и удавкой. Видели. Даже видеть такое было тяжело. Слава богу, оба они пока не стали такими. А теперь надеялись и не стать.
– Готовы вы?
– Ну, почти что готовы. Почти все распихали уже по укладкам, ротным санинструкторам мозги прокомпостировали, кто там у них новый. «Бережного» своего помыли, технари в движке покопались спокойно. Ездить будет. Сами отоспались. Тоже почти что. Сколько дней прошло?.. Чувствуем уже, что скоро. А некоторые уже щурятся в ту сторону, ждут. Рискованно, когда длинная пауза. Думаешь: а вот сейчас как они нам дадут… Напряжение в воздухе. А у меня по обезболивающим не идеально, ты знаешь. И санитара не хватает, с того самого, первого моего дня. Во, только сегодня, ты говоришь, дали. Что ты так смотришь?
– Ничего. Сам узнаешь.
К чести Николая, он догадался почти сразу.
– Что, и мне девку?
– Ну почему сразу «девку»? Нормальная девушка, крепкая. Лет тридцать.
Он все же хмыкнул, и Николай пожал плечами. Санитар ему действительно был нужен. Когда вернется в строй тот, кого он потерял в первом же бою, и вернется ли, – можно только гадать.
Бритые наголо лейтенанты просидели над кружками еще почти час. Обсуждали новости батальона, новости бригады, новости дивизии. Новости более серьезного порядка, хотя куда уж серьезнее. Потопление моряками в Северном море очередного вражеского фрегата, на этот раз британского. Потопление у тихоокеанского побережья США, на широте Сиэтла, двух танкеров под американским же флагом. Во всех трех случаях побед добились атомоходы, и это было приятно и неожиданно: русский флот в этой войне вообще показывал класс выше, чем когда-либо с открытия пара и брони. Мировые СМИ называли действия русских атомных субмарин «пиратскими», упирая на то, что танкеры шли под коммерческими флагами и вообще в территориальных водах. А также на тяжелые жертвы среди членов экипажей и серьезные последствия для экологии США и Канады. Главнокомандующий ВМФ России в ответ на эти обвинения в совершенно официальном заявлении предложил противнику «не ныть». Ответ был, вообще-то, некорректный. Американский и Британский Королевский флоты сроду не ныли: это были лучшие флоты мира, и в них служили лучшие моряки мира. Ныли и зудели журналисты и политики, которые как-то не улавливали, что восприятие привычных вводных о «возмутительном и неспровоцированном применении грубой силы» русской стороной уже не особо на людей действует. Сразу десяток с лишним европейских телеканалов, включая германские, французские и голландские, – а также, к всеобщему изумлению, болгарский, – начали ретрансляцию видеосюжетов российского канала «Новая Россия», причем с минимальными комментариями или без комментариев вообще. Болгарскую телепередачу, как сообщалось, прервали через 10 минут, и уже к вечеру мятежный телеканал был закрыт, а его руководство арестовано. Староевропейцы же продолжали, как ни в чем не бывало.
Что это означало, никто особо пока не понимал, и восприятие русскими происходящей с врагами на их глазах перемены было смешанным. Тот же молодой лейтенант Карпов испытывал осторожный оптимизм и довольно квалифицированно и деловито рассуждал о биохимических каскадах и их роли в контроле баланса нейромедиаторов. Многие же другие считали происходящее особо наглым издевательством. Вот покажут своим телезрителям разные такие штуки про жуткие жертвы среди мирных людей, про почти мертвые города, про освобожденные русскими войсками концлагеря с многокилометровыми рвами засыпанных известью костяков. Покажут сделанные русскими съемки допросов взятых ими в бою пленных и самых настоящих перебежчиков. А потом объяснят, что «вот до чего дошел цинизм русских фальшивок». Раньше так уже бывало, и ничего, проглатывали. Сейчас можно было ждать того же самого. Сам же Николай полагал, что им просто парят мозги собственные умельцы информационной войны. В Европе как сидели с заткнутыми ушами и плотно сомкнутыми веками, так и сидят, и никто им ничего показывать не собирается. А если начнут показывать насильно – выключат. В батальоне считалось, что новый лейтенант медслужбы – бывалый человек, и сколько-то людей с ним согласились: да, может быть и так.
Ультиматум Литвы. Глубоко возмущенная угрозой, которую начало представлять продвижение русских войск, Литва «строго предупредила» Правительство России о том, что будет решительно защищать свою независимость всеми законными средствами. Почему на это же самое полгода назад не имела права сама Россия – не уточнялось. Ну и плевать. Литовцев Николай в жизни знал ровно одного человека – Арвидаса Сабониса. Его он уважал. Еще в его училище была милая девочка из Литвы… Впрочем, и этого хватало. Вешать и жечь первых попавшихся людей он не собирался вообще. Литовцев в частности.
Санитарка оказалась невысокой, крепкой, довольно молодой. Да, лет тридцати. Коротко подстриженные темные волосы, треугольное лицо, жесткое выражение в глазах. Чем-то она напомнила Николаю снайпера Петрову, которой он не раз был обязан жизнью. Звали санитарку Олей, и она была из какого-то не самого мелкого городка в середине России, название которого он раньше слышал всего несколько раз. По образованию Оля оказалась химик-технолог, и это опять же заставляло вспоминать Вику. Хоть тут интуиция не подвела. Обучена она была наскоро – курс молодого бойца да шестинедельная учеба в запасном полку. Пользоваться жгутом, индпакетом, шприц-тюбиком и накладывать шины худо-бедно умела. Стрелять учили, но в бою не была пока ни разу. Силы хватало, решительности тоже. Нормально. Николай потратил на «рядовую Антонову» два часа и с чистым сердцем передал ее своему сержанту. Ну, вот и пополнились до штата. Просто так маршевую роту батальону не дадут. Значит, опять наступление. Дня 2–3, а может быть, и 3–4 дадут на сколачивание: они полезнее, чем вся учебка. А потом снова вперед. Вопрос – куда: дальше на запад или все же лицом к северу? Николай, разумеется, мечтал вернуться в Петербург. Именно вот так, в составе мотострелковой бригады. Он представлял себе улицы родного города, занятые чужаками, и у него натурально темнело в глазах от ярости. Недолгие месяцы партизанской работы на краю Петербурга оставили у него тягостное, больное впечатление. Каждый задрипанный броневик или «Хамви» с пулеметом на крыше означал для них гарантированные потери. Теперь, с собственной боеспособной броней, с противотанковым вооружением, с артиллерией, с иногда прилетающими по вызову ударными и медицинскими вертолетами – о да, теперь все будет иначе.
Николай иногда вспоминал, что в начале войны у них тоже были и броня, и артиллерия, и авиация. И воевать он начал не просто в партизанском отряде, а в правильно организованном батальоне вполне серьезно выглядящей бригады. И разбили их тогда вдребезги. Разницу между «тогда» и «сейчас» он видел невооруженным глазом, но причины ее понимал не особо хорошо. Впрочем, не слишком-то и старался, потому что не под то был заточен. Государство пыталось сделать из него аналитика, потом человека для специальных операций. Ни то ни другое у государства особо не вышло, но партизаном и военным врачом он вроде бы стал неплохим. А поскольку обучался будущий лейтенант Ляхин за счет государства, то все правильно. Не всем становиться уникальными специалистами. Совокупность болтов и тупых заклепок в государственной машине не менее важна.
– Подъем…
Будили их шепотом, а не ревом и матами. Значит, не тревога. Значит, есть шанс, что им дадут еще один день. Неразобранных материалов у него было уже, наверное, полтонны, а от каждой коробки с индпакетами, медицинскими шинами или мягкими пакетами с кровезаменителями будут зависеть десятки жизней. В отряде они по пять раз вымачивали и стирали каждый бинт, как драгоценность берегли каждую ампулу с димедролом, тряслись над любым мусором, собранным в развалинах разбитых и разграбленных аптек. И помогала ему одна медсестра Юля, земля ей пухом… Здесь у него в подчинении несколько квалифицированных человек, но всем им едва хватало сил и времени обслуживать поток раненых в горячие дни и распихивать идущие из тыла медикаменты и материалы по укладкам в дни затишья. Вчера, уже под самый вечер, водитель «Бережного», криво ухмыляясь, принес ему записку, найденную в одной из коробок. Записка была из тетрадного листа в клеточку. Ровным женским почерком, синими чернилами посередине листа было написано: «Мальчики, защитите нас. Не дайте им вернуться. Кто живой останется, приезжайте к нам после победы. Марина, город Ульяновск». И вкладной лист: «Шины пневматические транспортные. Комплектация: 1) шины-сапоги – длинный и короткий, 2) шины-рукава – длинный и короткий, 3) помпа-груша, 4) сумка-упаковка, 5) инструкция. Число комплектов в коробке – 5. Сделано в России. Артель «Белка», г. Ульяновск, 2-й пер. Баумана… 11–10–2013. Упаковщица № 4».
– «Белка», – не своим голосом сказал водитель. – Охренеть. Сделано в России. Артель. «Защитите нас, мальчики…» Даже я им, мля, мальчик…
Это был суровый мужик, с красным от ожога лицом без бровей и ресниц. Николай знал, откуда у него эта отметина – вытаскивал раненого из подбитого БТР. Сейчас его лицо дергалось, и тонкая кожа натягивалась на скулах.
– Садись, Петрович. Посиди со мной. Успокойся.
– Я спокоен, тащ лейтнант. Еще как спокоен, мля. Я вот завтра не буду спокоен. Или послезавтра. Когда бой. И когда Берлин возьмем, тоже уже не буду спокоен. А щас ничего…
Сейчас Николай вспоминал этот маленький эпизод спокойно, а вот вчера его как-то накрыло. Не мог уснуть полночи, ворочался на своей койке, слушая дыхание людей, лежащих в нескольких метрах от него. Грудь нехорошо давило. И проснулся, чувствуя себя паршиво. Чай был горьким, каша пресной, встающей комом в горле. Через несколько часов работы стало полегче. Все вокруг было привычное, нормальное. Вокруг были свои. Нехорошее давящее предчувствие не отпускало, но приглушилось. Ну да, комвзвода наверняка не просто так спросил про готовность. Если наступление не началось сегодня, то оно начнется завтра или послезавтра. Опять работа, опять кровь на полу машины и на ладонях, и дергающееся тело под руками и коленями, и не попасть зажимом в брызгающийся кровью сосуд, а тротилом и кровью пахнет так сильно, что сразу плывет голова. Не сегодня завтра. Еще день на подготовку. Поход по ротам, проверить санинструкторов, помочь им. Передать им очередные сформированные укладки. Может быть, повезет снова увидеть своих ребят. Все трое пережили бои начала ноября, молодцы. Арсений отделался царапиной, плевал он на такое после прошлого своего раза. Костю хорошо приложило о землю, и он был весь в ссадинах и синяках, но это и все. Везение и опыт, разумеется. Вику, в числе десятка других рядовых и сержантов их батальона, представили к «Георгию», обалдеть. Никто из них еще в глаза такой награды не видел. Будет Петрова как эта, как ее… Дурова, что ли. Кавалерист-девица, которая то в казаках служила, то в гусарах, то в уланах. Надо с ней Олю познакомить, они похожи…