– Я человек маленький! – в третий раз произнес Ставракис и дернул щекой.
Он зашагал быстрыми мелкими шагами прочь, бегло озираясь по сторонам.
– Горы в другой стороне, Ставракис!
– Горы в другой. А смерть твоя – там! – пробормотал он себе под нос.
– Ха-ха. Ты думаешь, я не подслушала твои мысли! – Мария смеялась ему в спину, а у самой из глаз катились слезы.
Когда Ставракис отошел на приличное расстояние, Челик выдохнул и опустил револьвер. Тяжело оторвался от дверного косяка и попытался сделать несколько шагов навстречу Марии. Нога подвернулась, и он упал на бок.
– Не стоило тебе выходить из-за этого ублюдка.
– Кто он?
– Существо, недостойное твоего внимания. Он принес мне кольцо от Василеоса, а сам отправился в сторону города. Странно как-то. Зачем?
– А ты не подслушала его мысли? – Челик улыбнулся одной стороной рта.
– Решил подтрунить надо мной. Нашел время! Я его вижу насквозь и без подслушивания мыслей.
– Как будто что-то недоговариваешь? – Он посмотрел на нее таким мягким взглядом, что ей захотелось рассказать ему все до последней запятой.
– Пастух Ставракис нелюдим. Все его общество – это овцы, которых он перемещает с одного пастбища на другое. Я не знаю, как он смог попасть в доверие к Василеосу. Но тот ему что-то рассказал о нашей жизни. Потому что этот грязный скотник попробовал приставать ко мне. Это еще произошло через пару лет после нашей с Василеосом свадьбы. Заманил меня на луг тем, что якобы стала прихрамывать одна из овец. Я пошла. Но не успела оказаться на том проклятом лугу, как он на меня набросился. Этот затхлый и гнилой запах из его рта я запомнила на всю жизнь. Он мне врал, что, дескать, Василеос все знает и сам разрешил ему, если я буду не против. Я ударила ему булавкой, которую всегда носила с собой, прямо между ног, в его вонючее хозяйство. Ох, как он визжал, убегая к реке! Видать, попала в самое яблочко.
– Да, если попасть в яблочко, то радости мало! – хохотнул Челик.
– С тех пор он мне мстит по любому поводу. Наверняка и сейчас вызвался отнести кольцо, чтобы насладиться болью в моих глазах. Но тут ты. Крутой лещ ему по грязной морде!
– Мария, я тебя никому не отдам! – Челик опустился на постель, удерживая ее за запястье.
– И я тебя, капитан Челик! – Она из окна посмотрела на стоящий над обрывом самолет. – Когда-нибудь ты увезешь меня отсюда?
– Там маленькая кабина для одного пилота! – Капитан тоже посмотрел в окно. – Но все равно увезу.
Они долго молчали, наслаждаясь январским солнцем и тем, как ветер, залетая под крылья, раскачивает их.
Глава 10
Штаб-ротмистр поднял руку, останавливая обоз. Крупными хлопьями валил сырой снег, смазывая видимость. Одежда на пластунах отяжелела, на плечах каждого едва ли не по сугробу. Замело бороды и брови. Фыркали лошади, резко мотая мордами, пытаясь стряхнуть со своих грив неприятную ношу. Но все замерли, как только Вихляев дал команду.
– Колесников.
– Да, вашбродь.
– Что там, впереди?
– Сейчас разузнаем, вашбродь. – Колесников пошел вперед и забрался на выступ. Махнул оттуда командиру. – Глянь-ка, это, кажись, пост ихний.
– Вижу. – Вихляев взял в ладонь мокрого снега и попробовал на язык.
На небольшом ровном участке среди голой белизны торчала дощатая будка со шлагбаумом, который перегораживал тропу. Чуть дальше виднелась такая же постройка из досок с покатой односторонней крышей. Из бокового окна выходила кривая труба. Слабый дымок вился под самой сосновой ветвью, подъедая круглую белую шапку.
– Ну коли есть шлагбаум, то точно пост. А охотнику, к примеру, зачем? – Колесников потянул из-за плеча ствол винтовки.
– Погодите, Колесников. Палить еще успеется. Нужно понять, сколько их.
– Я и не собирался. Турок, он тоже боец толковый. Уж сколь раз бывало: ты крадешься к нему, а он, курвец окаянный, сзади за тобой уже ползет.
– По вашему опыту, какая численность подобных постов?
– Ну гляди, вашбродь: двое должны быть у шлагбаума, двое отдыхают, еще двое дневают, плюс сюды командир, еще пара пластунов по сторонам сидят, за шагов эдак двести. Итого: девять, а то десять человек.
– Неразумно держать такую численность зимой. Да еще во время боевых действий, разворачивающихся не в твою пользу.
– Э, вашбродь. Тут бы я с тобой поспорил. А ну как неприятель в обход пойдет? Вдесятером еще можно на тропе несколько дней отбиваться, а уж трое-двое не удержатся. Но как-то тихо у них. Чую я неладное.
– Может быть, может быть! – Вихляев потянулся к кобуре с револьвером и оглянулся на свой неподвижно стоящий отряд. Оценил расстояние между собой и отрядом. Цепко обвел взглядом каждое поблизости стоящее дерево. Не обнаружив ничего подозрительного, снова перевернулся на живот.
Прошло еще несколько томительных минут. Неизвестный пост по-прежнему не обнаруживал признаков присутствия. Колесникова и Вихляева накрыло снегом так, что лишь высились два белых сугроба посреди ровного выступа.
И вдруг… Легко, словно под лапами оттолкнувшейся птицы, над ними качнулась мохнатая ветка. Быстрый, стремительный шелест. Колесников молниеносно среагировал, но тяжелый снег помешал уйти от атаки. Сверху летел белый, клубящийся вихрь. Сверкнуло лезвие кинжала. Ал-лах акба… Пластун выбросил вперед правую руку, прикрываясь от удара. И тут же из-за стволов загрохотали выстрелы. Вихляев замершими пальцами попытался рвануть из кобуры револьвер. Но мгновенно понял, что лишнее движение делает его еще более уязвимым для вражеских пуль, и лишь сильнее вжался в снег. На выступе они лежали, точно ладони. Еще один снежный ком соскользнул с ветки и полетел прямо на спину штаб-ротмистра. Страшный удар, такой, что хрустнули позвонки. Нападавший приземлился прямо на него обоими коленями, но, не удержавшись, спружинил и отлетел в сторону. Стремительно вскочил на кривых ногах и бросился добивать соперника. Острие клинка мелькнуло у самых глаз Вихляева. Вдруг турок, сидевший на нем верхом, выгнулся назад и заскрежетал зубами. На груди лепестками брызнул в разные стороны снег. В одном месте, в другом, в третьем. Турок повалился на спину. Это стрелял Зымаев, первым подбежавший к месту засады. Колесников правой рукой смог дотянуться до своего кинжала, кистью левой сжимая острую сталь неприятеля. Зарычал раненым зверем, собирая силы в кулак, переворачивая соперника под себя, и несколько раз ударил тому в лицо оружием. Зымаев успел еще раз выстрелить, попав в живот набегавшему на него турку. Потом рванул из ножен саблю и пошел раздавать кресты направо и налево.
Как и предположил Колесников, турок было десять человек. И они решили не отстреливаться, а атаковать из засады холодным оружием. Разумно отдавая отчет, что если это русские, то соперничать с ними в стрельбе бесполезно, а вот в рукопашной, при численном перевесе, используя эффект неожиданности, шансы на успех весьма велики. Но они не учли лишь одного – это были пластуны. Лучшие из лучших, умеющие сутками без движения лежать в снегу, выслеживая врага, сражаться всеми видами холодного оружия, передвигаться по самым труднопроходимым местам стремительнее мудрого и опасного хищника. Обходиться без тепла и пищи на протяжении такого времени, что обычный человек уже бы несколько раз отправился к праотцам.
Завязалась жаркая рукопашная схватка. Теперь уже без единого выстрела, поскольку все были в одной куче. Только звон сабель и кинжалов, вскрики раненых и отчаянные, громкие выдохи, сопровождавшие удары. Кровь каплями повисала на ветвях деревьев, разбрызгивалась по снегу, обагряла людей от лиц до утопающих по колено ног.
Плетнева атаковали сразу двое. Он успел метнуть змейку в горло одному, с другим завязался на клинках. Турок оказался опытным и сильным. Это был капрал, начальник поста. Рослый, сорокалетний, с побритой до синевы головой. Он изначально оказался в более удобной позиции, чем соперник, – чуть выше на склоне. Поэтому наносил удары сверху вниз. Плетневу же приходилось отбиваться, высоко закинув голову, подставив глаза под закатное солнце. Восьмерки, круги, боковые удары – все это изматывало пластуна. Турецкий капрал, выбрав момент, попытался нанести референдерский удар, после такого сабельного приема тело неприятеля разваливалось на две части. Плетнев выдержал, отбив клинок и уходя в сторону, но почувствовал, как заломило запястье. Перебросил шашку в левую руку, правой рванул из-за пояса кинжал, поймал в перекрестье следующий выпад. Но и турок, вложивший в референдер все силы, явно смутился. Он сделал несколько шагов назад и оказался еще выше прежнего. Огляделся: от его десятка осталось четверо. Бой явно сложился не в его пользу.
– Мой сдался! Русс хороший воин! – Воткнул саблю в снег и выкрикнул что-то своим.
Плетнев тоже опустил оружие и посмотрел на сражающихся. В этот момент турецкий капрал резко рванулся к своей сабле. Клинок блеснул над головой. Сухо грянул револьверный выстрел. Турок повалился ничком на Плетнева с разлетевшейся лобной костью.
– Тьфу ты, оскоромил меня своим квасом! – Пластун сплюнул и улыбнулся окровавленным лицом Вихляеву. – Спасибо, вашбродь! Ишь ты вот, состроил гримасу, мол, сдается. Ну, турок – он есть турок.
Кинулся помогать остальным. Зымаев с Лыткариным прижали турецкого солдата к стволу сосны. Тот был в приличных годах, о чем говорили седые, точно снег, обвислые усы и сморщенное, как печеное яблоко, лицо. Он опустил саблю и, проявляя древнее мужество, подставил горло под клинки. Но пластуны не торопились убивать, вопросительно глядя на штаб-ротмистра. Свистунов кулаками месил кого-то в снегу, сидя на сопернике верхом. Голова от ударов уже давно превратилась в месиво из крови, снега и вывалившихся мозгов. Карманов вел бой с гибким и очень смуглым воином, на голове которого сверкала яркими красками чалма. Они оба стоили друг друга. То нападал один, совершая хитроумные телодвижения, а другой уходил, выставляя защиту. То шел в атаку другой, демонстрируя невероятные атакующие комбинации. Плетнев подскочил сзади к турку и молниеносным взмахом перерубил сопернику Карманова подколенные жилы. Тот удивленно посмотрел так, словно впервые столкнулся с нападением сзади.