Приписной казак, генерал Ляхов не любил солдафонства, презирал чванство, очень ценил храбрость и преданность, а перед струсившими и малодушными умел не выдать своей брезгливости. Солдаты и казаки души не чаяли в своем отце-командире.
Вот поэтому у штаб-ротмистра Алексея Вихляева радостно и гордо застучало в ушах, когда адъютант Ляхова сообщил, что его превосходительство вызывает к себе.
Генерал со свитой расположились в особняке, который еще три дня назад занимал сам Энвер-паша. В бывшем рабочем кабинете паши убрали портрет султана, а на его место водрузили портрет Николая. Смели все вещи из мусульманского обихода, заменив отечественными чайниками и самоварами. За окном вывесили флаг Российской империи.
На длинном столе, обитом зеленым бархатом, пылали трофейными свечами золоченые канделябры. Сорокачетырехлетний Ляхов курил казацкую трубку, выпуская плотные клубы дыма. Настолько плотные, что исчезало лицо самого генерала.
– На Дону делали! – сказал Ляхов покрутив трубку в руке, глядя на сидевшего по правую руку генерал-поручика Савву Ильича Черкашина. – Думаете, справится?
– Лучше на сегодни не сыщешь! – ответил Черкашин со своим хитроватым вологодским выговором.
– Сегодни, – повторил с улыбкой Ляхов, – эк у вас получается. Как какая задумка в голове, так сразу на вологодчинку переходите.
– Зато у нас трубок таких не делают.
– Что-то уже понятно по потерям?
– Пока только общие. Каковы потери нашей группы, выяснится через день-два. А так, извольте, сорок тысяч турок только убитыми. Раненых и пленных тоже пока не считали. У нас – две тысячи триста убитыми и четырнадцать тысяч ранеными. Трофеи тоже еще не посчитаны. Но много винтовок германского производства системы «Маузер» 1898 года – это даже непристальным взглядом видно. Пулеметы, пушки – тоже их. На тех участках, где турок воевал старым оружием – особо большие потери. А где германским – там мы изрядно.
– Нужно провести с помощью аэропланов разведывательные мероприятия. – Ляхов подошел к карте. – Мы ничего не знаем об укрепленных линиях неприятеля вдоль моря. Далее, сообщить данные нашей флотилии. Они нанесут удары из дальнобойных орудий. Потом в прорыв бросим казаков. В общем, к концу зимы Трапезунд должен пасть. А там и все остальные, с Божьей помощью.
Раздался осторожный стук в дверь. Ляхов и Черкашин одновременно вскинули головы.
– Штаб-ротмистр Вихляев прибыл! – доложил адъютант.
– Просите! – нетерпеливо ответил Ляхов.
Четкая поступь скрипучих кавалерийских сапог. Легкий, щеголеватый щелчок каблуков.
– Ваше превосходительство…
– Отставить, штаб-ротмистр! Уже знаю, кто передо мной. Алексей Константинович?
– Так точно, ваше превосходительство.
– Проходите. Присаживайтесь. Сначала в двух словах об общей ситуации. Планируется наше наступление вдоль береговой линии и взятие города Трапезунда. Но там, – генерал нашел на карте город Амис, – чтобы облегчить наше дальнейшее противостояние с Оттоманской империей и приблизить победу, нужно помочь греческому населению. А то есть поддержать партизанское движение, или если его нет, то организовать. Греки безоружны. На вас возлагается трудная миссия: нужно доставить сюда, – снова острие указки на Амисе, – обоз с оружием. Будет очень непросто. Вы согласны? О деталях расскажу или нет только после вашего ответа.
Несколько секунд штаб-ротмистр находился в явной растерянности. Но после паузы, решительно вскинув подбородок, четко произнес:
– Да, ваше превосходительство.
– Какими языками владеете?
– Германским в совершенстве, проходил стажировку в Восточной Пруссии. Неплохо турецким.
– Сколько лет?
– Тридцать три, ваше превосходительство.
– Вы зарекомендовали себя как отличный, вдумчивый офицер. Никогда излишне не бравировали, по большей части сдержанны. Поэтому мой выбор и пал на вас. Не без подсказки, конечно, Саввы Ильича. – Ляхов кивнул на генерал-поручика. – Пожалуйста, Савва Ильич!
– По легенде, – Черкашин кашлянул в эполет, – вы станете майором германской армии Карлом Бекманном. У нас есть подлинные документы на этого человека. Год назад он оказался в нашем плену, но был успешно обменян на другого офицера. Его документы были потеряны, поэтому писарь изготовил ему временную справку, с коей его и отпустили на все четыре стороны. Мало того, у нас сохранилась форма этого офицера и даже фотографические карточки его родных и близких. Вы очень походите на него обликом и конституцией в целом. Другого такого во всей Черноморской армии не сыскать. Поэтому и пал выбор на вас. Было бы, теперь вы понимаете, как скверно, не то слово, если бы вы отказались.
– Ну и ловок же ты, Савва Ильич! – довольно усмехнулся Ляхов. – И документы, и форма куда-то вот затерялись. Никак чуял, что сгодятся.
– Признаться, – ответил Черкашин, – никогда не возвращал пленных при документах. Пусть они там новые стряпают. Нечего. Так вот, я продолжу, если позволите, господа. Оружейный обоз Карла Бекманна должен выдвинуться из Эрзерума и в сопровождении турецких кавалеристов, роль коих выполнят кубанские пластуны, отправиться по этому маршруту. – Кончик указки поплыл по карте, – до греческого города Амис. Но там живут не только греки, но и турки. И вообще, ситуация в тех местах раскалена до предела. Месяц назад Талаат-паша и Энвер-паша разработали изуверский план по истреблению всех понтийских греков. А посему будет трудно ничем себя не выдать, если вдруг мусульмане на ваших глазах, штаб-ротмистр, начнут заниматься казнями и прочими пытками православного населения.
– Разрешите вопрос? – Вихляев скосил глаза на Черкашина.
– Спрашивайте! – ответил Ляхов.
– Какова дальнейшая судьба этого майора?
– К чему ваш вопрос? – вскинул брови Черкашин.
– К тому, ваше превосходительство, если вдруг его знают в тех краях?
– Молодец, Алексей Константинович! – хлопнул ладонью по столу командующий. – Весьма резонный вопрос. Отвечайте, генерал-поручик.
– Это исключено, – сказал Черкашин, повернув голову. – Фронт настолько огромен, что человек сейчас как иголка в сене. К тому же мы имели с ним дело под Киевом. Вон аж где!
– Удовлетворил? – задал вопрос командующий Вихляеву.
– Вполне, ваше превосходительство.
– Мы отобрали для экспедиции семь самых лучших пластунов. Один Мишка Плетнев чего стоит. – Черкашин сам залихватски тряхнул седой прядью.
– И чего же они стоят? – спросил Ляхов.
– У Мишки этого есть нож, он его змейкой зовет. Узкий. И впрямь, как змея. Так поговаривают, он его с десяти шагов кидает точно в кольцо, что на пальце носят.
– Интересно. Хотелось бы самому взглянуть на такое. – Ляхов привстал со стула.
– Ужель застроптивится перед генералом! Покажет. Они все на дворе собраны. Извольте посмотреть.
По двору особняка гарцевал на вороном коне сотник Плетнев в лохматой овечьей шапке. Кудри шерсти вились прямо на глазах казака, но не могли спрятать от мира острого, лихого и вместе с тем глубокого блеска. Завидев выходящих офицеров, сотник спрыгнул на землю и взял коня за узду. Оба: всадник и животное – замерли точно вкопанные.
– Говорят, можете ножом в перстень метнуть? – спросил Ляхов.
– Так точно, ваше высокбродь! Как прикажете, на скаку аль по-другому?
– На скаку, с десяти шагов. – Командующий снял с пальца перстень.
– Рад стараться, ваше высокбродь. Только вот попорчу предмет сей.
– А говорят, у тебя нож узкий!
– Узкий-то он, конечно, но и перстенек дорогой! Так что извините, ваше высокбродь. Я чужое имущество портить не собираюся. Разлетится перстенек, как ужо бывалочь.
– Отказываешься? – чуть возвысил голос Ляхов.
– Так точно, ваше высокбродь! Отказываюся, ибо имущество портить не воспитан.
– А если это приказ? – вдруг рявкнул Черкашин.
– Увольте, генерал-поручик! – повернулся к нему Ляхов. – Таких приказов в армии быть не должно. Только просьба или пари!
– Как ваш?.. – Казак наклонился правым ухом вперед.
– Сейчас объясню. Вот если ты на скаку попадешь ножом в этот перстень, то сразу даю тебе погоны подъесаула.
– Это мы что ж, со штаб-ротмистром в одном градусе будем? – заулыбался казак.
– А вдобавок заберешь себе перстень или то, что от него останется. Но и это не все: получишь моего парадного мерина.
– Да ну, ваше высокбродь! – Мишка не верил своим ушам. – Ежли это пари, то от меня что?
– Если проигрываешь ты, то я забираю твоего коня.
– Ну нет, ваше высокбродь, я на живые сучества не играю.
– Значит, приврал, сотник! – выдохнул генерал. – Эх, жаль. Ну да ладно.
– Я врать не воспитан. Давайте на другое. Была б баба, на нее б сыграл. А конь – сучество высокого смыслу. Давайте, – казак повертел головой, – ну хочь вот на мою бурку.
– Годится! – хлопнул в ладоши генерал. – Только на женщин играть даже в мыслях запрещаю.
– А, что с ымя, с энтими жончинами, – махнул рукой Плетнев, – землю на ей не вспашешь. От смерти тоже не спасет! А вот конь – другое дело!
Перстень генерала подвесили к дубовой двери особняка за цепочку от часов генерал-поручика Черкашина – тот хоть и без удовольствия, но одолжил. Мишка Плетнев пустил своего вороного по кругу двора, разгоняя в галоп. Перегнулся несколько раз в седле, придерживая левой рукой папаху. С-счух! Мелькнуло узкое лезвие, впиваясь в вековой, мореный дуб.
– Промазал! – весело крикнул Ляхов. – Цел перстень мой.
– А вы поближе поглядите, ваше высокбродь! – усмехнулся казак.
Лезвие ножа точно вошло в кольцо, но издали казалось, что торчит рядом.
– Ты это как сумел? – сказал Ляхов, подходя к двери.
– А я того… Не сильно, ваше высокбродь. На самый кончик решил насадить. Мне ж потом самому носить, – подмигнул Плетнев.
– Ну, сукин сын, забирай! Адъютант! Погоны подъесаула сюда. Живо.
…Штаб-ротмистра Вихляева привлек разговор пластунов, отдыхавших у поставленной на ребро телеги. Он бесшумно приблизился.
– Моя Евсеюшка ох как любит, шоб я ей крыльца на спине ласкал да целовал. Вот как-то я ее переворачиваю на живот, ласкаю крыльца, а сам на валики ее загляделся. Ух, и валики у ей! Белы, как сахар, бархатны, не натрогаишься. А меж ыми ущельина така темнеет, ажно дух перехватывает. Ну, глядел я так, да не вытерпел и как прям туды… Говорю ей, прости, Евсеюшка, дурака окаянного. Во баба как героическа. Так вот чего я добавлю сюды. Судьба показывает, чья баба крепче любит, тот живым и вертается.