Наоми составила и список проблемных мест. Главный администратор провинции Цеанат на Бара Гаон‑6 – у них эта планета называлась Аль-Халуб – была близкой подругой Кэрри Фиск и открыто поддерживала Лаконию. Важно вывести ее проекты из первой очереди и подорвать ее личное влияние. Профсоюзы лун газового гиганта имели связи со старыми группами ненавистников внутренних планет и до сих пор с яростью самозваных угнетенных противостояли любым действиям Союза перевозчиков. Сабе придется искать там других союзников. В местном правительстве имелась коммунитарная фракция, которая в открытую призывала к вооруженному сопротивлению, что угрожало, если их не придержать, лишними чистками, притом без всякого реального выигрыша.
«Бумажками горячие войны не выигрывают», – сказала в ее памяти Бобби.
– А ты посмотри на меня, – ответила ей Наоми, и голос отдался эхом, слившись со звучавшей в контейнере музыкой. Ее донимала обида. Наоми закрыла файлы, отодвинула в сторону монитор. Покидая систему Сол, она надеялась, что след последнего разговора со временем сотрется, но он засел занозой, напоминавшей о себе всякий раз, как потревожишь больное место.
«Бой между двумя, из которых только у одного есть оружие и воля его применить? Чертовски короткий выйдет бой».
А этот голос принадлежал уже не Бобби. Амосу. За несколько десятилетий совместных полетов у нее в голове поселилась маленькая копия семьи. Все они отчасти слились с нею и подавали голос, даже когда она их об этом не просила. Даже когда обрывки фраз только напоминали, что спор не окончен.
Она развалилась в амортизаторе, заставив его прошипеть шарнирами. Переключила музыку на мелодию пободрее, с четким и частым ритмом. Рабочий день только начинался, а она уже стосковалась по движению. Как будто, размяв длинные мышцы рук, ног, спины, она могла сбросить напряжение между собой и теми, кого не было рядом.
– Война короткой не бывает, – говорила она, прицепляя к потолку контейнера эспандеры. Когда она впервые вошла в этот ящик, крепления были выкрашены серой краской, а теперь вытерлись до стального блеска. – Моя прошлая война длилась поколение еще до того, как я в нее вступила. Дорогу к миру не пробьешь выстрелами.
«Победа – это не только мир. Как насчет пробить дорогу к миру и справедливости?»
Наоми сунула ступни в петли эспандеров, изготовилась, привела ленты в нужную позицию и потянула. Работа была тяжелая. До боли, но она и хотела боли. Воображаемый голос принадлежал уже не Амосу, а Джиму:
«В том-то и беда с автократией. Она прилично смотрится до какого-то момента. Жить можно. А смотрится прилично она до тех пор, пока не перестанет. О чем ты всегда узнаёшь с опозданием».
– Я борюсь, – сказала Наоми и крякнула, налегая на ленты. – Тихая работа – тоже бой. Так даже лучше. В таком бою я могу победить.
«Не при нашей жизни», – сказала Бобби. В этом, конечно, было все дело. В этой глубоко скрытой истине, с которой Наоми справлялась как умела, споря с любимыми голосами.
Пот проступил на линии волос, но при четверти g не стек на лицо. Она подтягивалась на дрожащих руках. Заставила себя снизить темп, наблюдая за состоянием. Так было еще труднее, а она того и добивалась. И меньше опасности травмироваться – а это самое главное. Медленно, осторожно, целеустремленно. Без потерь.
«Подходящая метафора для чего-то», – заметил голос Джима, и Наоми рассмеялась его шутке.
Стареть означает отказываться от всего неважного. И больше ценить то важное, что осталось.
Она отцепила эспандеры и принялась переставлять их для разработки спины, когда прозвучал предупреждающий сигнал: монитор над койкой и ручной терминал звякнули одновременно. Закончит потом. На мониторе висело единственное уведомление. «Кама» принял шифровку с ее удостоверяющей подписью. В глубинах под эклиптикой Оберона лопнула бутылка, выплеснула наружу свое содержимое. Наоми вытащила копию из буфера корабля и поставила свою систему на поиск разночтений. Что-то наверняка потерялось. Обычно теряется. Но она всегда предусматривала в сообщении повторы и метки. Сделать его нечитаемым могло только страшное невезение или мощнейший выброс радиации. Наоми проверяла лишь потому, что так полагалось.
Все файлы и сообщения копии соответствовали оригиналу. Окончательный вердикт системы сопровождался щелчком: словно кто-то прищелкнул пальцами. «Безвозвратных потерь нет».
Итак, дело сделано. Еще один аналитический доклад и новый набор приказов и рекомендаций гуляет на свободе. Наоми, конечно, уже работала над следующим. И все равно наслаждалась чувством завершенного дела.
Она переключилась на новости, вычищая непомеченные копии из локалки своей койки и восстанавливая их, словно черпала чашкой из неиссякаемого источника. Стукнув пальцем по экрану, она прочитала отобранное для нее системой. На миноритарных выборах Санаанга неожиданно прошел второразрядный кандидат – это из ее рекомендаций в предпоследней бутылке. Программная ферма на Марсе вступила в партнерство со станцией Медина для разработки новой инфраструктуры безопасности – это она считала нежелательным, но отметила в своем списке приемлемых потерь. В системе Сол сработал сигнал тревоги. Новость удостоили красного флажка, подробностей не сообщали.
Только Наоми и так знала, что это было. Война Бобби. Та, что велась оружием.
Где-то там, так далеко, что даже свет шел часами, Бобби с Алексом рисковали собой. А она ничего не могла сделать. Наоми захлестнула досада. Или до нее дошло наконец то, что было известно с самого начала.
Она выбрала свое место. Она выбирала его, участвуя в разработке игры в наперстки, в которую теперь играла. У нее были десятки возможностей сотрудничества с подпольем. Тысячи способов жить без него. Она здесь потому, что сама так решила. Контейнер был не тюрьмой, а убежищем отшельницы. Здесь она могла переждать, пока уляжется муть в душе и очистится разум.
Тогда план представлялся удачным. И он как будто сработал. Сейчас, занеся палец над сообщением о тревоге, она поняла, что это средство больше не действует. И ткнула в экран с такой силой, будто давила насекомое. Аналитика за спиной по-прежнему бодро высвечивала: «Безвозвратных потерь нет».
– Похоже на метафору, – сказала она и представила себе смешок стоявшего рядом Джима. Они всегда любили перебрасываться одной и той же шуткой.
Миг спустя у нее вырвалось:
– Проклятье, как бы мне выбраться из чертова ящика!
Глава 9. Тереза
Кэрри Фиск возглавляла Ассоциацию Миров. И Тереза знала, что дозволение завтракать с ее отцом – показатель важности этого поста. Тереза сидела за столиком рядом с отцом, а Фиск напротив, и, слушая их разговор, Тереза чувствовала себя зрителем теннисного матча.
– Торговый договор между Обероном и группой пяти миров дает реальные преимущества, – объясняла Фиск. – Сосредоточившись на немногих системах, мы ускоряем прогресс. Оберон или Бара Гаон помогут вывести на самообеспечение еще три-пять систем за срок от семи до десяти лет, а потом каждая из них обзаведется своими клиентами. Рост в геометрической прогрессии поднимет все системы скорее, чем равное внимание каждой отдельной колонии.
Отец медленно кивнул. Тереза знала этот жест. Отец бросил взгляд на нее, приподнял бровь. Приглашал в соучастники. Тереза уловила, как поежилась Фиск. Эта женщина так заискивала перед отцом, что неловко было смотреть. Тереза пожала плечами. Чуть заметное, на миллиметр, движение означало: «Хочешь, чтобы спросила я?» Отец кивнул.
– А как же коррупция? – спросила Тереза.
Фиск рассмеялась:
– Репутация Оберона бежит впереди него! Губернатор Риттенер заверил меня, что все под контролем. Было несколько подгнивших яблок, но в неуправляемой колонии этого следовало ожидать. Теперь, под надзором Лаконии, с ними разобрались.
Тереза, кивнув, откинулась назад, ожидая реакции отца. Он не спешил. Тереза зачерпнула еще яичницы. Подобрала кусочком хлеба жидкий, как она любила, желток. Келли – личный лакей отца – принес Фиск еще кофе. Когда отец вздохнул, в глазах Фиск явственно отразилась безнадежность. Всего лишь мелькнула – она сразу ее спрятала, но Тереза успела заметить.
– Идея хороша, – сказал отец, – однако я не уверен, правильно ли вы выбрали планеты. Дайте мне время пересмотреть проект – вернемся к нему на следующей неделе.
– Да, сэр, – отозвалась Фиск. – Разумеется.
После совещания за завтраком Фиск ушла, а Тереза осталась. Когда Келли убрал посуду, отец поднялся и, потянувшись, обратился к ней:
– Что ты заметила?
– Она нервничала.
– Как всегда, – возразил отец. – Я отчасти за это ее и выбрал. Когда люди чувствуют себя слишком свободно, они отбиваются от рук. Разбалтываются. Что еще?
– Она ожидала замечания о коррупции. И сосредоточилась на Обероне, чтобы уйти от вопроса, по какому признаку отбирались эти пять миров.
– Пыталась что-то скрыть?
– Не думаю, – сказала Тереза. – По-моему, зная о дурной репутации Оберона, просто коснулась напрашивающейся темы. Когда ты переключился на выбор миров, она… вздохнула с облегчением?
– Согласен. Хорошо. Это было любопытно. У меня военный совет с Трехо по системе Сол. Хочешь посмотреть?
Она не хотела. Сегодня предстояло занятие со сверстниками, а значит, встреча с Коннором. Ей бы хотелось выбраться к Тимоти, поиграть с Ондатрой, побыть с отцом, но больше всего – пойти в класс. Она стыдилась этого желания. Нельзя, чтобы отец почувствовал, что не слишком важен для нее, – особенно когда в этом есть доля истины…
– Если хочешь, – сказала она, добившись, чтобы голос звучал радостно и беззаботно.
Он поцокал языком и взъерошил ей волосы.
– Не обязательно. Можешь позаниматься с полковником Иличем. Если у Трехо есть что-то существенное, я дам тебе знать.
– Хорошо, – сказала она. И, почувствовав, что он знает все ее мысли, добавила: – Спасибо.
– Всегда пожалуйста, – ответил отец и отпустил ее взмахом руки.