– Выбирай, – Итан кивнул на один из столбов навеса, в который было вбито несколько крючьев, на них висели разного диаметра прутки, – я их на гвозди для подков использую.
Выбрав самый тонкий, я достал из тряпичного свертка, что был у меня с собой, грубо выполненную модель пушечного лафета и, используя щипцы, в трех местах прикрепил ствол.
– И что это? – не без удивления смотрел на то, что получилось, Итан.
– Игрушка, – довольно улыбнулся я и снова замотал все в тряпку, – просто игрушка для детишек одной вдовы.
– Чудной ты, – хмыкнул Итан, – ну, раз все по-твоему сработал, тогда и рассчитаться изволь.
– Держи, – монеты упали в широкую и мозолистую ладонь кузнеца, а потом я кивнул на якорь, – скажи, это для какой же лодки?
– А, – Итан махнул рукой, – из крепости приезжал иноземец, он и заказал. Страшный, супостат, как сама смерть. На голову выше меня, глазищи эти… он сейчас за наместника там, заказал вот и сказал, что если справлюсь, то еще десяток закажет, а лодка должно быть большая.
– Десяток? – у меня внутри все дрогнуло.
– Ну да… а чего это ты, аж лицом побелел?
– Зябко, может, хворь какая проняла, пока вот с Мастом в княжество обоз водили.
– Ну-ну, – кузнец убрал деньги в кошель, что висел у него на поясе, – люди говорят, что видели, как в крепость одного воина иноземного привезли со стороны земель хартских, перебитого всего да пораненного, с того дня и ворота в крепости закрыты, не пускают никого из каменка к себе, а на дороги всадников своих пустили разъездами.
– Я был в хартских землях, много дурного там сотворили иноземцы.
– Маст, ты вот что, – кузнец оглянулся по сторонам, – забирай своего чудного наемника и идите, раз дел ко мне больше нет.
– Да благословит Большая луна твое ремесло, – чуть поклонился я, приложив руку к груди.
– И твое, наемник, ремесло пусть не оставит, – уже отвернувшись и направившись к одной из трех литейных печей, ответил Итан.
Собрался в дорогу я сразу же, как только мы с Мастом вернулись от Итана, и я попросил запрягать свои дровни, в расчете на то, что к следующей ночи буду в той роще, где под выворотнем я оставил кошачье седло и где меня ждут коты, точнее один из них. Надо торопиться, время работает как всегда – против нас.
Глава тридцать четвертая
Северные земли княжества
Снова пурга, колючая, студит так, что кости вынимает. Ехал вчера весь день, пока к вечеру не достиг многодворца у холма, за которым была большая роща и дорога, что упиралась в северный тракт. На разъезд иноземных всадников напоролся, но проблем не возникло – объяснил им свою профессиональную принадлежность, посетовал на то, что не жалуют на севере княжества наемников в последнее время, и получил совет ехать в Городище, на том и расстались, я лишь про себя подумал, что тяжело «беднягам» в такой холод да по заснеженным проселкам перемещаться. Всадников было семеро, да еще пара вьючных лошадей. Сделал для себя вывод, что это явно регулярное войско, а не ополчение какое, тут да, не в пример княжеской дружине, которая покой Городища на регулярной основе блюдет, что малочисленна, а на случай войны или еще каких междоусобиц собирается ополчение.
Многодворец проскочил, не останавливаясь, уже в темноте, въехал в рощу, вытащил свой скарб из дровней, держа уставшую лошаденку под уздцы, развернул дровни в обратную сторону и громко прикрикнул:
– Пошла! Пошла живо, пока не сожрали!
Словно поняв все, лошаденка фыркнула, тряхнула головой и, разгоняясь, потащила пустые дровни к многодворцу, а я, закинув на плечи ранец и подхватив баул, зашагал в глубь рощи, утопая в снегу по колено.
Вот и сижу, второй день к концу подходит, а котеек все нет. Вроде и чую, что где-то рядом есть они, но пока никто не заявился. Не таясь, приготовил себе ужин, разместившись под выворотнем и надежно укрывшись от пурги. Так и не дождавшись котов, накидал лапника на снег, уселся и накрылся с головой одеялом, облокотился спиной на толстые корни и задремал, положив рядом взведенный арбалет.
Приближение зверя почуял под утро, уже немного рассвело, пурга прекратилась, и стало чуть-чуть теплее. Прислушался к своим ощущениям – боль, какая-то боль передалась мне от того, кто приближался к моей стоянке. Скинув одеяло, я встал с арбалетом в руках и стал разглядывать силуэты меж деревьев. Вернулись лишь трое котов, две крепкие молодые особи и вожак, причем вожак рухнул мне под ноги, глядя на меня желтыми глазами, из которых текли слезы, его тело было изранено, в холке и задней лапе торчали стрелы. Молодым тоже порядком досталось. Я присел у головы вожака, который надрывно, с хрипом дышал и постоянно облизывал сухой нос, положил ему руку меж ушей, и тут же у меня перед глазами полетели картинки ночной облавы – несколько десятков человек, они метают копья, стреляют из луков, рубят топорами тех котов, которые упали и не могут подняться… это были иноземцы, они без особых проблем разглядели в ночи стаю хищников и устроили на них засаду. Зачем? Это я тоже понял, коты несколько раз нападали на стоянки разъездов, резали и утаскивали в лес лошадей на съедение.
– Что, дружище, – я гладил по голове вожака, который все реже и реже дышал, – много их было?
В ответ вожак сделал вдох, последний… его глаза помутнели, и он замер, потом еще пару раз дернулся в агонии и застыл.
Я больше часа сидел рядом с вожаком, притулившись спиной к его еще теплому телу, выкурил два раза трубку и, наконец собравшись с мыслями, обратился к коту с крупными рыжими подпалинами по бокам:
– Тебе теперь под седло вставать.
Кот тоскливо посмотрел на мертвого вожака, затем на меня, поднялся и покорно подошел, когда я поманил его рукой, а спустя час мы выехали к Чистому озеру. Я верхом, а другой кот, прихрамывая на переднюю лапу, на сотню шагов впереди. Приготовленный к стрельбе арбалет приторочен к спинке седла, да и боевой топор я сунул спереди за пояс, сейчас мы даже от трех гиен не сможем отбиться, так что следовало смотреть в оба и быть готовым ко всему.
Ехали ночами, днем отдыхали, я кое-как перевязал голень молодому коту, что шел дозорным, и на третьи сутки рано утром протокой вышли к озеру.
– Неплохо обосновались, – сидя на коленях, я выглядывал поверх плотно растущего по берегу камыша, коты легли со мной рядом, справа и слева, прижимая уши, скалясь и тихонько порыкивая, – да братцы, они мне тоже не того…
Метрах в ста от берега озера, у протоки разместился зимний гарнизон. Ведут себя более чем расслабленно – копья составлены в пирамиды у сооружений, что представляли собой нечто среднее между юртой, вигвамом и палаткой. Таких походных палаток я насчитал два десятка, в загоне, огороженном жердями – полсотни расседланных лошадей, лишь у коновязи два коня под седлами, наверняка нарочный транспорт. Горят костры, над которыми висят котелки, людей, праздно шатающихся, около сотни, в основном ополчение, но и несколько палаток, стоящих обособленно, я разглядел – иноземцы, видно человек десять, тоже заняты готовкой у костров. Между лагерем гарнизона и озером были установлены заграждения – бревна с приколоченными к ним заточенными жердями, направленными в сторону болота, за заграждениями два дружинника курсируют туда и обратно шагов на двести. Обратил внимание на несколько столбов, что были врыты в землю, их венчали железные «блины», на которых стояли костровые корзины – ночное освещение.
– Предлагаю сначала посетить заимку Вараса, по болоту обойдем, – прошептал я, уже давно не сомневаясь, что коты меня прекрасно понимают.
В ответ Рыжий тихо и протяжно рыкнул, мол, согласен.
– Тогда пошли, заберем кое-что на заимке, а к ночи вернемся, устроим им тут ночной подъем, чтоб служба медом не казалась, – я похлопал Рыжего по холке и стал отползать назад, к болоту.
Коты, поняв меня, точнее мое поведение, тоже, не поднимаясь на лапы, стали отползать.
К заимке Вараса вышли не сразу, лежали за кочками болота и со стороны озера наблюдали. Котам, похоже, эта игра понравилась – долго красться, а потом затаиться и наблюдать. Поняв, что на заимке нет ни единой живой души, я забрался в седло и, погладив Рыжего по боку, подумал: «Давай потихоньку вперед». Кот повиновался и, медленно и бесшумно ступая по покрытому снегом льду болот, направился к мосткам на берегу имения, взобрался на берег и по моему приказу остановился, второй кот выдвинулся вперед, обошел все и я «услышал» сигнал об отсутствии опасности.
– Что тут у нас? – я спешился и остановился рядом со сгоревшими останками угольного сарая.
Только пара обугленных балок торчит из-под осевшего снега. Присел на корточки и собрал снег с обугленной головешки в ладонь…
– Спите спокойно, – тихо сказал я вслух и решительно направился к дому, входная дверь которого была сорвана.
На территории самой заимки Вараса, кроме следов мелкого лесного зверья, больше никаких следов не было, а если и были, то недавняя пурга все занесла. Дом был разорен, внутри все разбросано, сундуки разломаны, рваное тряпье кругом, грязная посуда, нечищеный очаг… должно быть, наемники убрались отсюда, как только поняли, что ждать меня тут бесполезно, ну или приказ им был такой. С сожалением еще раз осмотрев некогда уютный дом кузнеца, я направился к покосившемуся старому срубу, в котором когда-то квартировал я, а потом покойный Даук. Коты все это время лежали посередине двора и следили за моими перемещениями, не забывая вертеть ушами и двигать ноздрями больших черных носов, сканируя окрестности. Да уж, наемники Корена в отхожее место старый дом превратили… Отодвинув низкий топчан от стены, я взломал доски пола, расковырял топориком мерзлую землю и поднял деревянный щит.
– Что у нас тут? – пробубнил я и начал извлекать на свет божий нашу с Варасом захоронку.
После трагедии в посаде, когда колдуны, присланные Талесом, и себя, и людей угробили, пытаясь повторить технологический процесс производства пороха, был строгий наказ князя прекратить все работы, связанные с этим – испугался князь, что простой люд его в сговоре с колдунами заподозрит. Мы и прекратили, только вот оставался у нас готовый продукт, затопить который в болоте, как хотел Варас, я не позволил, а спрятал четыре небольших бочонка с порохом да бочонок с налитой картечью. Там же лежали корпуса пяти мин, что мы с Варасом изготавливали для катапульты… стоит она, наверное, сейчас как памятник, в форте у Городища. Еще маленький ларь с пеньковой веревкой, вымоченной в пороховом растворе, там же лежали несколько стреляных гильз от моего дробовика и свиток с моими записями, что сделал в экспедиции в Икербские горы. Собрав все, я вернулся в хозяйский дом, кое-как притулил на место дверь, чтобы не сквозило, вычистил очаг, развел огонь и повесил топиться туго набитый в котелок снег.