Но они узнавать не стали. Склонен думать, из соображений практических. Тех англичан, которые уже были в их лапах, должно было хватить для «демонстрации».
Началось, однако, не с казни.
На площадь прикатили здоровенную дубовую колоду. Четверо братьев по очереди ставили на нее ногу и произнесли гейсы-клятвы. О том, как они накажут убийцу отца, его людей, а всех прочих обитателей будущей Великобритании обратят в рабов, чтобы было кому трудиться на завоеванных землях.
Все очень пафосно. Однако я отметил, что гейсы были не слишком суровые вроде «не буду есть сырой рыбы». А потом братья обагрили колоду кровью. Сначала — своей, а потом — английской.
Начали, как водится, со слуг. Этих, опознав в них полубондов-полурабов, прикончили достаточно легко. Бьёрн вынул мечуган и за полминуты отправил к предкам шестерых перепуганных до ужаса англов, развалив каждого от плеча до паха. Один удар — один покойник. Выглядело жутко, но то была чрезвычайно легкая смерть.
С теми, кого отнесли к сословию воинов, обошлись куда более жестоко. К огорчению зрителей, положенного воинам мужества английские керлы не проявили. Вместо того чтобы смеяться и плевать в лицо палачам, они сначала орали, потом выли, потом сипели… Позор, да и только.
— Этот народ будет несложно победить, — заявил мне мой сосед, морской ярл Свентинг Раковина из команды Железнобокого.
Он ошибался, Свентинг-ярл. Это не имело отношения к храбрости. Просто стимулы у англичан другие.
Вокруг дана, оказавшегося у столба пыток, собирается целая толпа живого, мертвого и еще не рожденного народа. На него глядят сверху, из Асгарда, его родичи. Здесь, в Мидгарде, его живые родичи будут с восторгом внимать истории его геройской смерти, которая войдет в семейные анналы и станет предметом гордости и подражания для внуков и правнуков. И наконец перед смертью пытуемого дана окружают враги, такие же скандинавы, и он ни за что не порадует их слабостью. А они, как настоящие северяне, по достоинству оценят его мужество и невероятно высокий болевой порог.
А вот вокруг несчастных англичан, которых потрошат палачи Рагнарсонов, нет никакой группы поддержки. Ни живых, ни мертвых, ни еще не рожденных. Только ликующие враги.
Зато это отличный шанс попасть в рай, приняв мученическую смерть. Так зачем скрывать от Господа, что она именно мученическая?
Как по мне, то с философско-религиозной точки зрения добропорядочные английские христиане куда безжалостнее, чем «проклятые язычники». Хотя бы потому, что они, истязая пленников, уверены, что отправляют их прямо в ад, на вечные муки. В то время как язычники-норманны дают казнимым возможность проявить себя перед богами и заработать почетное место на верхнем уровне Мирового Древа.
Что же касается меня, то за все эти годы я так и не смог привыкнуть к кровавому средневековому шоу. Нет, лукавлю. Привыкнуть — сумел. Но не более.
Прошло не меньше двух часов, когда и чевиотским лордам пришла очередь умирать. Надо отметить, что вышли они на встречу смерти достойно. С твердым взглядом и задранной бородой. Что сказать… Мужества им не занимать. Они видели смерть своих вассалов и полагали, что готовы последовать за ними в рай.
Лорды не знали, что их ждет.Они шли на смерть и были уверены, что умрут. Мы все были в этом уверены, потомы что му что знали: ими займется лично Сигурд Змееглазый. А значит, участь лордов будет много страшнее, чем у их спутников.
Если бы они знали, что Змееглазый сделает с ними, уверен, от их холодной надменности не осталось бы ничего.
Сигурд их не убил.
— Я хочу отправить послание вашему конунгу! — заявил он. — И этим посланием станете вы!
Есть в этом мире казни пострашнее двухчасовых мук у пыточного столба. Конкретно этот вид истязания называется «свинья в грязи». Ее практикуют многие, не только викинги. Потому что ничто так не усугубляет страдания, как понимание собственной беспомощности. Уж я-то знаю, ведь мой страх стать калекой куда больше, чем страх смерти.
Итак, «свинья в грязи». Казнимому отрубают руки и ноги, отсекают гениталии, не забывая прижигать раны для остановки кровообращения, вырывают раскаленными щипцами язык, выкалывают глаза, а потом оставляют умирать в какой-нибудь канаве. И счастье, если искалеченный сумеет захлебнуться быстро. Но самое страшное — если он выживет.
Сигурд сделал все, чтобы его «послания» выжили. Еще он не стал их кастрировать. Счел, что так будет веселее. Но все остальное он сделал. И сразу отдал несчастных лучшим сёлундским целителям и предупредил: если «послания» умрут…
Так что лорды выжили. Оба.
Но я об этом узнал позже, потому что уже на следующий день покинул Роскилле.
Мы уехали вчетвером. Я, Малоун, Хейл и Джорди. Баз и Перс отказались переходить во вражеский лагерь. У них в Йорвике были родственники. И никаких сомнений в том, что будет, когда к стенам нортумбрийской столицы придут разгневанные язычники.
Я попросил Красного позаботиться о том, чтобы парни вернулись домой. Стен пообещал. Он был мне должен и понимал это. И вчерашняя казнь, уверен, неплохо поспособствовала этому пониманию.
У Малоуна тоже были родичи, но он справедливо рассудил, что в случае победы норманнов сможет им помочь вернее, если окажется на стороне победителей. А если Йорвик устоит, то и помогать не потребуется.
Хейл присоединился ко мне, потому что он еще в Англии знал, что его жизнь принадлежит мне.
А Джорди… Джорди просто присоединился. Этот сравнительно молодой, но уже неплохо проявивший себя парень жил только настоящим. А еще он хотел разбогатеть и был уверен, что я дам ему такую возможность.
Так что трое из пяти остались со мной, и это было неплохо.
Хотя на пир, устроенный Рагнарсонами вечером, я их не позвал. Они все же были англичанами, а отношение к англичанам у жителей Роскилле и раньше было не очень…
А еще на пиру у меня состоялся очень непростой разговор с моим главным покровителем, Иваром Бескостным.
— Я рад, что ты жив.
Ивар сидел на скамье, застеленной узорчатым и, несомненно, очень дорогим ковром, и в упор глядел на меня немигающими драконьими глазами.
— И я рад, что сегодня на площади тебе не пришлось выказывать мужество. Нет! Не говори ничего! — Он поднял руку, хотя я и не собирался ничего говорить. Просто вдруг осознал, насколько близок к краю. — Я знаю: ты не стал бы визжать, как свинья, — продолжал Ивар. — Это была бы славная смерть! Мой отец там, в Валхалле, непременно порадовался бы, и твое место за столом Высокого было бы не из последних.
То была не лесть. Драконы не льстят. Но я все равно не понимал, зачем он говорит мне это.
— Мой брат Сигурд очень хотел твоей смерти, — сказал Ивар. — Он хотел, чтобы весь хирд нашего отца был рядом с ним. Но Аслауг указала брату на его ошибку. Напомнила, что ты не был хирдманом ее мужа, ведь в том вике ты носил мой знак, а не его, а значит, оставался моим человеком… Нет, не возражай, так и есть! Отец взял тебя в вик, не спросив моего согласия. Поймал тебя на слове.
— Не только, — возразил я. — Еще он убедил конунга свеев не посягать на мою землю.
Ивар засмеялся.
— Не отец, а брат Бьёрн сделал это. Сделал так, что младшему конунгу свеев стало не до твоего маленького острова.
Ну да. Конунгов у свеев два. Эйрик Эймундсон, с которым у меня конфликт. И его брат Энунд, который контролирует главный свейский город Уппсалу. И точит зубы на Бирку, которую пока контролирует Эйрик. И Железнобокий даже разок вступил с Энундом в союз с целью эту самую Бирку разграбить. Но Эйрик сделал Рагнарсону подарок, и тот от союза с Энундом отказался. Обострять же отношения с Железнобоким ради такой мелочи, как я, Эйрик не собирался.
— Если ты думаешь, что наш отец взял тебя с собой, чтобы заполучить твою удачу, — продолжал тем временем Ивар, — то и в этом ты ошибаешься. Отец велел тебе идти с ним, чтобы показать мне… всем нам, всем сыновьям, что он по-прежнему первый в славе и удаче. И мы все — в его воле.
— Он ваш отец, — напомнил я.
Если Ивар прав и я был для Рагнара всего лишь инструментом для повышения авторитета, это немного обидно. Но ничего, переживу. Главное, мои руки, ноги и внутренности все еще со мной.
— Когда сыновья взрослеют, приходит их время, — голос Бескостного спокоен, но дракон в глазах полыхнул пламенем.
— Не нам решать, чье время пришло, а чье ушло, — дипломатично ответил я.
— Ты понимаешь, — одобрительно произнес Ивар. — Боги и решили. Ты не из хирда Рагнара Лотброка. Ты посторонний. Ты чист, и ты был в воле богов, когда услышал его послание и принес нам его слова.
— Пожалуй, — согласился я.
Роль постороннего меня вполне устраивала. Быть посторонним значило — «вне конфликта». Постороннего звали, чтобы разрешить спор. Или сделать сложный выбор. Посторонним мог быть кто угодно. Любой свободный мужчина, никак не связанный с участниками спора. Он не нес никакой ответственности за результат. Считалось, что он выражает волю богов.
Вот только оказаться посторонним и для Ивара я не хочу. Сейчас, после смерти Рагнара, для Сёлунда могут наступить неспокойные времена. Понятно, что есть Аслауг, которая тоже кое на что способна. Есть мы с Медвежонком. Но когда ни нас, ни наших хирдманов не будет рядом, очень неплохо, если моей родне будет покровительствовать первый из Рагнарсонов.
Будущее показало: я был прав в своих опасениях. Вот только Ивара Бескостного не было на Сёлунде в день, когда беда подступила к моему дому. Но кто мог предвидеть будущее… Во всяком случае не я, сегодняшний. А сегодня я был уверен: все, что мне надо — сохранить расположение Ивара Рагнарсона.
— Но для тебя я не посторонний, верно?
— Для меня нет, — подтвердил Ивар.
— И я пойду с тобой в Англию.
— Я ценю это, — кивнул Ивар. — Ведь я знаю, что у тебя теперь есть ярлство далеко отсюда, и оно требует твоей заботы.
В свое время Ивар предложил мне землю в Англии, пообещал, что сделает меня ярлом.