— Не знаю, — голос Терезы стал тоненьким, даже для неё.
Он кивнул.
— Это хотя бы честно. Позволь мне сузить твой выбор. Теоретически, правила игры таковы, что, когда исчезает корабль, мы наказываем оппонентов. Я лично установил это правило. И теперь, в свете произошедшего, мы должны ему следовать или остановиться?
— Остановиться, — не колеблясь отозвалась Тереза. Она видела разочарование в отцовских глазах, но не понимала причины. Это же очевидный ответ.
Он сделал глубокий вздох и, прежде чем продолжить, на миг прижал пальцы к губам.
— Давай я добавлю некоторый контекст, — начал он. — Помню, когда ты была маленькой, произошёл один инцидент. Твоя мама тогда ещё была с нами, ну, а ты была совсем крошкой. Только начала говорить. У тебя была любимая игрушка — деревянная резная лошадка.
— Я её не помню.
— Ничего страшного. В тот день тебя надо было укладывать спать, ты устала, и тебе нездоровилось. Мама хотела тебя покормить, как всегда перед сном, но ты грызла свою лошадку, рот был занят. И поэтому мама забрала у тебя лошадку, а ты ударилась в слёзы. В тот момент у нас было два варианта. Мы могли забрать у тебя игрушку, чтобы ты делала то, что нужно. Или отдать обратно и таким образом дать тебе понять, что истерика помогает.
Перед ней словно отражением мыслей появился образ — Эльза в объятиях матери. Неужели это неправильно? И разве мать Эльзы, утешая своё дитя, объясняет ей, что можно кричать и опрокидывать стол? В тот момент Терезе так не казалось.
— Ты считаешь, что мы должны... Ты пошлёшь за врата корабль с бомбой?
— Зуб за зуб, — сказал он. — Это значит, придется на какое-то время остановить трафик через кольцо врат. Это значит больше не эвакуировать корабли до тех пор, пока не проведем эксперимент. Но зато дадим знать врагу, что способны его наказать. Или можем показать, что не способны.
— Ох... — сказала Тереза. Она просто не знала, что ещё тут можно сказать.
Отец наклонил голову. Голос остался таким же мягким, почти утешающим.
— Вот почему я хочу, чтобы ты была рядом со мной. Таким, как мы, приходится принимать подобные решения. Простым людям — нет. Здесь требуется применять логику и дальновидность, которые есть у нас. И мы будем беспощадны. Для иного выбора ставки чересчур высоки.
— Это для нас единственный способ выиграть, — сказала она.
— Не могу утверждать, что мы выиграем, — ответил отец. — И никогда не мог. Я всегда знал только то, что мы будем сражаться. С того момента, как открылись врата, я знал, что мы пройдём через них. И что нам придётся столкнуться с тем, что уничтожило цивилизацию, бывшую здесь до нас.
— Готы, — сказала она. — Готы и свинцовые водопроводные трубы.
Отец усмехнулся.
— Полковник Ильич опять рассказывал о Древнем Риме. Ну ладно. Мы можем называть их и готами, если тебе так нравится. Как только мы узнали о существовании этого «нечто», то поняли, что когда-нибудь придётся вступить с ним в конфликт. С той самой секунды, как появляется оппонент, война становится неизбежной. Не знаю, будет ли победа за нами. Но знаю, что если мы победим, то лишь так. Интеллект, беспощадность и стремление к цели. Из всего нашего вооружения это главное.
Тереза кивнула.
— Прости, — сказала она. — Я дала неверный ответ.
— Я знаю, на что ты способна, — ответил отец. — Вот почему я тебя позвал. Пройдёт время, и ты научишься рассуждать как я. Научишься быть таким лидером, каким смог стать я. Для этого потребуются определенные усилия. Но отчасти это будет происходить естественно, по мере твоего взросления. А кое-что, я думаю, придёт, когда ты... изменишься.
— Изменюсь?
— Трансформируешься. Станешь бессмертной. Я поговорил с доктором Кортасаром о начале проведения процедуры с тобой. Конечно, это займёт какое-то время, но с тех пор как я начал, я многому научился. Такому, чего не знал, когда был просто... пожалуй, просто человеческим существом.
Он взял её за руку. На миг в его глазах и на коже ярче вспыхнуло опаловое свечение. Когда он заговорил, голос звучат так гулко, словно в маленькой комнате вдруг появилось эхо.
— Я вижу так много такого, чего не мог видеть раньше. Ты это тоже увидишь.
Глава двадцать первая
По плотно сжатой челюсти и пустоте в глазах она поняла, что Сагале приготовился к ее реакции. Элви зацепилась ногой и рукой за поручни на стене и поискала в себе какие-нибудь чувства, соответствующие его ожиданиям, но нашла лишь слабое разочарование. Даже голова не кружилась.
Когда адмирал вызвал ее к себе, Элви заподозрила неладное. Теперь, когда остальная команда разбужена и введена в курс дела, всё, что говорилось на мостике даже шепотом, за минуты становилось известно всем и каждому. Так действует на людей страх, заставляя быстро делиться слухами.
— А если я против этого плана? — сказала она. — Потому как мы оба знаем, что я против.
— Я передам это лично Первому консулу Дуарте. Для него не менее важно, чем для меня, чтобы вы понимали, насколько серьезно мы относимся к вашему мнению.
— Это что-нибудь изменит?
— Честно?
— Ну вашу ж мать. Еще один корабль с бомбой? После... — она сделала рукой неопределенный жест, означавший пространство врат, потерянные врата и все остальное. У нее было три дня, чтобы переварить случившееся, но она не смогла. Слишком оно было огромным.
Трех дней оказалось достаточным для Сагале, чтобы доложить, а Дуарте обдумать и ответить. Но, вероятно, недостаточно, чтобы Сагале успел возразить и получить отказ. Он даже не пытался. Вот что разочаровывало.
— У нас есть протокол. Если корабль исчезает при проходе, следует послать в те же врата корабль с бомбой. Только так мы сможем донести наше сообщение.
— А потом посмотрим, не лишимся ли еще парочки врат?
— Наши потери... значительны. Но по мнению Первого консула, они не свидетельствуют об эскалации со стороны врага.
— И как же вы пришли к такому выводу?
Сагале поднял руку, но мягкость во взгляде превратила этот жест скорее в просьбу выслушать его, чем в приказ замолчать. Элви скрестила руки на груди и кивнула.
— Атаки врага были неэффективны в том... в том, что они нанесли незначительный ущерб. Потеря сознания, которую мы пережили в Соле, когда погибла Паллада, возможно, была смертельной для создателей протомолекулы, но нам не причинила вреда. Ответный удар в системе Текома в любом другом месте оказался бы ерундой. Эффект был вызван... неудачным стечением обстоятельств, скажем так, особенностями ландшафта, которых нет больше нигде в империи.
— То есть я просто выбрала не тот атолл Бикини?
— Никто не винит вас в том, что произошло, доктор. Вы не могли знать больше, чем мы. Если и была допущена стратегическая ошибка, то мной. Я рассматривал негостеприимную природу системы как преимущество и проглядел возможные последствия.
Он развел руками.
— Или, — сказала Элви, — это была ловушка.
— Я не понимаю, как...
— Помолчите. Теперь моя очередь. То, что мы видели в Текоме, совершенно не похоже на предыдущие случаи. Мы все время оставались в сознании, наше восприятие или что-либо не изменялось. Это было нечто совсем другое. И если вы ищете в этом логику, найти ее не так уж сложно.
— Просветите меня.
— Та звезда не естественного происхождения, ее создали. Сконструировали из системы, похожей на Сол. Ее сделали и нацелили на врата, как будто привязали спусковой крючок ружья к дверной ручке. Наш корабль с бомбой как-то активировал ее. Может, он заставил нечто посмотреть на нас и таким образом запустил процесс. Я не знаю. Но это была мина-ловушка.
— Интересная интерпретация, — с кислой миной, будто укусил гнилое яблоко, заметил Сагале.
— Они выстрелили из самого большого ружья, какое только можно создать, учитывая физические законы вселенной. И при этом что? Станция была построена так, чтобы пережить это. Она приняла гамма-луч взорвавшейся нейтронной звезды и не погибла.
— Вам это кажется важным.
— Мне это кажется явным признаком того, что мы ввязались в драку далеко не в своей весовой категории, и нужно перестать наносить удары!
— Не нужно кричать, доктор.
Элви разжала кулаки и попыталась расслабить челюсть. Лицо горело, и она не знала, от страха или от злости, если обычные эмоции вообще подходят к подобной ситуации. У Сагале зазвенело какое-то предупреждение, и он его отключил.
— Не то чтобы я с вами не согласен, — сказал он. — Но что значит «перестать наносить удары»?
— Например, для начала было бы неплохо не посылать корабли с бомбами.
— Возможно. Или полностью прекратить использование врат. Вы это нам порекомендуете? Некоторые колонии погибнут, но, может, это приемлемые потери. Однако, когда проблемы начались в прошлый раз, отключение врат не спасло существ, использовавших их. Когда мы включили систему, они были мертвы.
— Я предлагала не создавать проблемы.
— Они начались задолго до существования Лаконии. Корабли исчезали десятилетиями. Что бы это ни было, оно началось до того, как мы его распознали. Лучший способ разрушить стратегический план — это забросить его раньше, чем на то появятся достаточные причины. Первого консула ввели в курс дела, и он считает, что план «зуб за зуб» по-прежнему имеет смысл.
— И значит, вы это сделаете.
— Я делаю то, что приказано, доктор. Я офицер армии Лаконии. Как и вы.
Настроение на «Соколе» проявлялось в мелочах. Вместо того, чтобы, размышляя о чем-то, бродить в столовую и обратно, Джен оставалась на рабочем месте. Тревон слонялся по кораблю, выстукивая рваный ритм большим и средним пальцем каждый раз, когда приходили новые данные о состоянии Медины и «Тайфуна». Сагале большую часть времени оставался у себя, избегая Элви, Фаиза и остальных ученых, как будто их неодобрение его волновало.
Где-то там, у Медины, капитан вытянул короткую спичку, и новым кораблем-бомбой стала «Причуда Мирона». На главном экране рой мехов и дронов выгружал из его трюмов груз. Маленькие огоньки их двигателей напомнили Элви термитник.