– Только она немного дырявая, уважаемый визирь. Кто ее может починить, я не знаю.
– Зачем ее чинить! Я подарю Гюрхану Далме ее как военный трофей, добытый в бою. И если он захочет, то починит сам.
– Свет Аллаха озаряет тебя, о наш мудрый визирь. Я только это и хотел сказать тебе!
Мехмет вновь переломился чуть ли не до земли в поклоне и стал пятиться. Дождался, пока Шахин не отвернется и не пойдет дальше. Только после этого облегченно распрямился и, гордо выкатив вперед брюхо, заспешил обратно на базар.
Шахин вернулся в гостиницу, где его ждала Аелла. Раскурил сигару и в обуви завалился на кровать. Клубы дыма собирались под потолком в облако, а затем стягивались в гармошку.
– Аелла. Я сегодня посетил базар.
Девушка черной свечкой стояла в углу комнаты и молчала.
– Тебе неинтересно, – отметил Шахин. – А почему, собственно, тебе должно быть интересно? Я бы на твоем месте тоже постарался побыстрее забыть. Сегодня среди невольников я обратил внимание на интересный экземпляр. Пшеничные пряди, упрямый взгляд – девка свежа и молода. Но жаль, боюсь, долго не протянет. Я проверил ее хлыстом на уступчивость – все плохо.
– Зачем ты мне рассказываешь об этом, Карадюмак? – Аелла спросила тихо и незаинтересованно.
– Сам не знаю. Наверно, потому, что вспомнил тебя под тем самым навесом. Но ты была как горная травинка, готовая согнуться под любым ветром. Согнуться, но не сломаться. Поэтому меня тогда очень и взволновал твой характер. А эту просто жаль!
– Что я слышу, Карадюмак, тебе кого-то бывает жаль!
– Не зли меня, исчадие тьмы неверных! Мне жаль не конкретно ее, а то, что могло бы из нее получиться в хорошем гареме. У нее на днях убили брата. Говорят, до этого она была более сговорчива.
– Зачем ты мне обо всем этом рассказываешь? – Аелла начинала раздражаться.
– Если я ее куплю, ты сможешь сделать из нее покорную?
– Что?!
– О Аелла, роза моя, не ревнуй. Мне очень нужно для дела. Я хочу, чтобы она танцевала на пиру.
– Каком еще пиру?
– Я организовываю пир в честь нашего примирения с Гюрханом Далмой – это командир башибузуков. Долгая история. А потом я ее подарю ему. Ну так надо!
– Ладно. – Аелла кивнула и хотела продолжить…
Раздался резкий стук в дверь.
– Кого там шайтан притащил? – Шахин привстал на подушке.
Просунулось мокроусое лицо сержанта Бурхана Кучука.
– Эфенди, капрал Калыч!!!
– Кто! – Шахин вскочил с места. – Зови!!!
Аелла, воспользовавшись моментом, скрылась за занавесью.
В дверном проеме возник Калыч. В продранной униформе, покрытой пятнами сажи. Без фески. Без офицерской сабли. Всклокоченная грязная борода. Кровящие, глубокие царапины на бритой голове.
– Что произошло, капрал? – Шахин встал с кровати, но приближаться к офицеру не торопился.
– Мы дрались, как могли. Все мои солдаты проявили древнюю доблесть.
– Я ничуть не сомневался, капрал. Я уже собирался выдвигаться к вам на помощь. – Подполковник врал и одновременно бледнел от страха.
– Мы бы и не проиграли. Простите, господин подполковник, что так вышло.
– Говорите-говорите! – Шахин облегченно вздохнул и протянул стакан с водой.
– Мы успешно отбивали атаки партизан. Если бы не появился самолет!!!
– Самолет! Что значит – появился? Разве его не было в лагере?
– Нет, господин подполковник. Его не было. Он исчез сразу после того, как вы ушли за подкреплением. Через день партизаны пошли в атаку. Мы отбили порядка десяти их атак. Я даже планировал организовать вылазку и одержать окончательную победу. Но этот самолет… Он появился истинной молнией в спокойном небе.
Шахин верил Калычу, зная, что капрал прекрасный воин. И, если ему не мешать, то капрал не уступит врагу ни пяди.
– Продолжайте!
– Мы подумали, что это вы идете на помощь и уже выслали нам воздушную поддержку, поэтому не открыли по нему огонь. И это стоило нам десятков жизней. С самолета полетели связки гранат и мины. Прямо внутрь лагеря. За несколько минут от взвода осталось шесть израненных калек. Я поднял на штыке белую тряпку. Простите, господин подполковник.
– Что дальше?
– Василеос обещал сохранить нам жизнь, если сложим оружие. Мы так и сделали.
– Из вашего рассказа следует, что капитан Челик перешел на сторону партизан? – Язык у Шахина стал заплетаться от волнения.
– Да, господин подполковник.
– Так-так. – Подполковник нервно заходил по комнате, лихорадочно думая. – А ведь меня Аелла сразу предупредила о нем. Но потом… Потом она сказала, что доверяет ему.
Калыч удивленно посмотрел на начальника. Как профессиональный военный, он не ожидал услышать подобного.
Несколько минут длилась вязкая, жестокая тишина. Калыч замер со стаканом воды посреди комнаты, а Шахин, отвернувшись к стене, вперился в рисунок на обоях.
– Послушайте, капрал, – заговорил подполковник, оборачиваясь, – То, что сейчас я вам предложу, наверно, покажется для вас необычным. Это больше подходит не для полевого офицера, а для опытного разведчика. Но никому другому я такого задания сейчас дать не могу.
– Слушаю вас, Карадюмак-ага. И поверьте, во мне огромное желание служить империи. Я хочу верностью смыть с себя позор поражения. Не мне подвергать сомнениям приказы начальства.
– Я не сомневался. Обещаю вам погоны майора и хорошее жалование.
Шахин сделал паузу, еще раз прокручивая в голове свой план.
– Так вот, – тихо прошептал он, оборачиваясь на дверь, за которой нес караул сержант Кучук. – А где те шестеро, что уцелели?
– Они решили вступить в отряд Гюрхана Далмы, – так же шепотом ответил Калыч. – Я тоже поначалу… Но потом не выдержал и пришел к вам с повинной.
– Совесть! Очень хорошее качество – совесть! Но вы не пожалеете.
– Рад служить империи!
– Вы знаете, где мой особняк?
– Конечно, Карадюмак-ага.
– Его нужно поджечь сегодня ночью. Придите к своим солдатам и скажите, что хотите отомстить мне. И пусть об этом непременно узнает Далма.
– Но ведь это ваш дом!
– Говорю, что задание не совсем обычное. В общем, изобразите месть! Поняли меня?
– Да, господин подполковник!
– Тогда действуйте.
– Разрешите удалиться? – Капрал немного замялся.
– Ах, да. – Шахин хлопнул себя по лбу. – Вот возьмите. Отдайте это золото от своего лица. Точнее, скажите, что получили от меня якобы за верную службу, но знаете, где его еще очень много.
– Я понял. Когда нужно сжечь особняк?
– Сегодня ночью.
– Разрешите удалиться!
– Разрешаю.
Когда Калыч скрылся за дверью, Шахин минут десять докуривал свою сигару в полной тишине. Потом позвал сержанта. Между дверью и косяком просунулись вислые рыжие усы. Изо рта пахнуло в комнату табачной затхлостью.
– Какой мерзкий табак вы курите, сержант!
– Когда я родился, Шахин-эфенди…
– Не продолжайте, кавус, – замахал руками подполковник. – Я тыщу раз слышал про комету и про ваше особое предназначение. Вот и появился шанс.
– Какой, Карадюмак-ага? Я с готовностью.
– Против меня планируется заговор. Недруги хотят сегодня ночью поджечь мой дом. И пусть подожгут. Для меня справедливость важнее собственности. Дождитесь, пока дом не заполыхает, а потом арестуйте поджигателей и казните по закону военного времени.
– Расстрелять прямо во дворе жандармерии?
– Совершенно точно. Без всяких судов, следствий, экспериментов и прочей ерунды. Всех, кроме Гюрхана Далмы и его албанцев, если они вдруг там окажутся.
– А кто же тогда может поджечь?
– Вот мы и узнаем, дорогой Бурхан-ага.
Никогда Кучука так еще не называли. Его толстое лицо расплылось в широкой улыбке, а рука взлетела под феску, отдавая честь.
Шаги толстого сержанта стихли в тусклом гостиничном коридоре. Из-за занавеси вышла Аелла.
– Что ты задумал, Карадюмак?
– Я знаю Далму. Собственно, все албанцы одинаковы. Он успокоится, когда узнает, что по мне нанесен удар. А особняков я скоро настрою по всему побережью, каких только душа попросит.
– Душа? Ну-ну… – Аелла подошла к вазе и погладила лепестки розы.
– А еще я знаю, на каких условиях Далма принимает в свой отряд. Испытание в виде поджога моего дома вполне его устроит.
– Только зачем? Ты боишься, что Далма не захочет просто так приходить на пир и мириться с тобой?
– Да, Аелла. Да. Он увидит, что я предан лучшими из лучших, и подумает о себе как о претенденте на моего помощника. А иначе зачем тогда я пытаюсь с ним помириться? Он ведь смекнет, что его ждет хорошая карьера и власть. Разве приятно всю жизнь болтаться наемником по разным странам? А тут такое предложение. Но если мой особняк не сгорит, то он может почуять неладное.
– Теперь поняла. А что дальше? Он не решит, что от него хотят избавиться и поэтому зовут на пир?
– Вот поэтому и нужно поджечь мой особняк. Как должно все выглядеть в его глазах? У меня ничего нет. Я предан соратниками. Меня ждет позор или даже смерть. Он один, к кому я обращаюсь за помощью.
– Не повторяйся. Выглядит вполне убедительно. Я бы, наверно, поверила.
– Поэтому Калыч должен умереть. Он один знает, что все подстроено. Жаль, конечно, храбрый солдат и верный, как пес. Но наша жизнь – игра!
– Зачем тебе та девочка с невольничьего рынка?
– Я хочу, чтобы она танцевала на пиру. Кто лучше тебя может сделать, чтобы она согласилась?!
– И ты хочешь подарить ее Далме?
– Не только ее, но и продырявленную в области груди старинную кольчугу. И много чего еще.
– Зачем? Я все равно не понимаю. Зачем тебе этот Далма?
– Сколько еще в городе албанцев? – Шахин прищурился.
– Много. Они все прибывают и прибывают по морю.
– Вот видишь, даже ты это заметила! Я не хочу, чтобы внутри Самсуна мы еще сражались с недовольными албанцами. Надо мириться.
– У меня все равно много вопросов, Карадюмак. И про греческих старост, и про Анфопулоса.
– Аелла. Я очень устал за сегодня. Ты потом все узнаешь. – Шахин откинулся на подушки, вытянул ноги и закрыл глаза. Он уже сп