– А наша местная сеть? – спросила Наоми. – Защищена от взлома?
– Взломать можно все, – ответил Боун. – Но мы их заставим потрудиться, да и разбирать ее пришлось бы по частям, так что мы успеем закрыться, прежде чем разоблачат всех.
Ответ прозвучал правильно. Скажи он, что им ничего не грозит, Наоми доверяла бы ему меньше.
– Бьен алле, – сказала она, вставая.
Боун повторил ее движение, протянул руку с нервозностью, которая наводила на мысль о поклонении кумиру. Наоми пожала ему руку. Что бы ни принесло будущее, Боун всегда будет вспоминать, как пожимал руку Наоми Нагате. Ей не нравилось носить эту маску, которую все норовили на нее напялить, но такую цену приходилось платить, чтобы все делалось как надо.
– Я буду на связи, – сказала она, и они разошлись по разным маршрутам.
Коридоры базы были широки, но низковаты для человека ее роста. На стенах и на полу поблескивала одинаковая белая плитка. Здесь могли пройти в ряд тридцать человек. Наоми сунула руки в карманы, опустила глаза, намекая встречным, что на нее не стоит обращать внимание. На ходу ей лучше думалось.
Ее проблемой – но и проблемой врага – был масштаб. Тысячелетиями человеческая история разыгрывалась на одной планете. Краткие века – в межпланетных просторах. Но все это закончилось еще до рождения Наоми. В ее мире у Сатурна и Юпитера всегда были станции, между жилыми районами Пояса сновали прыгуны. Едва ли не каждое кольцо вело в такую же большую и сложную систему, но без человечества в ней. Без истории. Без инфраструктуры, на которую привыкли полагаться люди.
Все это не выглядело таким большим, пока у колеса была станция-ступица, хаб. Теперь же каждый имел возможность попасть куда угодно, и некому было ни координировать, ни фиксировать переходы. Наоми все больше убеждалась, что неразумно отстраивать прежнее в пределах медленной зоны. Погибшие в ней Медина, «Тайфун», флот кораблей Союза доказывали, что это пространство по своей природе неблагосклонно к человеку. Оставить там базу с людьми – значило бы подвергать опасности каждого, кто будет на ней работать. Автоматическая означала бы веру в надежность компьютеров – веру, которую история не подтвердила. Удерживать и защищать тринадцать сотен врат с обращенной к звездам стороны – совсем не то, что удерживать одну мощную позицию в центре. Только для наблюдения за вратами потребовался бы флот, какого человечество еще не строило, и это не принимая в расчет огромность солнечных систем за кольцами.
Стратегия Дуарте допускала местные автономии при условии, что они повиновались законам Дуарте. Тогда это выглядело великодушием. Сейчас – больше напоминало вынужденную необходимость.
А под всем этим грозно просвечивали страшные слова: «Два кольца потеряны».
Наверняка были моменты, когда они еще могли отказаться. Когда она с Джимом и еще горсткой людей могли, оценив кольца-врата и огромность маячившей за ними вселенной, распознать опасность и удалиться на цыпочках. Все признаки были налицо. Цивилизация, создавшая столь гигантскую, немыслимую мощь, разметана, как костяшки на доске. С чего они взяли, что им ничего не грозит? Что дело стоит риска?
Она добиралась к кварталу Чавы трубой, как местная. На платформе ждали разные люди. Напившиеся чаю, блестящие глазами работники третьей смены по пути на службу. Усталые после второй смены люди, только собиравшиеся по домам или в столовые. Кучка юнцов, одетых по нездешней моде, дожигающих полночные светильники после первой смены. Наоми, тихо держась в стороне, оценила красоту сцены. И ее невинность. Около сотни людей, ожидающих вагона трубы на спутнике планеты, кружившей вокруг неродного для них солнца, – и вот они толкаются, чтобы первыми прорваться в двери и занять лучшие места. Пожалуй, ничего более человеческого и не придумаешь.
Парень в коричневой футболке нахмурился, поймав ее пристальный взгляд, – заподозрил насмешку. Наоми извинилась кивком и отвернулась.
Ей хорошо жилось в гостях у Чавы. Приятно было просыпаться в настоящей кровати, мыться водой, не перефильтрованной дважды за один душ, есть пищу, имеющую больше одного вкуса. Долгие месяцы в контейнере постепенно превращались для нее в духовное странствие, путешествие, из которого возвращаешься другим человеком. Здесь этого чувства не было.
Графики у них разошлись, так что теперь Наоми просыпалась, когда Чава давно уже легла в постель. Наоми старалась не шуметь, но работать приходилось. На Обероне существовало разветвленное подполье, но, пока она не решила, что пора скидывать губернатора и приставленных к нему комиссаров, возможности Наоми были ограничены. Подводить мины. Создавать все новые прорехи в системе безопасности. Собирать все новые сведения о противнике. А вот об общей стратегии Лаконии узнавать было нечего. Лаконцы оказались в такой же изоляции, как и Наоми.
И вот, всего через несколько дней после отправки, начали возвращаться бутылки. Они объявлялись по одной, вливая в систему ручейки информации. Отчеты, запросы, сообщения, зашифрованные новейшими, самыми свежими кодами. Бара Гаон был отрезан, но рудники действовали в автономном режиме. Новый Альбион воспользовался случаем для диверсии на лаконской трансляционной станции, и теперь там вели охоту местные силы безопасности. Корабли Союза перевозчиков начали переходить в системы, в которых местному населению грозила гибель, – такие как Табальта и Надежда. Наоми казалось, что после долгой слепоты к ней постепенно возвращается зрение.
Сообщение из Сол было отправлено с Каллисто, тайно переслано на церерское «облако», а там перепаковано в бутылку для корабля Союза вблизи врат Сол. И отправлено к ней.
Бобби на экране выглядела усталой и угрюмой. Кожа потускнела, мощные мышцы шеи стали похожи на сухие жгуты. Из-за артефакта дешифровки тот угол картинки, где располагалось ее плечо, застыл, а все остальное сохраняло свободу передвижения.
– Привет там, – сказала в камеру Бобби, и Наоми на минуту с головой ушла в одиночество, о котором до сих пор не подозревала. Память последних объятий перед отлетом из Сол была живее и реальнее, чем последние воспоминания о Джиме. – У меня тут кое-что есть. По-моему, шанс. Алекс просил согласовать с тобой.
Наоми выслушала изложение ситуации. «Предштормовой» заперт в Сол, сначала катастрофой в медленной зоне, а теперь присутствием «Бури». Антиматерия.
Она почувствовала, что скатывается в прежний аналитический настрой, составлявший всю ее жизнь в контейнере. Едва выбралась – несколько недель на «Каме» и еще здесь, у Чавы, – а залезать обратно уже было холодно и тесно. В мозгу отщелкивались последствия плана Бобби: обнаружение «Предштормового», выпадение обломков на юпитерианские базы, символический и практический эффект утраты империей Дуарте второго корабля «Магнетар»… а за всем этим плакала безмолвная часть ее души.
В тот день, когда она скрылась в контейнере, отдалась жизни горошины под наперстком, «Росинант» остался за спиной. Тогда это представлялось облегчением. Как если бы душа ее была открытой раной, а контейнер – повязкой. Всегда ей, чтобы выжить, приходилось отступать, сжиматься в комок. И всякий раз она возвращалась исцеленной. Бывало, со шрамами. Но здоровой.
И вот всего несколько взаимодействий с людьми показали ей, что из контейнера вышла совсем не та Наоми, что в него сбежала. Проведенное там время принесло ей ровно столько покоя, на сколько она могла надеяться.
Роль Сабы она взяла на себя по необходимости – но и потому, что оказалась к этому готова. И только потом начала понимать, что такое лидерство. Какую цену приходится платить вождям.
Зашумела вода, открылась и закрылась дверь спальни Чавы. Та проснулась и принимала утренний душ. Скоро придет время Наоми отправляться в постель. А пока можно ответить Бобби, не обижая хозяйку невежливостью. Забавно, для нее это все еще было важно.
Она направила на себя камеру ручного терминала, установила фильтр, отрезающий фон. Если сигнал перехватят, в нем не найдут выдающих Чаву артефактов. На картинке Наоми плавала в пустоте. Она начала запись.
– Привет, Бобби. Твой план… на вид основательный. Я помню, что в последнем разговоре доказывала иное, но с тех пор ситуация переменилась. Я и сейчас считаю, что для мирного эндшпиля необходимо действовать политическими средствами. Но если при этом над головой системы Сол не будет висеть «Магнетар», с политикой станет полегче. Будь это просто корабль, у меня, наверное, нашлись бы оговорки, но ты права: Дуарте сделал из «Бури» символ. Нечасто представляется шанс прикончить легенду, сочиненную о себе врагом. Доброй охоты. Я тебя люблю.
Она закрыла запись, ввела местный код шифрования и поставила на очередь для отсылки Боуну и его сети. Может быть, сообщение будет ждать до отправки в бутылке не один день. Наоми забарабанила пальцами по столу – ей хотелось отозвать запись. Еще оставалось время ее задержать. Оно скоро истечет.
– Привет, – окликнула ее вышедшая из спальни Чава. Она уже оделась на работу. Строгий профессиональный костюм, аккуратная прическа. – Чем занимаешься в это прекрасное утро?
– Сомневаюсь в себе, – ответила ей Наоми. – И у меня, по-моему, вечер. Но кофе тебе сварила.
– Ты добра и заботлива, – сказала Чава, наливая себе чашку. Струйка кофе распылялась, как капли фонтанчика. – Однако тебе грозят проблемы с анализом трафика.
– Ты имеешь в виду, что в систему Оберон и из нее плывут все больше и больше бутылок? – спросила Наоми. – Что есть, то есть. Это намек? Я знаю, что ты не искала соседку по квартире.
– Живи, пока не окажется умнее переехать. А вот потом не знаю. – Улыбка Чавы погасла. – Что стряслось?
Наоми хихикнула.
– В смысле, если не считать, что я только что послала двоих самых дорогих мне людей на смерть? – Она утерла глаза. – Черт…
Чава отставила чашку. Взяла руки Наоми в свои. Прикосновение ее пальцев стало последней соломинкой, и Наоми вцепилась в них, как в спасательную веревку.