 — Принес?.. — Слабый, дрожащий голос Князя окончательно вернул меня к реальности.
— А… я… мне это… там было закрыто… — Я безуспешно, словно засоренный мешок от пылесоса, пытался прочистить сознание. Необходимо как можно скорее упорядочить разбегающиеся мысли. Машинально, толком не осознавая, что делаю, я накинул куртку и принялся отряхивать пыльные джинсы. — Я сейчас принесу, возьму на улице, мне все равно выходить. Потерпи еще чуть-чуть, брат.
— Ты куда это собрался? К Талбатову, без меня? Рано ведь еще, погоди! Еще час, я почти в норме! — Князь, распластанный на диване, попробовал самоотверженно приподняться. Застонал, отбрасывая смоченное в ледяной воде полотенце, опустился обратно на подушку.
— Да все в порядке. — Я слушал, но не слышал друга. С грацией лунатика неспешно проверил кейс с уложенными в него остальными дисками. — Сейчас заберу остаток, а по пути домой заверну в аптеку и закуплюсь тебе лекарствами. Ты тут пока пей побольше чая и постарайся не склеиться…
— Брат, прошу тебя, не ходи сегодня вообще, а? Давай завтра вместе? Я…
— Слушай, Игорь, — я внимательно смотрел на закрытую дверь, стараясь осторожно подсечь пытающуюся удрать мысль, — а этот бред, что ты мне вчера рассказал, — это правда? Правда?! А то я тут только что кое-кого встретил, и что-то мне…
Но обиженный и раздавленный своей беспомощностью Князь в свою очередь тоже не намеревался слушать, в изнеможении поворачиваясь ко мне спиной. Мысль сорвалась и ушла в глубину.
— Какой на хрен бред?! — расслышал я бормотание друга. — Я тут помираю, требуя всего лишь немного ласки и заботы, а ты, гнусный урод, сваливаешь, бросая друга в беде. Если сегодня тебе набьют морду, Денисонька, и отберут последние диски, вини только себя. Наша встреча была ошибкой, я тебя больше не знаю. — Игорь издал весьма впечатляющий стон и отвернулся. — Так уходит дружба, да…
— Я принесу тебе лекарства, брат. — Я невидящим взглядом осмотрел комнату, лежащего на диване Князя и, выключив в прихожей свет, вышел в подъезд.
ГЛАВА 5
Мир неверных настолько погряз во грехе, что мы должны сбросить с рук наших всяческие оковы. Нет больше сострадания, милосердия или пощады. Нет больше уважения к врагу, ответственности за судьбы семей врага и его города. После сделанного отныне мы станем их бить любыми средствами, запретов больше нет! Вначале отбросим лагеря неверных с земли наших предков, а затем и вовсе раздавим, навсегда очистив мир от грязи!
5:1 Приближающийся гул автомобильного сигнала пришел не с нарастающей силой, как вроде бы должно было быть. Он ворвался в уши одной ударной волной, мигом возвращая Стива из царства грез и видений на суетную землю. Стэнделл дернулся, неловко отпрыгивая обратно на тротуар, а яростно сигналивший кэб, сильно вильнув в сторону, пронесся мимо, поднимая стены воды из глубоких луж. Работавшие на другой стороне улицы, практически на самой границе Лусплатс, облитые водой турки-строители принялись отчаянно ругаться.
Стивен еще немного отошел в глубь тротуара и остановился у табачного киоска, поставив портфель на стойку. Сердце колотилось, его охватил озноб. Если он в самое ближайшее время не перестанет забивать себе голову ерундой, он точно угодит под машину, грохнется с моста или же с ним произойдет что-то подобное и не менее неприятное. Стив постарался дышать ровно, внезапно осознав свежесть утреннего, еще влажного после вчерашнего дождя воздуха.
Его окружали многочисленные прохожие, спешащие на работу или с нее, стоял ясный солнечный день, немного морозный. Над огромным и прекрасным Штадс-парком пели птицы. В широких, больше напоминающих небольшие пруды лужах, вокруг которых суетились автоматизированные сборщики воды, плясали ослепительные блики. Воздух был полон ненавязчивой уличной аудиорекламой и гудением гидромобилей, весь неон погашен, а выброшенные в небо солнечные накопители готовились к темному времени суток, заряжая батареи. Чудное утро, когда вся мразь, живущая по ночам, еще отсыпается, а вторая половина горожан, считающая себя здоровой, цивилизованной и порядочной, прилежно работает, под завязку заполнив высотные муравейники из стекла, пластика и бетона.