– Нет, не волнуйтесь, товарищ Командующий. Я не забыл свою специальность. Я к чему все это… Вы прекрасно знаете, что источник «русского парагриппа» со всей достоверностью установить так и не удалось. И вряд ли удастся. Но да, если это не божье провидение, то он русский. И лично мне кажется, что я понимаю, почему мы не столкнулись с этим вирусом раньше, хотя бы год назад. Когда эта невероятная пандемия, начнись она тогда, – просто предотвратила бы и войну, и наши жуткие людские потери.
– И почему же?
– Это будет мое мнение.
– Слушаю, слушаю.
– «Резко повышенная критичность». «Непродуктивная критичность» в некоторых формулировках. Как пусть не единственный, но, во всяком случае, точно один из важнейших компонентов воздействующего на психику побочного эффекта хронизации ОРВИ. Известного нам и миру как «русский парагрипп».
– Ну?
– Вы можете себе представить, вспомнить нашу с вами страну до войны? Каково было бы нашему правительству управлять страной, в которой столько людей абсолютно невосприимчивы ко всем видам государственной пропаганды? Которые полностью критично воспринимают все, что видят и слышат? Не отрицательно, а именно критично: четко понимая, что правда, а что нет?
Генерал-лейтенант представил. И согласно кивнул. Пусть это ненормальное осложнение проявляется далеко не у каждого переболевшего. И вовсе не каждый заболевает; меньше половины. Все равно этих процентов оказалось достаточно, чтобы если не полностью развалить фронт, то по крайней мере резко снизить боеспособность большинства подразделений противника. Очевидно, что на их тяжело больную страну, на Россию, этого хватило бы с лихвой: пример заразителен, страсть тоже заразительна. Вспомнилось старое слово «кликуши». Ох, было бы у нас их, начнись эпидемия годом раньше. Вдрызг бы разодрали страну. Всех бы депутатов перевешали на площадях, армию чиновников проредили бы зубами и когтями… Но залили бы страну кровью по шею, сожгли бы половину городов – и вот тогда пришли бы соседи. Готовые помогать. Имеющие и легальные обоснования, и моральные. Не испытывающие угрызений совести, никаких. И очень многие на самом деле встретили бы их как освободителей. Потому что очень уж было плохо дома – на чердаке и в подвале. При непрерывном косметическом ремонте государственного фасада. А потеряй государство контроль – стало бы еще хуже.
Так что, может, правильно, что вирус держали под замком. Явно не худший момент был для начала пандемии. Момент, когда свои уже накушались «международной помощи угнетенному русскому народу». Осознали, что такое настоящая оккупация ненавидящими тебя врагами и настоящий геноцид, а не тот, про который грузины и прибалты свои музеи строят… А потом те люди, на той стороне, они тоже осознали. Вдруг. Неожиданно. Благодаря невидимому глазом вирусу в клетках. Вот раньше не понимали, что погибшие миллионы иракцев и русских – это не признак победной поступи демократии, – а теперь вдруг поняли. Раньше не понимали, что сожженные ударами с моря и воздуха, и огнем с земли жилые дома, и школы, и больницы – это вовсе не самая обязательная основа принесения культуры варварам. Насаждения у них пусть и чуждых им, но истинных, общечеловеческих ценностей… Что разделка чужих граждан на органы, что продажа детей в чужие страны для разных интересных целей – это как-то не соответствует всем пафосным рассказам о подаренных правах человека. Вообще не соответствует. Ну да, они видели и слышали все это раньше. Видели мельком, слышали краем уха… Но не понимали, не доходило. В Ираке, Югославии, Ливии – всегда видели, и ни разу не доходило. А теперь вдруг русский вирус – и они так же «вдруг» поняли. Ужаснулись. Взвыли. Потому что сами-то граждане – нормальные. Не испытывающие ненависти к незнакомым им людям просто потому, что их убеждают с утра до вечера по всем каналам ввода информации: вот этих ненавидьте, они плохие, и нефть у них совершенно лишняя… А у граждан – свои собственные дети, и свои собственные дома. И вот они примерили все это на себя и осознали, какой же это кошмар… И почти сразу же начали догадываться, а потом и понимать. Ах, кто же, кто же во всем этом происходящем кошмаре виноват сейчас и кто был виноват в прошлые разы? Потому и пошла вразнос политика. Демарш и отставка президента и правительства Франции, демарш вспомнившей свое православие Греции, демарш никому не нужной ни с экономической, ни с военной точек зрения Венгрии. Два путча подряд в Германии и сразу после них еще один, очень мягко именуемый сейчас «вторичным парламентским кризисом». Не менее серьезный «парламентский кризис» в Японии, сопровождающийся, между прочим, подозрительно многочисленными смертями крупных политиков – до сих пор неизвестно, вызванных естественными причинами или нет. Но приведший, в любом случае, к развалу прочного союза с США и официально объявленной переориентацией на «строго региональные задачи». Впрочем, драться за наш Дальний Восток это японцам пока не помешало. Менее активно, чем раньше, потому что потери есть потери. А без взаимодействия с бывшими союзниками их более полувека ни с кем не воевавшие «Силы самообороны» оказались минимум «не первого сорта». «Не высшей лиги».
Темпы продвижения Восточного фронта все равно уступали его собственным почти вдвое. Что только частично могло объясняться разницей в плотности дорожной сети. Но и там тоже, как и здесь, подходит маневренная группа на основе разведроты… Трижды потрепанной да четырежды уже пополненной… Подходит пощупать конкретный рубеж, потому что тот же генерал хрен верит данным со спутников и даже авиаразведчиков, и даже агентурной разведки, если они не подтверждены еще наблюдениями на месте… И гонит, гонит вперед войсковую разведку иногда на гибель. Так вот, подходит колонна к месту, а там заслон, и мины в восемь слоев. И мангруппа отходит, а иногда обходит заслон по перелескам и грунтовкам, и идет дальше вперед. И видит перед собой брошенные жилые модули, и иногда, по маршруту, выведенные из строя единицы техники. И идет дальше, и видит сожженные, превращенные в ничто поселки, и из руин к ним выбираются полтора десятка человек в ожогах и в тряпье, и треть из них садятся на броню… А иногда поселок или село оказываются пусть и ровно так же сожженными, но подходящую броню встречает пара-тройка десятков мужиков и ребят с трофейным, а то и штатным оружием: выжившие бывшие окруженцы, собравшие вокруг себя местных. А у них за спиной – гроздь повешенных на единственном уцелевшем телеграфном столбе людей в чужой форме, и на каждом прицеплен «собачий жетон». 1-й охранный батальон МВД Литовской Республики, 5-й химический батальон Сухопутных войск Республики Польша, ПСМОП МВС «Тернопiль»… И рот набит землей у каждого. Он видел – даже он, штабная крыса. Страшно. Но еще страшнее, когда это не хутор, не деревня, не поселок даже – а город с пригородами. И среди куч закопченных кирпичей и обломков бетонных панелей, – считаные единицы живых людей. А в некоторых целых городах – вообще никого живого, нет даже собак и голубей. И пройдя такие, его бригады и полки увеличивают темп марша еще и еще, уже полностью дойдя до белого каления, уже совершенно озверев. Лишь бы догнать отходящих, лишь бы быстрее встретиться с теми, кто не собирается отходить. С расстрелявшими собственных «паникеров и дезертиров», твердо угнездившимися на захваченной ими земле. Уверенными в том, что происходящее вокруг них – по флангам и за спиной, – это временно, случайно, неважно. Самые твердолобые, самые уверенные в себе. Те, для кого долг и присяга важнее всего. Профессионалы. Остатки этого самого Juggernaut. Да, он знал этот термин.
Командующий фронтом осознал, что уже некоторое время сидит, погруженный в собственные мысли, а начмед службы смотрит прямо на него и ждет.
– Извините, Сергей Сергеевич. Что-то я…
– Ничего страшного, товарищ Командующий. Мне что-нибудь повторить?
Следующие несколько минут генерал-лейтенант Лосев силой заставлял себя не отвлекаться: сообщаемые ему сведения и соображения были действительно важными. Но ему все равно не терпелось подумать самому, в одиночестве.
– Две статьи в журнале «Cell» сразу, в одном выпуске, – хрипловато говорил полковник медслужбы. – Одна за подписью нобелевского лауреата из Университета Южной Калифорнии, вторая из сингапурского «Биополиса». Впервые – настоящие серьезные работы по возможному молекулярному механизму действия. Даже странно, что не засекретили. Геном-то вируса уже давно расшифрован, уже месяцы как; в наши дни это нетрудно. Обе команды одновременно работали над функциональной аннотацией идентифицированных генов. Самый большой сюрприз – никакого биосинтеза нейромедиаторов зараженными вирусом клетками нет. Собственно, а толку-то в нем было бы? Вирус гриппа поражает клетки эпителия дыхательных путей и эндотелия кровеносных сосудов. А префронтальная кора головного мозга, боковые лобные полюса – да и весь головной мозг, – далеко за гематоэнцефалическим барьером. Но заболевание запускает целый каскад сигнальных событий. Непрямой, очевидно. Да, было давно известно, что возможна психомодуляция иммунной системы. Теперь вот получается, что может быть и обратная связь. Существует же биохимическая теория возникновения шизофрении… Понятно, что механизм вскрыли очень «пунктирно», его дальше еще исследовать и исследовать. Но понятно и то, что, в общем-то, это все правда. Механизм не психологический, по типу массовой истерии, например. А самый настоящий, белковый.
– Не божья воля.
– Совершенно верно, не божья воля. Вопрос – насколько этот эффект устойчив.
– В каком смысле?.. – устало поинтересовался генерал-лейтенант. Ему в голову снова лезли собственные мысли. Пора было заканчивать.
– В смысле, тяжелый хронический ринит очевидно и доказанно вызван персистенцией возбудителя: тот продолжает пребывать, сохраняться в клетках, избегая уничтожения компонентами системы иммунитета. Многие недели, многие месяцы – все отлично знают, что это нехарактерно для того же гриппа. Если запущенный и поддерживаемый вирусом сигнальный механизм влияет на психику человека, лишь пока возбудитель персистирует, – это одно. Если же он запущен один раз и дальше работает сам… Пусть хотя бы психологически. Новая точка зрения, новый, критичный взгляд на мир будут уже сформированы. И часть людей скажут: «Да что это такое со мной было?», а часть все-таки останется с этим новым взглядом. Представляете, если так?