— Всё в порядке? — спросила Наоми.
Эмма покачала открытой ладонью, жест мог значить и «да», и «нет».
— Капитан Бирнхем не разговаривает со мной, а Чак не унимается.
— У тебя проблемы из-за меня, — сказала Наоми.
— Мои проблемы из-за меня самой, — Эмма сняла крышку с груши с едой. — Ты появилась, как раз, когда всё на меня навалилось.
— Понятно, — сказала Наоми. Удивительно, как хорошо разговаривать с кем-то лично, без световой задержки. Даже когда разговор ни о чём. Может, в этом случае даже особенно хорошо. — Чак, похоже, неплохой человек. Он состоит в подполье?
Эмма фыркнула.
— Он для этого не годится. Суетится чересчур много. Сейчас не впал в эйфорию лишь потому, что понимает — никто не жаждет общаться с тем военным комиссаром на пересадочной станции. У половины народа на корабле есть что-нибудь, что они предпочли бы не демонстрировать слишком явно, другой половине приходится с ними работать.
— Выглядит ненадёжно.
— Это да, — согласилась Эмма. — Но работаем с тем, что есть. Кроме того, за это мы и воюем, разве не так?
— О чем это ты? — спросила Наоми.
Эмма не спеша отхлебнула из своей груши, глотнула и пожала плечами.
— На первом корабле, где я служила после того, как покинула «Пинкуотер», помощник капитана влюбилась в одного из механиков. Оба были совсем младенцы. Гормонов больше, чем крови. В компании были запреты на близкие отношения, но что тут поделаешь? И этот помощник старалась бывать там, где механик. Начала использовать корабельные системы для наблюдения, на смене он или нет. Механику это не нравилось. Дошло до того, что они устроили громкий скандал посреди медотсека. Помощник рыдала. Два дня не выходила потом из каюты. Хотя была неплохим работником. Механик тоже знал своё дело. Однако обоих уволили. Ну, правила, ты понимаешь.
— Значит, вот как ты видишь подполье, — Наоми искренне улыбнулась. — Добиться свободы романтических похождений на кораблях профсоюза?
— Легко устанавливать правила, — ответила Эмма. — Легко построить систему с идеальной логикой и порядком. Всё, что нужно, только исключить сострадание, так? А когда человек попадает в эту систему, и она его перемалывает и уничтожает — он сам виноват. А не правила. Всё, что мы можем сделать сто́ящего, это только с людьми. Несовершенными, глупыми, лживыми, нарушающими все правила. Лаконийцы совершают ту же ошибку, что и всегда. Наши правила хороши, и они бы отлично работали, но с другим биологическим видом.
— Ты говоришь как один мой знакомый, — сказала Наоми.
— Я умру ради этого, — продолжала Эмма. — Я умру ради того, чтобы люди могли ошибаться и всё-таки получать прощение. Разве ты здесь не ради этого?
Наоми смотрела на собеседницу. Гневно сжатые челюсти, в голосе боль. Она подумала, уж не Эмма ли была тем старшим помощником. Впрочем, это неважно.
— У всех нас свои причины быть здесь, — сказала Наоми. — Не так важно какие, главное, что мы на это пошли.
— Точно, — сказала Эмма.
Наоми рассмеялась, смех звучал горько и резко.
— Я уже слишком много времени провела с людьми, которые готовы убить, если не подчиняешься правилам. Я всю жизнь стараюсь по полной.
— Пусть всем нам хватит сил, — ответила Эмма.
В столовую вплыл плосколицый тип в командирской форме, бросил на них взгляд и тут же пригляделся внимательнее. Техники жизнеобеспечения посмотрели на него, потом на Наоми, а после побросали пустые груши в утилизатор и удалились. Офицер подошёл к распределителю, взял какой-то напиток — кофе, чай или матэ — и удалился, не оглядываясь. От его недоброжелательности так и веяло холодом.
— У тебя есть всё, что нужно? — спросила Эмма, как будто плосколицего здесь и не было.
Сам вопрос был важнее, чем просто слова.
— Всё нормально, — сказала Наоми. — Но когда придём в порт...
— Мы тебя безопасно высадим, — перебила Эмми. — После этого...
— Знаю, — сказала Наоми. После этого она так и останется преступницей. Останется в бегах. Мышкой, ищущей безопасную норку. Вот что будет.
— Может, у Сабы есть что-нибудь для меня.
— Буду за тебя молиться. А пока, если тебе нужно что-нибудь, всё же лучше ко мне, чем к Чаку, — сказала Эмма, потянула из груши остатки пасты, промокнула губы и направилась к двери. Наоми повисела в столовой одна ещё несколько минут. Забирая грушу с чаем к себе в каюту, она чувствовала себя виноватой, но совсем чуть-чуть.
«Бхикаджи Кама» — огромный корабль. Три четверти километра в длину, и настолько широкий, что на схемах казался коротким. Его построили несколько десятилетий назад для перевозки большого количества людей и припасов к одному из внешних миров, чтобы прибывшая колония сразу стала самодостаточной. Дома, утилизаторы, почва, реакторы и топливо.
Всё, необходимое человечеству для создания точки опоры во враждебной чужой экосфере — за исключением красоты и понимания, как среди всего этого жить. Коридоры корабля были однообразно-зелёными, с поручнями для рук и ног, нечищеными по меньшей мере пару недель. Корабль тщательно экономил воду — для отопления вместо каналов-испарителей использовались пассивные радиаторы, отчего воздух был горячее, чем предпочла бы Наоми.
Каюта у неё была крошечная. Не просто меньше, чем прежний контейнер — меньше, чем какая-нибудь кладовка на «Роси». Кресло дешёвое, с пованивающим гелем, и в нём нельзя было даже расправить руки. На Поясе такой тип дизайна назывался albuepartir из-за того, что во сне руки плавали и неожиданное ускорение могло их сломать.
Кто-то из предыдущих жильцов изобразил на антиосколочном покрытии сцену сложной и яростной перестрелки меж двумя группами условных фигурок, одни с цветными кругами вместо голов, другие с бесцветными. Наоми пристегнулась к креслу, вошла в систему с поддельным идентификатором, который дал Чак, и погрузилась в работу.
Забавно, что с нынешним доступом она могла получить больше информации, чем по своим прежним пассивным каналам. Она пыталась быть с этим поаккуратнее и не злоупотреблять доступом, чтобы не создавать больше красных флажков, чем уже есть.
Но всё же она сделала запрос в зеркало базы данных профсоюза насчёт военных комиссаров и изменений в регулировании Лаконией транспортных узлов. На корабле вроде «Камы» подобные вещи мог просматривать и, возможно, уже запрашивал кто угодно другой. Наоми отличалась от них только взглядом на получаемую информацию.
Она ошибалась, решив, что военный комиссар, направленный в систему Сол, означал что-то особенное относительно этой системы. Они все тут ошибались. Ещё одного отправили на Оберон, и это меняло масштаб. Теперь, когда Наоми знала, что нужно высматривать закономерности, она их увидела. Как грузовики перенаправляли на Медину транзитом или их задерживали. Проверки жизнеобеспечения на кораблях, которые шли с загрузкой, приближенной к максимальной.
Это ещё нельзя считать подтверждением. Не точно. Но если в колониальные миры негласно направляется волна бюрократов Лаконии, то есть, без фанфар и предупреждений на местах создаётся инфраструктура нового уровня — это выглядит именно так.
Один военный комиссар, направленный на Землю, это возможность. Два, размещённые на постах в системе Сол и на Обероне — угроза. Соглядатаи, которых новый лаконийский мандаринат негласно помещает в транспортные узлы — это эскалация. Если Лакония будет действовать в том же духе и поставит своих офицеров на самих кораблях — это значит, игре в напёрстки конец.
Наоми пролистала данные, выискивая места, где, возможно, ошиблась. Где её интерпретация могла оказаться неверной или к тем же данным подходила другая трактовка. Она цеплялась за надежду, как пациент хватает за руку доктора и слушает его вердикт — вдруг он ещё не на последнем издыхании?
Эмма приняла соединение почти сразу же после запроса.
— Мне нужно послать сообщение, — сказала Наоми.
— Куда? — спросила Эмма сквозь шум других голосов.
— Наверх. Хочешь, чтобы я назвала имя?
Помолчав минуту, Эмма ответила:
— Найдешь дорогу к командной палубе?
— Встретимся там, — ответила Наоми и разорвала соединение.
Когда мысли заняты чем-то другим, она проворнее перемещалась по кораблю. Как будто тело, избавившись от контроля сознания над ритмами корабля, само попадало в них. Пока перед ней мелькали палубы, Наоми продумывала сообщение — как говорить, чтобы сделать ситуацию прозрачной для Сабы, но непонятной для всех, кто мог перехватить луч здесь или на ретрансляторах, преодолевавших помехи врат.
Эмму она услышала, не доходя до командной палубы. Голос звучал визгливо и резко, как пила. Наоми втащилась на палубу и потянулась к поручню, чтобы остановиться. Эмма повисла в воздухе рядом со станцией связи, руки сложены, челюсть выдвинута вперёд. Её собеседник, человек с бородой цвета соли с перцем, длиннее, чем коротко остриженные волосы, отвёл взгляд от Эммы довольно надолго, чтобы увидеть Наоми, потом с отвращением опять обернулся к Эмме. Мундир идентифицировал его как капитана Бирнхема. Инженер связи, оказавшийся между ними, напоминал мышку в кошачьей драке.
— До сих пор, ответ был «нет». А теперь, когда вот эта, — Бирнхем ткнул подбородком в сторону Наоми, — шляется по моей палубе, ответ «пошли вон отсюда».
— Это же ничего не значит, — сказала Эмма. — Пять минут узконаправленной связи с Мединой. Никто и мигнуть не успеет. Обычное дело.
— Ну, это уж слишком, — он обернулся и теперь смотрел на Наоми. — Можете ничего мне не говорить. Я знаю, кто вы такая, и знаю, что из себя представляете, и оказал вам это нежданное гостеприимство исключительно из чёртовой стариковской добросердечности.
— Вам, как и ей, есть что скрывать, — сказала Эмма. — Все знают про запечатанные каюты.
Связист вжался в гель своего кресла, как будто хотел в нём раствориться. Наоми рассматривала капитана «Бхикаджи Камы» со всем спокойствием и достоинством, на какие была способна.
— Я очень ценю тот огромный риск, которому моё присутствие подвергло вас и ваших людей. Я не пошла бы на это, если бы был лучший путь, но его нет. Если бы всё шло так, как я рассчитывала, вы никогда не узнали бы о моем присутствии здесь. Но случилось иначе. Теперь мне требуются пять минут вашей узконаправленной связи.