Женщина говорила спокойно, и усталость в голосе чувствовалась. Что ж, Вика и сама устала. Подошла, села на простой стул: один из двух, стоящих в комнате, напротив стола. Дверь позади тихо прикрылась, удаляющиеся шаги были глухими.
– Сторож сказал, ты назвалась.
– Да. Я Вика, от Лукича с Андреевщины.
– Хорошо… Ваши все живы?
– Смотря за какое время считать… Последняя безвозвратная – дней десять назад… Но раненые есть, и не так уж мало. Как наши здесь?
– Все живы, слава Богу. Воин Иван только плох. Плачет, жить не хочет. С ложечки кормим, уговариваем каждый раз. «Безногим, – говорит, – не хочу жить, лучше добейте». Зайди к нему. Ко всем зайди, но к нему первому, хорошо? Ничто его не утешает, бедного… Все плачет и плачет, и еще спит много. По полдня…
Настоятельница прикрыла глаза и чуть отклонилась назад. На ее лицо сразу легла густая тень, сделавшая женщину еще старше.
– Я зайду. Гостинец принесла – небогатый, конечно, но… И еще у меня дело. Может, простое, а может, и нет, сама не знаю.
– Какое же дело, воин Виктория? Вряд ли простое, если уж ноги топтала. Говори.
Пораженная непривычным обращением к себе, «воин Виктория» простыми словами рассказала, что в одном из рейдов ребята подобрали в брошенной чужой машине журнал на французском языке. В отряде никто французского не знает, быстро найти нужного человека по ближайшим деревням тоже не удалось, да и не всюду стоит ходить и спрашивать. Вот сюда послали ее, и прямо с журналом.
– Что ж, – женщина вздохнула, – я тоже не знаю. Английский, да церковнославянский, да греческий. Но кто-то найдется, это вы верно придумали. Оставь мне. Когда, сказали, надо?
– Сказали, к утру.
Они столкнулись на мгновение глазами, и на этот раз вздохнули обе, и потом так же обе улыбнулись.
– Ну, тогда времени точно лучше не терять. Оставь журнал, не бойся, я поспрашиваю. Пока тебя лучше не видеть никому. К раненым вон сходи, через час возвращайся. Петрович и туда проводит, и назад. Что устала, вижу, но все равно сходи, им это нужно. Редко от вас приходят. Понимаем, почему редко.
Уже поднявшаяся со стула Вика молча кивнула, ослабила пластиковую стяжку рюкзачка и положила на стол перед настоятельницей тугой пакет с чаем и затянутый в полиэтилен журнал.
– Чай? Спасибо, очень рады. А это тот самый, значит.
Настоятельница посмотрела на журнал мельком и положила его обратно на стол, не стала разворачивать.
– Еще вот что… Рюкзак свой оставь вон в углу, не носи никуда. Что бы у тебя там ни было железное – никому это здесь не нужно. А себе, как будешь идти, накинь вот на голову.
Она неожиданно для Вики протянула снятый откуда-то со спинки своего стула темный платок.
Сержант задумалась только на секунду. Да, идея была хорошая. Идет себе девушка в платке по двору, за всем тут знакомым сторожем, – значит, своя. А непокрытые волосы точно вызовут вопрос. Благодарно и опять же молча кивнув, она аккуратно приоткрыла дверь и так же аккуратно, на ощупь, спустилась по совершенно темной лестнице. Дверь внизу была глухо закрыта, и ручку на ней пришлось нащупывать целую минуту, пока самой не стало страшно, что та не найдется. Петрович оказался почти прямо под дверью: сидел у стены дома и что-то негромко напевал себе под нос. Не «Как тоскуют руки по штурвалу», что-то попроще.
– Сказали, на час к раненым, потом назад.
– Ага, дело хорошее. Ну пойдем, раз так.
Луна на небе была здоровенная, практически полная, и хорошо просвечивала через облака. Еще полчаса назад этого почему-то еще не чувствовалось, а теперь пожалуйста.
Один из корпусов в стороне от главного, запертая на ключ дверь. Скрипучая лестница, и запах болезни чувствуется уже внизу. Сторож Петрович покашлял на средних ступенях, потом еще раз на самом верху.
– Кто к нам?
– Свои, свои. С гостьей.
– О, Петрович! Спасиб, что зашел. Кто это с тобой?
Окна были занавешены, но одинокая свеча в дальнем углу, как оказалось, давала достаточно света, чтобы увидеть мужчину в проходе между рядами кроватей. Левой рукой он удерживал костыль, правую опустил вниз. Вика улыбнулась.
– Это я… Сержант Петрова.
– Ох, елки! Мужики! Ребят, гляньте, кто к нам… Сеня, да брось ты дрыхнуть, смерть свою проспишь, сволочь!
Мужчина со стуком положил пистолет на тумбочку, а в комнате сразу стало шумно и как-то по-честному весело – Вика даже сама не ожидала. Сторож только через минуту сумел вставить в их скороговорки свои слова о том, что постоит, мол, там внизу, постережет. Шестеро раненых наперебой и рассказывали, и расспрашивали. Четверых она знала хорошо, один был знаком Вике только мельком – это был новичок, получивший тяжелую рану чуть ли не в первом же своем бою. Еще один был совершенно незнакомым, она не помнила его даже с транспортировки, но ребята однозначно держали его за своего. Одна нога, обе ноги, грудь, живот, живот, живот. Раненых в голову здесь не было – не довезли тогда.
– А что потом? А Женька как? А Витек? А остальные наши? Нас вспоминают? Что передавали?
Вике было как-то неловко сказать, что ничего особо не передавали. Она объяснила, что гостинцев немного, оставила все настоятельнице, та разберется. Отрядную бедность все знали, и ничего особенного не ждали, им было дороже внимание. Самые простые новости пошли на ура. К отсутствию телевидения и Интернета все уже давно привыкли, но без радио и даже хотя бы книг было хреново. Библиотека в монастыре, разумеется, была, но не та, какая требовалась ребятам.
– Почитать принести не догадалась, извините. В следующий раз.
Те только отмахнулись. Про рейды с удачными и неудачными засадами, про стычки с регулярами и полицаями, про казни предателей и потери им было гораздо интереснее.
– Валерку в руку, касательно, числа 15-го… Не сильно, но в правую… Он злой стал, как собака… Женю в тот же день в мякоть, в бок, – доктор сказал: «Не опасно, заживет»… Народного депутата поймали, на сладком… Допросили, записали на камеру, отвели аж к дальней платформе. Повесили, как полагается…
Вика поймала взгляд безногого, полный боли и обиды, и соврала:
– Тебе, Вань, особый привет передавали. С намеками. Хозвзвод зашивается, не поверишь.
Получилось довольно фальшиво, но раненый кивнул – вроде бы благодарно. Или показалось?
На перечислении безвозвратных потерь за последние три недели – молчали. На перечислении скромных, но вовсе не нулевых достижений – гомонили и галдели, как первоклассники. Было видно, что все ей действительно очень рады. Вика как-то внезапно растрогалась и чуть не заплакала опять, второй раз за день. Это действительно были свои: как она могла жить без такой теплоты, без такой тесной дружбы с людьми столько лет подряд?
– В отряд по посылке в неделю доходит, реже больше. В основном бытовуха, типа патронов и выстрелов к гранатометам. Всего остального мало: как при вас было, так и сейчас. Аптечек мало, систем связи мало, обмундирования мало, запчастей к электронике нет вообще почти ни хрена… И газет или, скажем, листовок с Большой земли вообще не передают, дураки. Ну, хоть бы радио… В штабе старый JVC ловит что-то урывками по секунде за раз, через глушилки. Наши держатся. Надежда… И не только Сибирь с дальневосточниками… Тихоокеанский и Северный флоты дрозда дают, не поверите! На английском языке иногда подтверждение можно поймать: потери в кораблях они как-то признают. То там эсминец, то сям фрегат какой-нибудь. Мне это ничего не говорит, но наши моряки каждый раз очень радуются!
Все опять погалдели, поулюлюкали, помяукали от избытка чувств. Среди раненых моряков не имелось, но балтийцы были в отряде реально популярны. Неунывающие, умелые, злые.
– По другим я никаких новостей не знаю. Только слухи. Был за Лодейным такой отряд «Серые Волки» – хрен знает, почему такое название, – так и молчат, уже давно… Никакой связи по эфиру. Вроде бы посылали кого-то пару раз, но так никто ничего и не нашел. Наверное, все с ними… Была и команда в районе Орешка: помните, та самая, которая сумела «Страйкер» сжечь? Вот про нее неделю назад слух прошел, что их тетка выдала. Говорили, что при отряде жила женщина с ребенком: то ли жена кого-то из командиров, то ли даже нет. Ребенку лет восемь, и он беспрерывно рыдал от всего происходящего. Дети-то тихие сейчас, сами знаете, а этот вот… В общем, чтобы он не рыдал, мамаша ему давала планшет играть, это его отвлекало. А с электричеством – тоже сами знаете. А ему его по три-четыре раза в день надо было заряжать… В общем, она непрерывно на всех орала, что они ребенка мучают, не дают ему того, что он хочет. И объясняли ей все, и уговаривали, и угрожали, что выгонят, а кому они нужны, кто их кормить будет?.. Бесполезно, ей вообще все равно, говорят, было – только орала еще громче.
– Бывают такие бабы, – убежденно сказал один из раненых. – Когда они на мужиков орут – им легко на душе. В эти секунды проблем для них нет. Блин.
Он замолчал, когда на него посмотрели все сразу. И даже смутился вроде бы, потому что было ясно, что все подумали.
– Ну так вот. Говорили, что это все тянулось, тянулось, а потом она пошла куда-то и рассказала о них. Группу тут же кончили, разумеется… Прямо даже не на следующий, а в тот же день: с вертолетами, зондеркомандой – все, как бывает. Черт ее знает, получила она в награду свою розетку и вообще комфорт, или там не стали разбираться. Может, это вообще утка все… Мне прямо неловко, я вот совсем по-женски вас байками кормлю… Но что-то там такое точно было. Я знаю, что из разведвзвода тройка пошла туда. Может, узнать, может, по ее душу. Но что там в итоге было – не имею понятия… Ну, что еще? Один суровый одиночка из Питера добрался: говорит, там худо. Треть города выгорела на фиг, в новостройках прямо целыми микрорайонами. В Новом Девяткино сделали гетто, сгоняют туда всяких… Не сильно благонадежных. Остальные мрут. Эти в центре сидят, и мозги парят всему миру, что все прекрасно и замечательно. Не знаю, насколько ему верить. Проверку он пока не прошел, работает по хозяйству, под присмотром.