– Фаиз! – вскрикнула она. – Фаиз!
– Здесь, – прозвучал голос сзади. – Я здесь. В порядке.
От его амортизатора осталось две трети. Жидкость выливалась из резервуаров, стекала вниз, исчезала.
– Я в порядке, – повторил он.
– У тебя ступни нет, – сказала она.
– Знаю. Но я в порядке, – произнес он и закрыл глаза.
Элви добралась до панели, выглядевшей почти целой. Идти было трудно, и она поняла отчего, когда, опустив глаза, увидела, что в ее бедре недостает куска величиной с теннисный мяч. И только увидев, почувствовала боль.
Корабль меньшего размера был бы уже сто раз убит, но «Сокол» оказался из крепких. Он поспешно заращивал продырявленную в сотне мест обшивку, сохраняя воздух внутри. Реактор выбросил ошибку и проводил аварийную коррекцию, прокручивая отчет с такой скоростью, что Элви не могла уследить. Она вывела на экран данные с сенсоров, и перед ней возникли звезды. Корабль находился вне медленной зоны. Вне пространства колец. Система опознала небо Лаконии. Элви заставила корабль обернуться на уходившие за корму врата. Все выглядело спокойно. Как ни в чем не бывало. Ощутив, как в горле булькает хохот, она попыталась его сдержать, понимая, что, если начнет, вряд ли сумеет остановиться.
Включая канал открытого вещания, она молилась, чтобы остатков «Сокола» хватило послать сигнал. Система отозвалась не сразу, и у Элви замерло сердце. А потом передатчик ожил.
– Спасибо тебе, – сказал она кораблю. – О, спасибо, спасибо, спасибо.
Она собралась с силами, гадая, сколько потеряла крови. И сколько ее осталось.
– Всем кораблям в пределах слышимости. Говорит майор Окойе из научного директората Лаконии. Нуждаюсь в немедленной помощи. У нас большие потери…
Глава 22. Тереза
– Я никогда не видела, чтобы кто-то так сердился. – Тереза рассказывала о «маленьком чудовище» Син и ее матери. – То есть я, конечно, иногда злилась, но тут другое. Эта девочка…
– Серьезно? Таких сердитых, как ты, я мало видал, Кроха, – отозвался Тимоти.
Его пищевой процессор был разложен на одеяле – каждая деталь на своем месте, словно схему просто вывернули наизнанку. В корпусе остались только встроенные контакты силовых линий. Сейчас Тимоти перебирал детали, каждую очищал и протирал до блеска. Проверял на признаки износа. Тереза сидела на его койке, прислонившись к стене пещеры и подтянув колени, а Ондатра мирно похрапывала рядом. Ремонтный дрон притаился на краю темноты, в его выпученных черных глазках мерещилась обида: почему Тимоти не оставил ремонта ему.
– Я не сердитая, – сказала Тереза. И, поразмыслив, поправилась: – Я за собой не замечаю, чтобы сердилась.
Тимоти перебросил ей защитные темные очки и показал, чтобы надела. Она надела и прикрыла рукой глаза Ондатре, чтобы ее не ослепило. Через несколько секунд в глазах зелеными звездочками взорвались искры. Терезе нравился едкий металлический дым сварки.
– Штука в том, – громко, чтобы было слышно за ревом аппарата, говорил Тимоти, – что гнев бывает всего двух видов или около того. Или сердишься, потому что чего-то боишься, или от бессилия.
Аппарат щелкнул и смолк.
– Можно? – спросила Тереза.
– Можно, снимай.
Без очков пещера показалась светлее прежнего. Глаза подстроились к темноте, несмотря на интенсивность вспышки. Почесывая за ухом Ондатру, Тереза слушала дальше.
– Если ты… не знаю. Если ты, к примеру, испугаешься, что твой отец не такой человек, каким ты его представляла, ты можешь рассердиться. Или если испугаешься, что некому прикрыть тебе спину. Вроде того сопляка.
– Его зовут Коннор, – сказала Тереза и все-таки улыбнулась.
– Ну да, я о нем, – согласился Тимоти. – Или если ты испугаешься, что он выставит тебя в глупом виде перед своей командой. Вот тут ты рассердишься. А если тебе пофиг, жив твой старик или помер? Если тот сопляк и твоя команда для тебя ничего не значат? Не будешь ты сердиться. Или по-другому. Ты хочешь, чтобы что-то заработало. Налаживаешь проводку. Провозилась четыре часа, и вроде все правильно, и тут что-то погнется в руках, и начинай сначала. Ты тоже рассердишься, но не от страха. Тут другое.
– Так ты, значит, – с издевкой проговорила Тереза, – видишь меня испуганной и беспомощной?
– Вот-вот.
Забыв о насмешках, Тереза обняла коленки. Это никак не складывалось с тем, кем и чем она себя видела, но что-то в ней потянулось навстречу его словам. Было в них что-то знакомое. Как будто случайно увидела свое отражение под совсем новым углом. Завораживающе.
– И что с этим делать?
– Хоть бы я знал, Кроха. Мне не приходилось.
– Ты никогда не сердишься?
– Из страха – никогда. Не помню, когда я в последний раз чего-нибудь боялся. Бессилие больше по моей части. Но у меня была подруга, медленно умирала у меня на глазах. И я ничем не мог помочь. Тогда от бессилия я стал злиться. Нарывался на драку. Но у меня была еще одна подруга – она меня привела в чувство.
– Как?
– Исколошматила всмятку, – сказал Тимоти. – Это помогло. А с тех пор не бывало ничего такого, из-за чего стоило бы выходить из себя.
Он покатал на ладони блестящий серебристый конус величиной с большой палец и поморщился.
– Что не так? – спросила она.
– Сопло инжектора малость пообтрепалось, – объяснил Тимоти. – Я бы мог обточить. Только тогда дрожжевую кашку придется не столько есть, сколько пить.
– Ты так много времени потратил на эту штуку.
– Позаботься о своих инструментах, и они позаботятся о тебе.
Тереза откинулась к стене. Камень холодил лопатки. Температура в глубине пещеры держалась на уровне средней для климатической зоны. Масса камня над головой сглаживала дневные и ночные пики – и даже летние и зимние отклонения. Умом Тереза это понимала, но прочувствовала только в пещере у Тимоти. Здесь всегда было прохладно в жару и тепло в холода.
– Знаешь, одинокий мудрец на вершине горы – это уже штамп, – сказала она, улыбаясь, чтобы он не подумал, что она язвит. – И вообще, мне нечего бояться.
– Скажем, убийц с ядерными зарядами в кармане, – предложил Тимоти, вставляя инжектор в гнездо.
Тереза расхохоталась, и Тимоти, помедлив, тоже улыбнулся.
– Если меня кто и убьет, так доктор Кортасар, – сказала Тереза.
– Да? Это как же?
– Да нет, шучу. Я понаблюдала за Холденом – помнишь, мы говорили. И подслушала его разговор с доктором Кортасаром.
– О чем же? – лениво поинтересовался Тимоти.
Тереза задумалась. О чем, собственно, они говорили? Лучше всего запомнились слова Кортасара, что природа пожирает младенцев, и как Холден посмотрел в камеру. Но там было что-то и о ее отце.
Она вздохнула, собираясь ответить, и тут воздух заклокотал в горле и в легких, как будто миллиарды камушков размером с молекулу бились о мягкие ткани. Ее дыхательная система была пещерой внутри пещеры Тимоти, и Тереза остро осознавала сложность собственного тела и соответственную сложность окружающих ее пещер. Жилы и щербины стен распались на части и сгладились. Гравитация стремилась притянуть ее к полу, а изумительно сложный танец электронов пола и собственного тела отталкивал назад. Она успела еще задуматься, не отравлена ли, а потом сознание захлестнула облегающая сложность воздуха и своего тела, и невидимые границы растворились и больше не отделяли ее от мира.
Беспокойно тявкнула Ондатра. Тереза в какой-то момент незаметно для себя мешком осела на койку. Тимоти стоял, очень сосредоточенно смотрел куда-то и совсем забыл о своем процессоре. Ремонтный дрон странно поскуливал и вроде бы с трудом держался на ногах, шатался как пьяный.
– Это не только со мной, а? – спросил Тимоти.
– Похоже, что нет, – согласилась Тереза.
– Ага, ясно. С тобой хорошо, Кроха, но сейчас тебе надо бежать домой.
– Что это было? Здесь что-то с воздухом? Надышались испарений?
– Нет. – Тимоти за руку поднял ее с койки. – С воздухом порядок. Тут что-то другое. И, возможно, случилось со многими, так что они с перепугу начнут проверять, где все, кто для них важен, и ты будешь первая. Так что нечего тебе здесь делать.
– Не понимаю… – начала она, но Тимоти уже тянул ее вперед, к устью пещеры. Пальцы его сомкнулись у нее на запястье, как клещи. Лицо ничего не выражало. Таким он ее пугал. Ондатра с лаем бежала следом, словно хотела о чем-то предупредить.
На открытом воздухе все пришло в норму. То странное ощущение уже представлялось ей дурным сном или мелким происшествием. Пугала только реакция Тимоти. Подняв голову, он осмотрел небо и кивнул сам себе.
– Ладно, Кроха. Давай домой со своей зверюгой.
– Я вернусь, как только смогу.
Она сама не знала, зачем вздумала его успокаивать.
– Хорошо.
Все дело в том, как он это сказал. Как будто уже не думал о ней. Взрослые не впервые отвечали ей так – вежливо соглашаясь, но мыслями находясь где-то еще, но Тимоти – никогда. Он был другой. Должен быть другим.
– Ты будешь здесь, когда я приду?
– Куда я денусь? Со мной еще не кончено, так что…
Она обняла его. Как будто дерево обнимала. Он отстранился, и, когда снова взглянул на нее, ей померещилось в его глазах что-то вроде сожаления. Жалостью это быть не могло.
– Счастливо, Кроха, – сказал он, а затем развернулся и скрылся в пещере. Ондатра коротко гавкнула ему вслед, словно беспокоилась не меньше Терезы.
– Идем, – позвала та и двинулась к своему тайному ходу, к зданию совета и дому.
Вечер был прохладным. Листья уже втягивались в зимние чехлики, и деревья от этого выглядели ощетинившимися. Солнечник, повиснув на нижней ветке, расправил ей навстречу кожистые крылья и зашипел, но Тереза прошла мимо, не обернувшись. Белые облака на горизонте клубились, сливаясь в грозовую тучу. Если ее принесет сюда, дождь зальет дренажный тоннель, в него будет не пройти, и она застрянет по эту сторону стены. Тереза ускорила шаг.
Звук флаера начался со свистящего звона в далекой вышине, но очень быстро приблизился. Не прошло и минуты, как он превратился в рев. В небе возникло черное блестящее тело с тремя холодными двигателями и упало на прогалину – в разрыв между деревьями. Тереза ожидала увидеть за распахнувшейся дверью голубые мундиры охраны. Она решила назваться и объяснить, что вздумала погулять по округе. Это было бы ложью лишь отчасти.