Холден на экране поёрзал, поднялся и пошёл прочь. Запись Тереза проматывала в двадцать раз быстрее реальной и через час получила полное представление обо всём его дне. Холден за обедом читает что-то на ручном терминале. Холден прогуливается в той же общественной зоне, где у неё занятие, останавливается поболтать с охранником. Холден в тренажёрном зале, упражняется со старомодными аппаратами, какие использовались на кораблях. Холден сидит за столом на веранде с видом на город, вместе с доктором Кортасаром и бутылкой вина...
Она остановила просмотр, вернула нормальную скорость и нашла аудиодорожку.
— ...а также медузы, — говорил Кортасар. — Turritopsis dohrnii, «бессмертная медуза», классический пример, но есть ещё полдюжины других. Взрослые особи под воздействием стресса возвращаются к состоянию колонии полипов. Как пожилой человек, обращающийся в эмбрион. Мы используем не эту модель, но это значит, что организм не имеет ограничения максимального срока жизни, — он сделал большой глоток из бокала с вином.
— А какую модель вы используете? — спросил Холден.
— Источником нашей идеи первоначально стали тела, попавшие к дронам-ремонтникам. Речь не о реальном бессмертии, а о воссоздании организмов заново, с некоторыми улучшениями. Вот где и происходит прорыв. Вот на чём нам действительно следует сфокусироваться, даже если это требует жертв. Здоровый субъект с хорошо проработанным базисом вместо этого... — в его голосе зазвучало презрение, — этой самодеятельности. Как достичь более прочного гомеостаза. То, что этого достичь сложно, не делает задачу неразрешимой в принципе.
— То есть, в этом нет ничего противоестественного, — вставил Холден, подливая в бокал доктора ещё немного вина из бутылки.
— Бессмысленный термин, — отрезал Кортасар. — Человечество развивалось внутри природы. Мы и есть природа. Как и всё, что мы делаем. А сама идея, что мы особенные — из области чувств и религии. Не имеет отношения к научной парадигме.
— Значит, если мы приходим к тому, что все могут жить вечно, это не противоречит природе? — в голосе Холдена слышалась неподдельная заинтересованность.
Кортасар придвинулся к заключённому, размахивая левой рукой, а в правой сжимая бокал.
— Все ограничения мы выстраиваем для себя сами. Совершенно естественно стремиться к выгоде для себя. Совершенно естественно давать преимущества собственным отпрыскам, отбирая их у других. Совершенно естественно убивать врагов. Это даже незачем насаждать извне. Всё это изначально заложено в структуру нормального распределения.
Тереза подперла подбородок руками. Кортасар точно пьян. Сама она в таком состоянии не бывала, но видела других взрослых, и на государственных должностях, с таким же расфокусированным взглядом и слегка не в себе.
— Однако вы правы, — сказал Кортасар. — Абсолютно. Нам нужна обширная и надёжная база. Это верно.
— Бессмертие — это игра с высокими ставками, — произнёс Холден, как будто соглашаясь.
— Да. Проникновение в глубины протомолекулы и всех имеющихся артефактов — работа длиной в сотни жизней. Если её исследователи смертны, сменяются другими, менее знающими людьми, это несомненно реально плохая идея. Но таков политический курс. Это наш путь вперёд. Вот такой.
— Потому что Дуарте установил такой курс, — заметил Холден.
— Потому что мы все приматы и придерживаем самое ценное для своей родни за счет всех остальных, — сказал Кортасар. — «Лишь один человек может стать бессмертным», вот как он заявил. Но потом он сам сменил правила. И она тоже может, он сделал исключение для своей дочери. Потому что она не что иное, как его продолжение. Я от этого не в восторге. Просто такие уж мы создания. Я не в восторге. Но это не важно.
— И отлично, — сказал ему Холден.
— Важно получать хорошие данные. Один подопытный. Много людей. Всё едино. Но плохая проработка эксперимента — вот где подлинный грех, — невнятно бормотал Кортасар. — Впрочем, он не мой. Природа всегда пожирает детей.
Холден подвинулся, заглянул прямо в камеру наблюдения, словно знал, где спрятан объектив. Словно знал, что Тереза смотрит. «Ты должна за мной приглядывать». Даже после того, как он отвёл взгляд, у Терезы оставалось глубоко закравшееся ощущение, что он её видел так же ясно, как и она его.
Тереза выключила воспроизведение, почистила логи и вернулась в постель, но уснуть так и не смогла.
Глава пятнадцатая
Исполняешь мечту — получаешь по хребту. Наоми отогнала от себя эту мысль, как и десяток раз до этого.
Первая часть разорения её убежища оказалась самой простой. Наоми много лет провела в полётах, ей случалось самой возить грузы, воевать с контрабандистами для АВП или Транспортного профсоюза. Она знала все эти трюки. Демонтаж кресла-амортизатора и всей системы — дело на два часа. Всё ее имущество состояло из модулей. Легко разобрать, легко пустить в оборот как запчасти. Всё это запросто могло раствориться в большом корабле, превратиться в горстку лишних деталей, просчёт инвентаризации.
С пустым контейнером справиться чуть посложнее, но ненамного. В соответствии с грузовой декларацией, её контейнер должен быть заполнен тем же грузом выращенных на земных фермах бактерий и микроорганизмов и питательной почвы, что и семьдесят других контейнеров на корабле. С помощью перемещения содержимого примерно десятка других контейнеров и чуть менее плотного заполнения образовался некоторый избыток, достаточный для загрузки её бывшего дома. К тому времени, как груз дойдёт до места назначения, она уже будет где-нибудь в другом месте. И даже если Лакония задним числом отследит неточности, вряд ли возникнут какие-то подозрения, кроме обычного воровства.
Настоящей проблемой было время. Ну, то есть, первой существенной проблемой.
Корабль Лаконии уже тормозил на подходе. Оставшиеся до встречи восемнадцать часов — не так много на всё, что предстояло сделать Наоми. Эмма ей помогала. Эта женщина работала на грузовиках гораздо дольше Наоми и погрузочным мехом управляла как частью своего тела. Но всё же они с трудом успевали.
И каждый час шипения и скрежета меха, запаха промышленной смазки и мучительной боли — ещё одна возможность постоянному экипажу заметить, что здесь происходит нечто странное. Ближе к концу Наоми отослала Эмму обратно, узнать, есть ли новая информация о ситуации в целом. Останавливают ли прочие корабли. Это лишь совпадение или на эсминце точно известно, что Наоми здесь.
Пока не знаешь, нужно думать, что есть надежда. Еще один девиз её нынешней жизни.
Наоми переместила последние поддоны в сталь и керамику, которая месяцами служила ей домом, закрыла дверь, запечатала и наклеила поверх печати стикер таможенного досмотра. Ещё ей придётся складывать мех и заменять стикеры на всех вскрытых контейнерах, но это займёт только несколько лишних минут. До досмотра оставалась почти половина смены. Чуть больше четырёх часов на то, чтобы заново придумать себя и смешаться с остальным экипажем. Вот это — вторая подлинная проблема...
Исполняешь мечту — получаешь по хребту.
Они сидели в баре на Палладе-Тихо, вскоре после того, как две станции стали единым объектом. Кларисса чувствовала себя тогда относительно хорошо. Во всяком случае, настолько, что пошла выпить. Наоми не помнила, в каком именно баре это происходило, лишь то, что там была гравитация, а значит, наверняка в старом жилом кольце Тихо. Она помнила, что там был и Джим. Они говорили о предстоящем изменении семейного положения Алекса.
О том, приведёт ли он свою новую жену на корабль или будет брать отпуск, чтобы побыть с ней, или как-то еще. У каждой опции имелись свои преимущества и недостатки. Оглядываясь назад, Наоми подумала: все они понимали — эти отношения обречены. Кларисса откинулась на спинку стула со стаканом виски в руке.
— Исполняешь мечту — получаешь по хребту, — сказала она. Голос звучал задумчиво.
— Когда я была в тюрьме, мне ничего не хотелось сильнее, чем оказаться где-нибудь в другом месте. Потом я вышла наружу.
— В апокалиптический ад, — заметила Наоми.
— Даже после этого. Когда мы выбрались на Луну, когда попали на «Роси». Было тяжело. Я знала, кем я была в тюрьме. Чтобы понять, кто я на воле, понадобились годы.
— Мы ведь тут говорим о браке.
— Исполняешь мечту — получаешь по хребту, — повторила Кларисса.
Наоми коснулась рукой контейнера. Она сама заключила себя в тюрьму ради безопасности, и безопасность превратила её в пленницу. Ей больше всего на свете хотелось снова проснуться рядом с Джимом. Чего-то вроде беспечной спокойной жизни с ним бок о бок. Но теперь, хотя она этого и не получила, ей хотелось лишь вернуть назад свою отшельничью хижину.
Звякнул её ручной терминал. Это мог быть только один человек.
— Ну, как наши дела? — спросила она.
— У меня появился план, — ответила Эмма. — Жду тебя возле третьего медотсека.
— Я не знаю, где это. У этого корабля есть функция указателя направления? А то мне кажется, что спрашивать, как пройти, не самая лучшая идея.
— Чёрт. Ладно. Жди на месте. Спущусь минут через десять. Я тебя отведу.
— Принято, — сказала Наоми, разрывая соединение. Это давало ей время запечатать контейнеры.
Эмма, парившая рядом с ней, держала иглу для подкожных инъекций между большим и указательным пальцами, как будто играет в дартс. Если не думать о её медицинских навыках, план выглядел надёжным, насколько Наоми могла надеяться — за такое краткое время. Она опять подняла подбородок, и Эмма нанесла новый удар, короткий укол в челюсть справа, симметрично уже отекающей левой стороне.
— Как ощущается? — спросила Эмма.
— Зудит, — сказала Наоми.
— Так что, продолжаем с глазами?
— Да.
Воткнуть Наоми в корабельный реестр было невозможно. Даже если бы удалось задним числом оформить все документы в последнем порту пребывания «Бхикаджи Камы», Эмма всё равно не имела необходимого допуска. А путаница в системе прямо перед досмотром — считай, катастрофа. Прикрыть исправления не получится, а изменения, сделанные в последний момент, станут ясным указателем на то, что как раз хотелось бы спрятать.