Два вооруженных охранника и в самом деле были там, но первым из машины выскочил полковник Илич. Он подбежал к ней, взглянул мрачно. Пилот не стал до конца глушить двигатели, поэтому Иличу приходилось кричать:
– В машину!
– Что?
– Быстро во флаер. Тебе нужно вернуться в здание.
– Не понимаю.
Илич, стиснув зубы, указал на открытую дверь.
– Ты. Туда. Быстро. Что тут непонятного?
Тереза отшатнулась, как от пощечины. За все годы, что Илич учил ее, он ни разу ее не обидел. Всегда был терпелив, всегда готов поддержать и успокоить улыбкой. Даже когда она не готовила уроков или плохо себя вела, наказание состояло в длинной беседе о том, почему она поступила так, как поступила, и для чего ей необходимо образование. Сейчас в костюм Илича словно нарядился другой человек. Тереза почувствовала, как на глазах выступили слезы. Она увидела, как его губы выговорили: «Какого хрена?» – хотя и не услышала слов.
Он изобразил поклон и жест слуги, предлагающего господину пройти вперед, но она ощутила его нетерпение. И презрение. И гнев.
«О, – подумала она, шагая к флаеру. – Он боится».
Ондатра залилась лаем, и полковник, не дав Терезе времени заманить ее во флаер, велел одному охраннику вернуться с собакой пешком. Дверь закрылась с глухим лязгом, и флаер взмыл над деревьями. Снаружи его корпус выглядел непрозрачным, но изнутри было все видно как сквозь тонированное стекло. Тереза смотрела, как встает из-за деревьев здание государственного совета.
– Как вы узнали, где меня искать? – спросила она.
Илич покачал головой, и ей показалось, что он не станет отвечать. Но он ответил, и почти обычным тоном: мягким и терпеливым. Только теперь Тереза знала, что это маска.
– Тебе при рождении имплантировали в челюстную кость локатор. Охрана всегда знала, где тебя искать, а мой священный долг – заботиться о твоей безопасности.
Она словно слышала полузнакомый язык. Значение каждого слова вроде бы понятно, но в целое не складывается. Слишком чуждой оказалась сама мысль. Ей нельзя было поверить.
– Твой отец считал, что тебе необходим опыт бунта и самостоятельности, поэтому твоим вылазкам не препятствовали, лишь бы ты не уходила слишком далеко. Он сказал, что в твоем возрасте в одиночку выбирался на поверхность Марса и таким образом многое узнал о себе. Он надеялся, что и тебе независимость и одиночество пойдут на пользу.
Одиночество… Значит, о Тимоти им не известно. И она ни за что на свете о нем не расскажет.
– Так вы просто позволили мне думать… – Она сама чувствовала, как звенит от ярости голос.
Флаер, перелетев наружную стену, свернул к востоку. Не к посадочной площадке, а к лужайке перед зданием. Из сада кто-то смотрел, как они пролетают. Терезе показалось, что это Холден.
– Я уважал твою независимость и личное пространство в той мере, какую допускал протокол безопасности, – ответил Илич. – Но на крайний случай должен был иметь средство тебя отыскать.
– А сейчас случай крайний?
– Да, – ответил он.
Отец улыбнулся ей; морщинки в уголках глаз пролегли глубже, чем ей помнилось. И радужный отлив стал заметнее, сквозь кожу как будто что-то просвечивало. Его кабинет был и спальней – в те времена, когда он еще спал. А не спал он уже несколько лет. Теперь здесь располагался откидной стол из лаконского дерева, зернистого, как осадочная порода, большой стол, полка с полудюжиной книг по физике и диван для сидения. На нем отца и застала перемена.
– Отец? – позвала Тереза. – Ты меня слышишь?
Его рот округлился, как у ребенка, увидевшего какое-то чудо. Протянув руку, он погладил воздух рядом с ее головой. Она взяла его ладонь. Горячая.
– Он что-нибудь говорил? – спросила Тереза.
Келли, личный лакей отца, покачал головой.
– Кое-что, но все без смысла. После того, что случилось, я зашел к нему и застал вот таким. – Он кивнул на сидевшего у стола Кортасара. – Я сразу вызвал доктора Кортасара.
– Ваше мнение? – спросил Илич. Голос звучал холодно, и отец на него вовсе не среагировал. – Что с ним?
Кортасар развел руками.
– Могу только предполагать.
– Предполагайте, – приказал Илич.
– Это… событие. Потеря сознания? Как мне кажется, это было то же, что, по описанию адмирала Трехо, произошло в системе Сол. Я не раз слышал гипотезу, что так действует оружие, убившее создателей протомолекулы. Их разум, как бы он ни был организован, оно разрушало. Ну, а верховный консул за прошедшие годы все сильнее приближался к этим создателям. Возможно – возможно, это сделало его более уязвимым для атаки, чем мы, остальные.
В груди у Терезы зародилась боль как от удара в солнечное сплетение. Она упала на колени рядом с отцом, но тот хмурился на что-то у нее за спиной. Или в пустоту.
– Скоро ли он поправится? – спросил Келли.
– Если бы мне позволили не ограничивать опыт одним объектом, я мог бы предположить, – ответил Кортасар. Таким же тоном он недавно произнес: «Природа постоянно пожирает младенцев». От этого голоса у Терезы мурашки поползли по коже. – А так… он может прийти в себя в любую минуту. Или остаться так на всю жизнь, которая в его случае может оказаться очень долгой. Если мне дадут забрать его в лабораторию и провести кое-какие анализы, я смогу прояснить этот вопрос.
– Нет, – сказал Илич, и по его тону было понятно, что говорит он это не в первый раз. – Верховный консул останется в этой комнате, пока…
– Пока что? – спросил Кортасар.
– Пока мы не овладеем ситуацией, – твердо закончил Илич. – Кто-нибудь помимо здесь присутствующих знает о его состоянии?
Терминал верховного консула загудел: кто-то запрашивал срочную связь. Трое мужчин встревоженно переглянулись. Ее отец поморщился, потом трубно пустил газы. Извращенная непристойность случившегося резанула Терезу как ножом. Это же ее отец! Человек, чье провидческое дерзание правило всем человечеством. Он знал все, и знал, каким все должно быть. А тело перед ней принадлежало калеке, уже не знающему даже стыда.
Снова прогудел вызов, и Келли перехватил его на свой терминал.
– Боюсь, верховного консула сейчас нельзя беспокоить, – произнес он, выходя из комнаты. – Можете оставить мне сообщение для него.
Дверь за ним закрылась.
– Я могу доставить часть оборудования сюда, – предложил Кортасар. – В боксах мы могли бы добиться большего, но и здесь… хоть что-то.
Илич провел ладонью по бритой голове, бросил взгляд на ее отца, на Кортасара, на окно, открывавшееся в бамбуковую рощу какой-то иной вселенной, где еще светило солнце, где жизнь не разбилась вдребезги. Тереза шевельнулась, и тогда Илич взглянул на нее. Их глаза встретились и очень долго не расходились.
На нее накатила паника.
– Теперь я должна командовать?
– Нет, – ответил Илич, и страх немного отступил. – Нет, у руля останется верховный консул Уинстон Дуарте. Они с доктором Кортасаром погружены в дискуссию о положении дел в империи, и тревожить их нельзя ни при каких обстоятельствах. Это легко запомнить, потому что так и есть. В частности, он приказал Келли не допускать к нему никого, кроме доктора и тебя, его дочери, до дальнейших распоряжений. Ты помнишь, как он это сказал?
– Я не… – начала Тереза.
– Ты должна помнить, как он об этом говорил. Он как раз сидел здесь. Сразу после события. Мы только что пришли в себя, и он при тебе сказал Келли, что ему нужен доктор Кортасар и чтобы его не отвлекали. Вспомнила?
Тереза представила эту картину. Голос отца, спокойный и твердый, как камень.
– Вспомнила, – сказала она.
Келли вернулся в комнату.
– В кольце что-то произошло. «Сокол» совершил переход вне графика. И посылает сигнал бедствия. Спасательный корабль уже идет к нему, но там несколько часов пути. Если не дней.
– Ясно, – кивнул Илич. – Нужно по закрытому каналу связаться с губернатором Сон и адмиралом Трехо. Кто-то должен взять на себя координацию военных сил. Кроме них, никто ничего знать не должен. Пока верховный консул не придет в себя, наш маленький круг заговорщиков и есть империя.
Глава 23. Наоми
Фонтан энергии, хлынувший из колец, был невидим невооруженным глазом. Оптические телескопы уловили только несколько вспышек там, где осколки материи, попавшие в поток, засветились, чтобы тотчас распасться. Поток вливался со скоростью света, захватывая пространство, где находились идущие на Оберон или готовые покинуть его корабли, и растекался все шире, конусом, раскрывающимся на сотни и сотни тысяч километров. Мощность энергии слабела с расстоянием, но это не спасло «Сан-Сальвадор». Корабль Союза перевозчиков, медленно выдвигавшийся из запретной зоны, мгновенно превратился в золу вместе со всем и со всеми, кто был на борту.
Наоми наблюдала картину его гибели из столовой, закольцевав передачу и глядя, как корабль наливается белизной и гибнет так стремительно, что временные рамки не уловили продолжительности момента. Она чуть не всю жизнь провела на кораблях и станциях. Шесть раз она переживала удары микрометеоритов, два корабля остались тогда без воздуха. Однажды пришлось сбросить сердечник, чтобы реактор не превратил корабль в крошечную недолговечную звезду. Она прыгала с корабля на корабль без скафандра, и до сих пор в кошмарах ей снилось, что она дышит вакуумом. Она бы сказала, что близко знакома со всеми опасностями жизни вне атмосферы.
Но теперь она столкнулась с новой.
– Как, ты думаешь, это они сделали? – спросила сгорбившаяся над грушей утреннего чая Эмма.
«Бикаджи Кама» тормозился. Треть g воспринималась на удивление непривычно, пока Наоми не сообразила, что впервые оказалась в жилой части корабля, на котором ощущался верх и низ. Ощущение и потом осталось странным, но теперь она знала, в чем дело.
– Они – это лаконцы или люди Сабы?
Эмма подняла брови.
– Я думала о первых, но все равно.
Команда собралась в столовой молчаливыми группками по два-три человека, все держались с натянутой любезностью, как на похоронах. Кто-то здесь наверняка знал экипаж «Сан-Сальвадора», но даже если нет – корабль был таким же, как у них. Его гибель напомнила, что их тоже ждет подобная участь – может, и не скоро, но неизбежно.