нечто.
Академик предпочитал думать, что все эти донесения были следствием галлюцинаций, и даже в глубине души надеялся на это. Хотя.… Хотя иногда и ему казалось, что приборы фиксируют что-то необъятное. Но понять, на какой глубине и, соответственно, вычислить приблизительный размер, не представлялось возможным. Вся аппаратура выдавала порой такие жуткие результаты на фоне постоянных помех и даже иногда просто выходила, искрясь, из строя, что доверять ее показаниям не стоило. Из-за своего свечения загадочные существа (или явления природы) и получили свое незамысловатое название. Людской фантазии не хватило даже подобрать что-то более грандиозное.
Однако, услышать эти оглушительные по своей громкости трубные звуки случалось крайне редко, далеко не при всякой буре. К тому же, рев могли издавать обычные кашалоты, у которых глотка была уж очень развита. Их на Тихом Омуте водилось в избытке. Они почти ничем не отличались от своих собратьев на других планетах, этот вид в галактике почти не отличался друг от друга в разных ее уголках. Были они намного больше, громче орали, что уж тут говорить…
Поднялся сильный ветер, и день сразу окрасился в черный цвет. Облака не менялись постепенно, а стремительно темнели и неслись с умопомрачительной скоростью. Вскоре все небо стало одной сплошной огромной черной тучей. Почувствовав на своем теле первые крупные капли дождя, Литвиненко предпочел укрыться в глубинах платформы. Оставаться в одиночестве на поверхности некогда современного сооружения было крайне опасно. Сколько человек так пропало без вести.… Не сосчитать. Даже надстройки лабораторий и жилых строений на поверхности страдали очень сильно, а наиболее ветхие при более-менее сильной буре попросту сдувало за борт.
Во внутренних помещениях грандиозной платформы было спокойно. Остатки былых вселенских исследовательских замыслов мало изнашивались с течением времени и могли прослужить еще очень долго. Только кому это скоро станет нужно? Академик снова усмехнулся своим грустным мыслям. Качка здесь практически не ощущалась, в более спокойное время во внутренних помещениях казалось, будто время остановилось. Освещение Литвиненко тоже берег по старой привычке. Стационарный Терминал вырабатывал достаточно энергии для большинства нужд станции, исключая только связь. Это-то как раз сейчас являлось первой необходимостью. Впрочем, подобное происходило по всей планете.
Литвиненко вспомнил о своих соседях. Старые товарищи уже давно были привычны к подобным ситуациям и всегда были наготове. За них можно было не беспокоиться, хотя, каждый раз вспоминая Екатерину, Михаил внутренне содрогался от тревоги за княжну. Успокаивало то, что и у нее был немалый опыт выживания в сложнейших условиях Тихого Омута. Как и у Накакмуры. Аугенталлер с командой был подготовлен еще лучше. Невозможно было представить, что может выбить из колеи зловещего командора.
«Хотя, может быть, я преувеличиваю, – подумал Михаил. – Ну, гигантские спруты странной черно-белой раскраски. Ну, неприятное происшествие под водой… Мог быть и, скорее всего, был, несчастный случай. Все равно, произошедшее просто не укладывается в голове. Аугенталлер мог запросто оставить меня на глубине, если бы захотел… Однако, именно он, судя по всему, и является моим спасителем, вовремя дав команду экстренно вытягивать трос, иначе все могло закончиться намного хуже».
Литвиненко не покидала мысль, что было во всем этом много зловещего. Не производил командор особо благоприятного впечатления. Ох, не производил!
За этими размышлениями Литвиненко и не заметил, как все неожиданно утихло. Буря на сей раз прошла в считанные мгновения и, скорее всего, большей частью мимо их района. Тогда она была значительной силы, и академик порадовался, что не оказался в эпицентре стихии. Можно было подниматься наверх. Вся поверхность платформы была залита дождевой водой, которая нетерпеливо стекала в океан, чтобы снова оказаться в своей стихии. Повсюду были разбросаны тушки мелких птичек, которые не успели укрыться от грозы и были сбиты мощными ливневыми потоками.
Постепенно становилось светлее. Под платформой маячили давно знакомые очертания подводных утесов и рифов. Куда бы ни дрейфовала платформа, это происходило очень медленно и вид менялся крайне незначительно. Или рифы, или непроглядная тьма. И только на отмелях был шанс зафиксировать постройки. Сейчас удача была на стороне Литвиненко. По правому борту, не очень глубоко, раскинулась долина, на поверхности которой можно было угадать очертания искусственно созданных сооружений. Лагуна, в которую бурей отнесло платформу, была самой большой по площади из виденных академиком ранее. И не просто самой большой, но и обладала самым значительным количеством сооружений. Возможно, это был один из крупнейших затерянных городов, скрывающих бесчисленные загадки планеты.
Только сейчас Литвиненко окончательно осознал, что на самом деле его дрейфующая платформа оказалась совсем недалеко от места злополучного погружения к зданию университета. Подводные глубины и манили, и пугали одновременно. Впрочем, пугали теперь намного сильнее. Михаил почувствовал дрожь в теле от нахлынувших воспоминаний, решив для себя, что в одиночку под воду спускаться он больше не намерен никогда, даже если удастся выбраться живым из этой передряги. В этом молодой ученый уже давно начал сомневаться..
Под водой воцарилось настоящее столпотворение. Как много рыб собралось у поверхности! Конечно, не по своей воле. Они были вытолкнуты могучими глубинными стихиями во время шторма. Кишели, словно в закипевшем котле. Маленькие и большие, темные и всевозможных оттенков, хищники и жертвы – все были оглушены и беспомощны в первые минуты затишья. Они то внезапно исчезали, то так же неожиданно появлялись на том же самом месте. Их носило в струях бесчисленных, переливающихся на солнце пузырьков. Более крупные подводные обитатели просто медленно дрейфовали на волнах, постепенно приходя в себя.
Дождь заканчивался. Его уносило вслед за бурей, и сейчас это был мелкий, и даже приятный ливень. Ветер утихомирился, обещая в ближайшем будущем еще более несносную жару. Пока можно было просто наслаждаться установившимся затишьем.
Океан приобрел темно-зеленый цвет с множеством ярких, переливающихся разнообразными красками вкраплений. Красота была неописуемая, и Литвиненко в очередной раз пожалел, что не обладает хоть мало-мальскими задатками художника. Это величие просто необходимо было запечатлеть, желательно, на холсте. Солнце стремительно набирало силу. Вот, только что оно непривычно ласково выглядывало из облаков, заставляя искриться водную гладь и радуя глаз. И вот уже жарит изо всех сил, а океан нестерпимо сверкает. Тут уж не до красоты. Не ослепнуть бы…
Литвиненко крепко зажмурился, а когда открыл глаза, они начали привыкать к окружающему великолепию, из-за которого сильно кружилась голова, и выворачивало наизнанку живот, так и не сумевший привыкнуть к резким перепадам в настроении планеты. Михаил с трудом, уже по привычке, сдержал порывы рвоты и несколько раз глубоко вздохнул, восстанавливая дыхание.
Окружающий платформу животный и растительный мир поражал своим сумасшествием. Подобного академику видеть раньше приходилось нечасто, хотя на Тихом Омуте ему довелось сталкиваться со многим. Псевдоводоросли размножались невиданными темпами, и когда их подхватывало очередное океанское течение, казалось, что вдаль устремлялась огромная темно-зеленая торпеда. Это зрелище пугало и завораживало. Если бы не питавшиеся растениями рыбы, то океан давно полностью мог зарасти местной достопримечательностью, да так, что только ледоколы и смогли проложить путь.
Обитатели морских глубин будто сошли с ума. Они совершенно потеряли элементарное чувство самосохранения. Океанские черепахи-прыгуны косяками запрыгивали на платформу и часами с любопытством наблюдали за растерянным академиком. Сначала он с раздражением пытался спихивать их обратно в воду, потом он сдался, осознав всю тщетность своих попыток.
Водные обезьяны, и это было еще удивительнее, следовали их примеру. Но в отличие от черепах, они не могли долго находиться вне родной стихии. Однако, животные и не думали покидать палубу. Так и умирали от удушья, если Михаил не успевал столкнуть их в океан. Он, с разметавшимися белокурыми волосами, так и метался по платформе, пытаясь хоть кого-то спасти. Большинству этих животныхученый ничем помочь не мог. Они погибали, и Михаил смотрел на это чуть не плача. Платформа была гигантской, а по такой жаре особо не набегаешься. Вскоре академик устал, уселся в тени одного из полуразрушенных строений, прихватив упаковку пива, Он снова принялся лениво и устало наблюдать за происходящим. На ученого напала апатия, он начал филоствовать и задремал.
Комары-альбиносы стаями нападали на ужасных двухголовых летучих мышей. Еще месяц назад такое невозможно было представить. В воздухе завязались грандиозные битвы. Самое страшное заключалось в том, что они проходили в полнейшей тишине. Издаваемые сражающимися тварями звуки человеческий слух не мог уловить. Определить, кто побеждает не представлялось возможным. Здесь каждый был сам за себя, и все против всех. Воцарилось настоящее безумие.
Вода вокруг платформы постоянно бурлила. Океанские жители устраивали повсеместные побоища. Причем битвы происходили независимо от видов противников. Почтительно расступались только перед лениво рассекающими водную гладь крокодилами-парализаторами. Даже воспаленные в данный момент мозги океанских существ понимали, что с таким ужасным противником сталкиваться не стоит. Смерть после встречи с этими невозмутимыми чудовищами была долгой и мучительной.
Литвиненко оставалось только радоваться, что им не приходило в голову, как остальным, лезть на платформу. Это стало бы концом плавучей лаборатории. Но крокодилы-парализаторы были одиночками, а всеми остальными безудержно владело хаотическое стадное чувство.
Солнце жарило неимоверно и испускало почти физически ощутимые пульсации, которые раскаленными иглами вонзались в мозг. Барабанный бой порой становился просто нестерпимым (БУМ… БУМ… БУМ…). Потом немного стихал и вскоре все начиналось заново. Так было недалеко и до сумасшествия.