Врата Бара Гаон располагались в сегменте, позволявшем сократить курс через пространство колец до половины его поперечника, и оказались не совсем там, где ожидала их найти навигационная система. После потери Танъявура и Текомы остальные врата сместились – самую малость, но достаточно, чтобы программа заметила. Наоми приступила к коррекции курса и… остановилась.
«У меня болен брат, – подумала она. – И я тоже больна».
Она скорректировала курс скифа, направив его к Фригольду. К дому.
Глава 36. Тереза
День, когда Тереза наконец свалилась, начался как почти все дни теперь. С кошмара.
Она не спала до раннего утра, пересматривала старые фильмы и программы. Тщилась выдавить утешение из чего-то знакомого. Она чувствовала себя увереннее, зная, что в этих историях произойдет дальше. Не то что в жизни. Она не засыпала, пока терпело ее тело. А стоило все же отрубиться, сновидения наваливались, словно поджидали ее. Словно проголодались.
Их было три разновидности. В первой она странным образом оказывалась частью здания, а отца – или иногда мать – убивали в соседней комнате, и, чтобы остановить убийц, надо было найти нужную дверь. В другом сновидении планету Лаконию поражала какая-то болезнь, от которой куски суши проваливались в расплавленную мантию. Нигде не было ни надежного, ни безопасного места. В третьем, бесформенном и полном насилия, полковник Илич так или иначе убивал Тимоти.
Все они повторялись так регулярно, что она научилась их узнавать. И даже комментировала сны во сне. Когда в голове возникал новый ужас, она думала: «Это как в том сне, только сейчас оно на самом деле». От неизбежности кошмары мучили еще сильнее. И отравляли ей часы бодрствования. Насилие, страх, потери могли прорваться в любой момент, в любом месте, и никакой опоры она не видела.
Самое страшное, что все это была правда.
Тереза, так и не выспавшись, проснулась от тихого стука слуги и взволнованного лая Ондатры. Старушка больше всего любила завтраки. И вообще еду.
Слуга внес белый керамический поднос с яичницей и сладким рисом, стаканом арбузного сока и сосисками с темной, зернистой горчицей – как она любила. Раньше любила. Теперь еда ее не интересовала. Не так, как раньше. Тереза ковыряла ложкой рис и смотрела новости, без передышки вещавшие о том, как лаконские корабли помогают местным властям в непрекращающейся войне с сепаратистами. Показывали мужчин и женщин в голубой лаконской форме, беседующих с губернаторами Земли и Марса. Тереза гадала, верит ли кто-то этим новостям. И верит ли она сама.
Она знала, что, если не поест, об этом донесут Трехо. Сунула в рот кусочек яйца, но от резиновой упругости белка ее чуть не стошнило. Поест риса, и хватит. Должно хватить. Вечером она одолела не больше половины ужина. Знала, что голодание ей не на пользу и что Иличу с Трехо это не понравится. Отчасти потому и не ела. Зачерпнув ложку риса, она высосала густой сладкий соус и выплюнула зерна. На экране адмирал Гуярат рассказывала о завершении работ над «Вихрем» – новейшим кораблем класса «Магнетар», – забывая сказать, что он еще и единственный. Как будто первые два не погибли.
Тереза взяла сосиску. От запаха сала и соли ее тошнило. Под тонкой пленкой ей виделось крошево мертвого животного. Она бросила сосиску Ондатре. Собака, вместо того чтобы жадно проглотить подачку, переводила взгляд с сосиски на нее и скулила.
– Ешь-ешь, – сказала ей Тереза. – Я и раньше не хотела, а теперь уж точно не буду.
Ондатра неуверенно вильнула раз-другой пушистым хвостом. Сосиску она съела, но, кажется, со стыдом. Онемение чувств на минуту сползло с Терезы, уступив место слезам. В здании жили и работали множество людей со всех систем империи. Некоторым вменялось в обязанности готовить ей еду, обучать ее, следить, чтобы ее одежду стирали, складывать ее на место. Но никому не поручили ее любить. Единственной, кому было до нее дело, оказалась собака.
В голове у нее явственно, словно от стоящего рядом собеседника, прозвучал голос. Похожий на ее, только спокойнее. Суше. И более взрослый, словно какая-то будущая Тереза переслала ей в прошлое случайное наблюдение. «Ондатре нравится Холден».
Больше голос ничего не сказал. Тереза заглянула в выразительные карие глаза Ондатры, и печаль стала мягче.
– Паршиво ты выбираешь друзей, – сказала Тереза. – Извини, собака.
В дверь снова постучали, и она по звуку узнала Илича. Тереза разворошила еду, чтобы казалось, будто она кое-что съела, и разрешила двери открыться. Едва взглянув на нее, полковник перестал улыбаться.
– Знаю, – заговорила она, опередив его. – Очень важно держаться как ни в чем не бывало. Вы мне каждый день это повторяете.
Она встала, спокойно опустила руки. «Все нормально. Я нормальная».
– Конечно, – сказал он с отработанной улыбкой, означавшей, что он просто не хочет с ней спорить. – Сейчас начнутся занятия группы сверстников. Сегодня их проведет доктор Окойе, потому что у меня встреча с адмиралом Трехо.
Подразумевалось: «Потому что у меня есть дела поважнее». Илич этого не сказал, но Тереза услышала. Ондатра пыхтела и виляла хвостом: ей не терпелось выбраться из наскучившей комнаты. Тереза, пожав плечами, двинулась к двери: пусть-ка Илич попробует не посторониться.
Он посторонился.
Здание государственного совета выглядело как всегда. Арки, колоннады, сады. Ничто в нем не изменилось. Здесь был ее дом и ее королевство. А они превратили его в тюремную камеру. Илич и все остальные тоже. Ей оказывали все почести, обращались с неизменным почтением: пока она делала, что ей велят и когда велят. Ее мнение серьезно и внимательно выслушивали, чтобы тут же забыть. По дороге к лекционному залу Тереза гадала, что случится, если она, войдя, схватит микрофон и крикнет: «У моего отца умер мозг, и ничего не в порядке». От одной мысли она улыбнулась.
Но оказалось, что ее фантазия все равно неисполнима. Лекционный зал переоборудовали – расставили в нем шесть каменных столов рядами по три. Ученики – сверстники, так сказать, – уже собрались. Илич, как видно, потому и пришел, что она забыла о времени.
В зале стояла сильная едкая вонь. Воздухоочистители на всех окнах усердно вытягивали летучие вещества и загоняли внутрь свежий воздух. На столах Тереза увидела подносики, по два на каждом, с набором скальпелей, щипцов, шпилек и узких ножниц. Элви Окойе, опираясь на трость, расхаживала среди учеников, что-то приговаривала. Тереза снова дала волю гневу. Она должна лечить отца, а не давать уроки детишкам! Но произнести такое вслух, конечно, было нельзя. Это выглядело бы не нормально.
– Рада видеть тебя, Тереза, – сказала Элви, коснувшись ее руки. – Хорошо, что пришла.
Тереза, дернув плечом, отступила и оперлась на стол. Вблизи она увидела расправленные и пришпиленные к подносам тушки. Мертвые животные. Мертвые, как Тимоти. Мертвые, как ее мать. Мертвые, как все, кто жил в пространстве колец.
– Итак, сегодня полковник Илич попросил меня провести для вас… гм, небольшое введение в тему параллельной эволюции. Здесь мы видим два вида из двух разных эволюционных древ. Одно животное развивалось на Лаконии, другое – на Земле. Оба называются лягушками, поскольку занимают одинаковые экологические ниши и сходны анатомически. Так что давайте так. Разбейтесь на группы по три человека. И я покажу вам, как проводится вскрытие.
Тереза смотрела на лягушек. У обеих светлое брюшко, а наверху кожа темная, хотя у одной заметно темнее, чем у другой. По-разному сгибаются задние ноги, а передних у одной две, а у другой четыре. На ее взгляд, больше всего их объединяло то, что обе мертвы. Она сжала между пальцами скальпель, посмотрела на лезвие и подумала, сумеет ли сдержать рвоту, когда будет вскрывать их. Хорошо, что в животе пусто, так что рвать особо нечем. Это к лучшему.
– Привет, – сказал Коннор. Она не заметила, как он подошел, но вот, стоял рядом. Песочные волосы и мягкий взгляд. Помнится, ей было важно его мнение. Помнится, ей хотелось его поцеловать как в кино, а не от себя.
Она взяла скальпель за лезвие и протянула ему рукоятку.
– Хочешь резать?
Он принял инструмент и неловко отвел взгляд. Вот и хорошо. Третьей в их группе оказалась Шан Эллисон. Когда распределились и остальные, Элви Окойе вывела на объемный дисплей схематическое изображение двух лягушек, тех же видов, что на подносах.
– Ну вот, – заговорила она. – Что общее между Землей и Лаконией, так это вода. И для рассматриваемых нами животных оказалось выгодно проводить часть жизни в воде, а часть – на суше. Мы называем таких земноводными. Обе ваши лягушки – земноводные. А поскольку вода обеих планет химически идентична, а взрослые формы, с которыми мы имеем дело, нуждаются в воздухе для дыхания, обе в процессе эволюции столкнулись с одинаковыми проблемами. Некоторые решения выглядят очень похожими, но какие-то стратегии как нельзя более различны. Давайте начнем с рассмотрения легких земной лягушки. Каждая группа сделает первый разрез вот здесь…
Медленно, орган за органом, они принялись разбирать лягушек. Тереза невольно заинтересовалась способом, которым лаконская лягушка втягивала воду в грудную полость и выталкивала обратно, производя ту работу, какую у земной выполняла диафрагма. И механизмом питания: рот и пищевод у земной лягушки, ротовая камера и кишечник – у лаконской по-разному служили одной и той же цели. Терезе здесь виделся намек на что-то более глубокое, чем биология. Как-то это касалось ее и окружающих ее людей. И еще – ее принадлежности к чему-то.
Она поняла, что слишком ушла в свои мысли, когда Коннор заговорил с ней второй раз. Тихо и осторожно он произнес:
– Моя мама…
Тереза нашла глазами Элви. Та стояла далеко, занятая беседой с другой группой.
– Что – мама? – спросила Тереза.
– Я просто говорю, что моя мама, она… ты знаешь. Она смотрит новости. Все, что происходит.
Он взглянул на нее и тут же отвел глаза, словно стеснялся. Как будто сказал что-то стыдное. Шан Эллисон молчала, но наблюдала за ними с вниманием человека, ожидающего вспышки насилия. У Терезы возникло странное, тревожное чувство, будто он произнес пароль, а она не знает отзыва.