– Я всю жизнь старалась не лезть вперед, – призналась Наоми. – Старалась избегать определенных решений. И вот все равно влипла.
Они посидели в молчании. А когда Чава заговорила, голос ее звучал легко. Почти как ни в чем не бывало.
– Когда я проходила практику… давно. Мне труднее всего давалась ручная стыковка. На каждом проверочном рейсе, сколько ни практиковалась, стоило мне взять управление на себя, подчинить себе систему, которую предстояло контролировать… В голове оставалось одно: «Только бы не напортачить, только бы не…» И, конечно, я каждый раз все портила. Стоило сосредоточиться на том, чего боялась, в это самое я каждый раз и влетала.
– Это ты меня так утешаешь?
– Нет, – ответила Чава. – Старовата ты, чтобы тебя утешать. Я пытаюсь объяснить, что ты не одна такая. Больше ничем помочь не могу.
В груди у Наоми что-то сдвинулось. Огромное чувство вырвалось на волю. Она готова была услышать собственные рыдания, но обошлось одним вздохом из самой глубины души. Мечты никуда не делись, она никогда от них не отказывалась. Она придумает, как свести свою семью вместе. Они все выберутся из мясорубки истории. Так или иначе, все будет хорошо.
Возможность была. Не так уж давно. Ей стоило только объявиться, принять приглашение Дуарте и отказаться от борьбы. Она не помнила, в какой момент выбрала другую дорогу, но теперь видела ее перед собой. И некого винить, кроме самой себя. Она собрала в горсть мечту просыпаться рядом с Джимом. Пить с ним кофе. Слышать, как перешучиваются Алекс с Амосом и как тихо гудит за их голосами «Росинант». И отпустила мечту.
Крепче сжала руку Чавы – и ее тоже выпустила.
Глава 29. Элви
Элви сидела сзади. Вел машину молодой человек с короткими, туго закрученными кудряшками. Элви был виден в основном его затылок. Здание государственного совета уходило назад, а впереди простирался город. Она еще помнила, как рассматривала его в первый раз, когда ее сопровождали солдаты, любезные, как консьержи роскошного отеля, только при оружии. Удивлялась широким улицам и обилию зелени вокруг. Высокие красивые дома с окнами-соляриями, с садами на крышах вырастали перед ней, словно воскрес и принялся строить небоскребы Фрэнк Ллойд Райт. Здесь все было огромным напоказ. Она помнила, как это ошеломило ее тогда.
А теперь все представлялось на удивление хрупким. В столице проживали миллионы людей, но мало кто из них провел здесь больше десятилетия. Для проезда ее машины перекрыли движение, и Элви видела, как обычные люди – гражданские, горожане и военные статусом ниже нее – вытягивали шеи, соображая, кто она такая и причитаются ли ей их восторги. Здесь не было ни памятников, ни афиш, ни старых кварталов. Ее от всего этого воротило.
– Хотите воды, мэм? – предложил водитель.
– Нет, – отказалась Элви, – спасибо.
Он кивнул, не оборачиваясь. Элви откинулась на бархатистую спинку сиденья и попробовала вытянуть ноги. Все равно ныли.
Лаборатория была внушительной. Теоретически она принадлежала к Лаконскому университету, но порядки в ней царили как в армейском лагере. Часовые у ворот пропустили их без проверки, и машина принялась вилять между кампусами, направляясь к боксам. Элви играла своей тростью. За последним поворотом показался ожидавший ее человек. Она с облегчением перевела дух, увидев, что ее встречает не Паоло Кортасар. Этот вздох кое о чем говорил.
– Доктор Очида, – поздоровалась Элви, выбравшись из машины.
– Доктор Окойе. Рад, что вы вернулись. Наслышан о вашей экспедиции. Должен сказать, меня в такую из славной безопасной лаборатории не заманишь.
– Ну, мы собрали интересные данные, – ответила она, направляясь с ним по дорожке к боксу. Этот темный, лишенный окон куб был защищен от атаки даже в сердце империи, где атака представлялась невероятной. Говорят, что бог не играет в кости, но, если бы играл, они выглядели бы как этот бокс. Огромный, гладкий и непроницаемый.
– Я слышал, вас вызывали в святая святых, – продолжал Очида. – Паоло мало кого допускает к проекту борьбы со старением.
– Я об этом не просила.
– Верховный консул есть верховный консул, – сказал Очида, подводя ее к охране. Элви предъявила свое удостоверение и прошла скан-идентификацию. Процедура состояла в одном прикосновении к запястью, но все равно воспринималась как вторжение.
– Богатые и властные никогда не отличались терпением, – сказала она.
Охрана посторонилась, пропустив их. Дверь открылась с легким хлопком, вместе с ними в проем ворвался ветер. Там, согласно очередному протоколу безопасности, их обдули воздухом, просканировали каждый миллиметр тела, и только потом открылась внутренняя дверь. В боксе было, пожалуй, спокойнее. В таких лабораториях, при полудюжине университетов и научно-исследовательских институтов, Элви работала десятки лет. Правила безопасности висели на стенах – на ярком фоне, на шести языках. Пахло феноловым мылом и очистителями воздуха.
– Ну вот, – улыбнулся Очида. – Я вас провожу.
«Не вздумай успокаиваться, – сказала себе Элви. – Ты не дома. Здесь опасно».
– Очень интересный разговор у меня случился, – заметил Фаиз.
– Могу сказать то же самое о себе, – отозвалась она. – Но мой из секретных, поэтому начинай-ка ты первым.
– Ну, он до жути осторожно выбирает слова. Но, по-моему, наш старый друг Холден только что сообщил мне, что Кортасар замышляет убийство.
Так неуместно прозвучали его слова в этом тихом саду, что Элви рассмеялась. К тому же ошеломление часто отзывается смехом.
– Сомневаюсь, что я сейчас сумела бы ему помешать, – проговорила она и добавила: – Что, так и сказал?
Фаиз пожал плечами.
– Нет, что ты. Он очень старательно и определенно этого не говорил. Мы довольно мило побеседовали о важности преподавания детям идеи негативного пространства как инструмента политического анализа. Потом обсудили всех руководителей научных проектов, кроме Кортасара, при этом он очень многозначительно смотрел мне в глаза. А потом совершил любопытный экскурс в историю Земли, в частности коснулся Ричарда Третьего…
– Темная фигура.
– Не такая уж темная. Шекспир написал о нем пьесу.
– Как называется?
– «Ричард Третий», – сказал Фаиз. – Ты хорошо себя чувствуешь?
Она опустила голову ему на плечо. Плечо было теплее обычного, что неудивительно при субфебрильной лихорадке в процессе регенерации конечности.
– Я никогда не увлекалась театром, и день у меня выдался длинным. Ты на что-то намекаешь?
– Ричард был мерзавцем и поубивал много народу, но в частности – пару детишек. Наследников трона вроде бы.
– Ты тоже не увлекался театром.
– Не увлекался.
Высоко над ними двигались под звездами тонкие полотнища облаков: затмевали одни, открывали другие. Ей хотелось закрыть глаза и заснуть, а проснуться уже в их паршивой квартирке на Церере, когда еще никто не слышал о Лаконии, Дуарте и прочем. Пусть бы все заработанные ею деньги, положение, открытия растаяли, как сон, она бы ничуть не пожалела, лишь бы с ними растаяло и все остальное.
– Итак: негативное пространство, все, кроме Кортасара, и король, убивавший детей.
– Ну, строго говоря, он был принцем, проложившим дорогу к власти убийством детей. Как мне помнится.
– Блеск, – сказала она.
– И не Кортасар ли работал на «Протоген» еще до Эроса?
– И при Эросе, – подсказала Элви.
– Я к тому, что ему это было бы не впервой.
– Он создал катализатор, – сказала Элви. – Для меня. Это не значит, что я убийца.
– Ну да, – согласился Фаиз, но она угадала его мысль: «Хотя в какой-то мере значит». После десятков лет брака близость превращается в подобие телепатии.
Он вздохнул, подвинулся, обнял ее за плечи.
– Может, я додумал больше, чем имелось в виду. Просто разговор вышел странный и вроде как с намеком.
– Что-то он хотел сказать, – согласилась Элви. – Может, не совсем то, что ты понял. Но что-то.
– Ты не хочешь его разыскать и расспросить?
– Хочу.
– Если он говорил обиняками, опасаясь глаз Дуарте, он и с тобой будет не откровеннее, чем со мной.
«Если только я не скажу ему, что Дуарте уже ни за кем не следит», – подумала Элви. От этой мысли в ней остался холодный след: страх, возбуждение или понемногу от того и другого. Знать бы еще, что на уме у Трехо и виден ли Холден на радаре нового, тайного императора.
– Может, у меня что-нибудь и получится, – сказала она.
Может, и получилось бы, если бы в эту ночь не был обнаружен Амос Бартон с его карманной атомной бомбой и Холдена еще до рассвета не заперли бы в камере.
Кортасар при виде ее улыбнулся заранее заготовленной улыбкой. Свою улыбку Элви ощутила не менее фальшивой, только не знала, заметил ли он, и есть ли ему до этого дело.
– Я могу еще чем-то помочь, Паоло? – спросил Очида.
– Нет, спасибо, – ответил Кортасар, – все в порядке.
Очида удалился. Все выглядело совершенно нормально и вежливо. И во всем ощущалось угроза. Кортасар, развернувшись, шагнул к металлическим дверям. Элви пришлось почти бежать, чтобы не отстать от него.
– Простите, что пришлось отложить на после обеда, – говорил Кортасар. – Я все утро провел в отделе безопасности, разбирая вещи шпиона.
– Амос Бартон, – кивнула Элви. – Келли мне рассказал. Странное дело, я была с ним знакома. Мы одновременно оказались на Илосе. Он спас жизнь моему мужу.
– Ну, в пещере у него был атомный заряд, так что… – Кортасар неопределенно махнул рукой. – Я работал с экспертами. Трехо самым внимательным образом отслеживает архивы связи. Похоже, что этот ублюдок здесь довольно давно.
– Мы узнали зачем?
– Пока нет, но, может быть, еще спросим.
– Я думала, он убит.
– О, еще как. Очень даже убит.
– Как же тогда?
Он предъявил замку свой шнур, и механизм открыл дверь. За ней был более темный коридор с толстыми, дополнительно укрепленными стенами. Мысль, что простая протомолекула из бокса – не самая опасная штука в лаборатории, немного отрезвляла.