Дернулся входной полог. В шатер, шатаясь, ввалился кавус Бурхан Кучук. Мокрые рыжие усы жалко свисали, в носогубных морщинах дрожала влага, глаза выкатились двумя ржавыми шариками.
– Они всех убили! – прохрипел сержант, и ноги его едва не подломились в коленях. – Всех до одного убили. Появились сзади, как рассвирепевшие шайтаны, и начали палить в наши спины. – Он не знал, куда деть огромные кисти рук. Но увидел, что Шахин смотрит на них. И сжал в кулаки, желая показать господину, что такого слугу надо держать поближе к себе.
– Но ведь вам удалось спастись! Значит, не всех, – слабо произнес подполковник.
– Я затаился в нескольких метрах. Револьвер, как назло, заклинило. Но Аллах уберег.
– Охотно верю. Особенно про револьвер. Возьмите мой. – Шахин повел взглядом в сторону отброшенного им секунду назад оружия.
– Да. Возьму. – Сержант потянулся, но ноги окончательно подвели его. Грузно шмякнулся брюхом на пол. – Когда я родился, то в небе появилась комета. И тогда один мудрец сказал, что я буду жить долго, на радость Аллаху и тем, кого он возвысил над прочими людьми.
– На радость! – протянул подполковник.
– Нам необходимо подкрепление, Карадюмак-ага! Их теперь очень много, и они вооружены. Нашим… нашим оружием.
– Подкрепление! – снова протянул подполковник. – Подкрепление! Ну конечно, нам необходимо подкрепление. Как я сразу этого не понял! – Шахин, мучительно искавший повод, чтобы покинуть лагерь, встрепенулся и вскочил на ноги. – Я приведу сюда два батальона пехоты и столько же жандармерии. Сколько в Амисе сил, сержант?
– Три батальона пехоты и два – жандармов!
– К дэвам два. Возьму все три. В городе пусть остаются жандармы – все одно от них проку мало. Мы выжжем все пригороды по эту сторону Амиса. Они узнают, как бросать мне вызов! Они хорошо заплатят. Выходим ночью. Да, ночью. – Шахин бросил взгляд на пудовые кулаки Кучука. – Вы идете со мной. Будете моим личным телохранителем. Сколько весит ваш кулак?
– Вола на спор валил с ног.
– Отлично. Пре-евосхо-одно! Берем с собой взвод охраны. Никаких телег, никаких тяжелых обозов. Вьючим на лошадей только самое главное – золото и ценные вещи, остальное пусть пока остается тут. Так-так.
– А кто здесь? – спросил Кучук.
– Здесь останется капрал Калыч. Пусть укрепляет лагерь и ждет нас. Несколько дней он в состоянии продержаться. Передайте мой приказ капралу сержант. Так-так. Что же еще? Вы еще здесь, сержант? – К Шахину возвращались ясность рассудка и желание действовать.
Кучук взял под козырек и на укрепившихся ногах выскочил из шатра. Шахин посмотрел в сторону ширмы. Ему показалось, что ткань слегка качнулась… «Ты еще пожалеешь, что так не любила меня, как бы мне хотелось. Ты еще увидишь мою сверкающую до небес славу…»
– Аелла! Мы собираемся!
– Да, мой господин!
Ночью отряд Шахина вышел из лагеря и направился в Амис. Он забрал с собой всех лошадей и самых лучших солдат, оставив Калычу всего два десятка пехотинцев, не рассказав Челику о своих планах. Он бросил их на произвол судьбы.
Еще увез все золото и все ценные вещи, включая серебряную посуду. Окружил себя плотным строем солдат так, что мышь бы не проскочила. А еще рядом с ним была Аелла – свет, горящий в запутанном лабиринте больного, эгоистичного воображения.
Ранним утром капитан Ахмет Челик поднимет в небо свой «Фоккер Таубе» и будет долго кружить над крутым обрывом Красной реки, наблюдая за вьющимся над ветхой крышей дымком. Ему будет плевать на сбежавшего Шахина. Плевать на оставшихся в лагере своих соплеменников. Плевать на все. Синие Понтийские горы станут впервые для него ничего не значащим фоном.
Ведь главное: поднимет или нет Мария зеленый камешек?!
Глава 8
Прошло уже больше недели с того дня, как доктор Панайотис, Панделис и Иван, сотрясая утренний воздух деревянными колесами, въехали в Амис. За это время они смогли хорошенько обосноваться. Сменили сельскую повозку на крытый лакированный экипаж. Постирали и тщательно подогнали турецкую военную униформу, потренировались в манерах и поупражнялись в стрельбе на заброшенном доке. Панайотис научил своих новых друзей понимать ключевые фразы на немецком. После того как отель покинул подполковник Шахин, они стали видеться намного чаще и уже не так остерегались взглядов администратора – ведь на Востоке любую проблему может решить кошелек. А какие стеснения могут быть в денежном вопросе, если Карл Бекманн приплыл на эту землю не самым бедным человеком? Поэтому Панделис и Иван переселились из подвала на второй, пусть не самый респектабельный этаж. Но все же это не матрас на полу и не еда из железной миски.
В восточной части города находился один из пяти банков Амиса «Тукиш тревел». Турки за бесценок скупали акции и закладные бумаги у греков, пользуясь тем, что правительство в Константинополе не просто одобряло такие действия, а, напротив, даже всячески поощряло. Участились случаи, когда отказавшихся продать документы просто находили мертвыми в самых разных местах города: от сточных канав до собственных спален. Похищения людей тоже были вполне обыденным делом. Нередко и сами дома становились собственностью новых хозяев. Но греки терпели – они ждали русскую армию. Когда русский корабль появлялся и вставал на рейде, давление на греков заметно снижалось, прекращались грабежи и насилие. Но и русские не могли использовать флотилию до тех пор, пока Амис находился в руках турок. Поэтому, стоило кораблю уйти в свои воды, турки тут же активизировались, вымещая на греках всю свою ненависть.
План доктора Панайотиса был очень простым: он решил атаковать банк в тот момент, когда до закрытия останется не более тридцати минут. Именно в это время посетители заходили меньше всего, а охрана уже нетерпеливо поглядывала на часы. Расстрелять трех охранников, ворваться внутрь, под дулом оружия потребовать открыть сейф, а дальше только бежать. А вот что потом, троица никак не могла придумать. Панделис предлагал перед ограблением надеть гражданскую одежду, закрыв лица платками, чтобы потом вернуться в прежнее немецкое состояние. Иван выдвигал мысль о том, что нужно вместе с деньгами убегать в горы. Но на вопрос Панайотиса: а что, собственно, делать в горах с деньгами? – тоже не мог ответить. Короче, и так и эдак выходил тупик. Они не знали, кому и сколько можно предложить денег, чтобы купить оружие. Попытки что-то выведать и завести знакомства тоже оказались безрезультатными. Выходило, что если они и завладеют деньгами, то как их потом потратить, не понимали.
Завтракая на балконе яичницой с беконом, Панайотис, в мундире Карла Бекманна, тщательно выбритый и ухоженный, наблюдал за восходом. Тягучее, тяжелое море медленно выдавливало из себя изогнутый солнечный диск, напоминавший клинок янычара. На душе скребли кошки. Целый мир, который был вокруг, перестал ощущаться домом. Тележный скрип, голоса торговцев, стальные январские волны и короткое холодное солнце – все это вдруг стало чужим, враждебным. Словно неведомый, огромный зверь напрягся, выдыхая изо рта зловоние, готовый беспощадно атаковать.
Жалобно и высоко прокричал мул, тянувший деревенскую телегу. На ней сидели, лежали, прижимаясь к друг другу, дети. С перебинтованными руками и ногами. Одни были в беспамятстве, другие отрешенно смотрели куда-то, мимо снующих людей и проплывающих зданий.
Панайотис привстал. Слухи об изуверствах турецкой армии уже дошли до города. Но никто из греков даже не попытался выступить в открытую. Страх сковал, парализовал сердца и души. Все знали, как турки разделались с армянами. И многие думали тогда, что лучше молчать, не высовываться, не вызывать гнев, а вдруг беда обойдет их стороной.
Телега медленно катилась вдоль гостиницы. Разносчик лаваша, молодой турок, с размаху налетел на мула. На землю полетели круги ароматного белого хлеба, запрыгал по камням железный кофейник, выплескивая горячий напиток. Разносчик с размаху ударил по лицу женщину, державшую за узду животное. Она качнулась назад, прикрывая глаза рукой.
– Грязные собаки! – проорал турок и стал собирать лаваш.
Женщина, извиняясь, кинулась помогать, но получила еще удар. Громко заплакал кто-то из детей. Курившая у отеля проститутка подошла и плюнула в плачущего ребенка. На шум стали собираться люди. В основном турки, греки боялись приближаться.
– Чего тебе здесь надо, греческая уродина? – выкрикнул из толпы мужской бас.
Женщина попыталась объяснить, что везет детей в больницу. В ответ – издевательский смех.
– Никто лечить не будет твоих ублюдков. Проваливайте.
Кто-то прутом ударил мула. Тот жалобно взвизгнул и рванул телегу, не понимая, куда ему идти.
– А не жирно ли им на муле будет? – раздался тот же бас. – А ну, слазьте с телеги.
Женщина упала на колени и, воздев руки, попыталась умилостивить мужчину. Голос ее был тих, и Панайотис не разобрал слов.
– Вон, я сказал. Прочь с телеги, вонючее отребье! – Он все больше распалялся, чувствуя безнаказанность.
Между тем толпа людей, притянувшихся шумом, все возрастала. Блеснул в волосатой руке кривой нож. Чьи-то корявые, скрюченные ненавистью пальцы потянулись в сторону детей. Еще минута и…
Грянул выстрел. Настолько резко и неожиданно, что толпа на мгновение окаменела.
– Разойтись! – громко и отчетливо произнес Панайотис.
Он боялся одного, что сейчас на выстрел выйдут Иван и Панделис. Панделис узнает жителей своего села, те узнают его, и тогда всех их планам придет конец. Но и уйти с балкона – было выше его сил. На балкон дома напротив с чашкой кофе вышел немецкий капитан. Выпрямил спину, завидев майора, и тоже выпалил в воздух. Панайотис уже бежал по лестнице вниз. Подбегая к толпе, вновь выпалил.
– Что здесь происходит? – спросил он, глядя в глаза женщине.
– Господин офицер, я была с этими несчастными детьми в госпитале. Но нас отказались принять.
– Почему? – изображая акцент, спросил Панайотис.
– У нас нет денег. Мы из того села. – Женщина опустила голову.