Сомнения пришли позже, когда она оказалась в их армии и узнала, откуда у Лаконии такое ошеломительное технологическое превосходство.
Когда встретилась с катализаторами.
— Нужно возвращаться, — сказал Фаиз, заканчивая убирать посуду. — Часики тикают.
— Одну минуту, — ответила она, скрываясь в крошечной ванной, которую они делили друг с другом. Одна из привилегий ее статуса. Из зеркала над раковиной на нее смотрела пожилая женщина. В глазах женщины застыла тревога из-за того, что она собиралась сделать.
— Ты скоро? — крикнул Фаиз.
— Иди, я догоню.
— Боже, Эл, ты же не собираешься снова на это смотреть?
Это. Катализатор.
— Это не твоя вина, — сказал Фаиз. — Не ты планировала это исследование.
— Я согласилась его курировать.
— Милая. Дорогая моя. Свет моей жизни. Как бы мы ни называли Лаконию на публике, под оберткой это диктатура. У нас не было выбора.
— Я знаю.
— Тогда зачем себя мучаешь?
Она не ответила, поскольку не могла объяснить, даже если бы хотела.
— Я догоню.
Катализатор содержали в самом сердце «Сокола», окружив со всех сторон толстым слоем обедненного урана и самой замысловатой клеткой Фарадея в Галактике. Довольно быстро выяснилось, что протомолекула общается со скоростью выше световой. Главной теорией стало квантовое сплетение, но каков бы ни был механизм, протомолекула побеждала пространство примерно так же, как созданная ей система врат. Кортасару с командой понадобились годы, чтобы понять, как предотвратить общение образца протомолекулы с остальными, и за десятилетия они в конце концов придумали комбинацию материалов и полей, заставлявшую звено протомолекулы потерять связь с другими.
Звено. Оно. Катализатор.
Дверь охраняли двое морпехов Сагале в синей силовой броне, скрипевшей и щелкавшей при движении. У каждого имелся огнемет. Просто на всякий случай.
— Мы собираемся использовать катализатор, я хочу его проверить, — сказала Элви в пространство между двумя охранниками. Несмотря на полученное воинское звание, она зачастую не могла определить старшего офицера среди присутствующих. Ей не хватало курса молодого бойца и практики длиной в целую жизнь, имевшейся у всех лаконийцев.
— Конечно, майор, — сказала та, что слева. Слишком молода, чтобы быть старшим офицером, но среди лаконийцев такое встречалось часто. Большинство из них выглядело слишком молодо для своих званий. — Вам требуется сопровождение?
— Нет, — ответила Элви. — Нет, я всегда делаю это в одиночестве.
Женщина тронула что-то на запястье своей брони, и дверь скользнула вбок.
— Дайте знать, когда соберетесь выходить.
Комнатой катализатору служил куб. Четыре метра в каждом измерении. Ни кровати, ни раковины, ни туалета. Только цельный металл и решетка стока. Один раз в день помещение заливали растворителем, а затем жидкость откачивали и сжигали. Лаконийцы одержимо соблюдали протоколы обеззараживания, когда дело касалось протомолекулы.
Катализатор когда-то был женщиной под шестьдесят. В официальных записях, доступных Элви, отсутствовали сведения о ее имени и причине, по которой ее отобрали для заражения протомолекулой. Но, оказавшись в лаконийской армии, Элви быстро узнала о Загоне — месте, куда отправляли приговоренных преступников для намеренного заражения, чтобы у империи был неограниченный запас протомолекулы.
Этот катализатор оказался особенным. Благодаря действиям Кортасара или какой-то особенности генетики, женщина была только носителем. Она демонстрировала ранние признаки заражения — изменения в коже и скелете — но за месяцы, проведенные на «Соколе», эти изменения нисколько не прогрессировали. И она так и не дошла до фазы, которую все называли «блюющий зомби», когда инфицированного тошнило протомолекулой в попытках распространить инфекцию.
Элви знала, что находиться в одном помещении с катализатором абсолютно безопасно, но все равно каждый раз содрогалась, входя туда.
Зараженная женщина посмотрела на нее пустыми глазами и пошевелила губами в беззвучном шепоте. Пахла она в основном ежедневной ванной из растворителя, но к этому примешивалось кое-что еще. Запах гниющей плоти, как в морге.
Нормально приносить в жертву животных. Крыс, голубей, свиней. Собак. Шимпанзе. Биология всегда страдала когнитивной двойственностью, доказывая, что люди лишь подвид животных, и в то же время заявляя о моральных отличиях. Нормально убить шимпанзе во имя науки. Но ненормально убить человека.
Очевидно, за некоторым исключением.
Может, катализаторы сами соглашались. Может, перед ними стоял выбор — либо это, либо более жестокая смерть. Если таковая существует.
— Мне жаль, — сказала Элви, как делала каждый раз, когда приходила в эту комнату. — Мне так жаль. Я не знала, чем они занимаются. Я бы никогда не согласилась.
Голова женщины качнулась, будто карикатурно выражая согласие.
— Я не забуду, что они с тобой сотворили. Если я когда-нибудь смогу это исправить, я это сделаю.
Женщина оттолкнулась руками от пола, будто хотела встать, но в руках не хватало силы, и они безвольно повисли. Просто рефлексы, сказала себе Элви. Инстинкт. Мозг женщины умер или превратился в нечто, что нельзя назвать мозгом. Под этой кожей по-настоящему нет жизни. Больше нет.
Но была.
Элви вытерла глаза. Вселенная всегда причудливее, чем вам кажется. Порой она полна чудес. А порой — ужасов.
— Я не забуду.
Глава вторая
Наоми скучала по «Росинанту», но теперь она по многому скучала.
Её старый корабль и дом до сих пор стоял на Фригольде. Прежде чем покинуть его, они с Алексом отыскали на южном континенте планеты систему пещер достаточной глубины, чтобы вместить корабль. Они опустили его в пересохший тоннель и несколько недель устанавливали покрытия и уплотнения, чтобы удержать от проникновения местную флору и фауну. Когда бы они ни вернулись к «Роси», он будет ждать их наготове. А если никогда не вернутся, он останется там навек. В вечном ожидании.
Временами во сне Наоми снова ходила по кораблю. Она помнила каждый его сантиметр, от верха кабины до изгиба двигателя. Она представляла себе этот путь, в невесомости или под тягой. Она слышала, что в древности на Земле таким образом учёные строили дворцы памяти. Алекс в кабине, с часами в руках. Потом вниз, на полётную палубу, где Кларисса и Амос перебрасывают друг другу мяч голго с цифрой два на боку — уменьшаем вдвое начальную скорость. Потом вниз, к их с Джимом каюте. Джим один. Джим — перемещение. Простое кинематическое уравнение, три равные переменные, легко запомнить, поскольку все они ранили её сердце.
Именно по этой причине, когда к ней дотянулись Саба и подполье, она согласилась на игру в наперстки. Воспоминания похожи на призраки, и до тех пор, пока нет Джима и Амоса, «Роси» тоже будет немного призрачным.
Нет не только Джима, хотя он ушёл первым. Наоми потеряла ещё и Клариссу, которая умерла бы медленно от яда своих имплантов, если бы не предпочла смерть в бою. Амос взялся выполнить опасное задание подполья, глубоко на вражеской территории, а потом умолк, пропускал один сеанс связи за другим, пока они в конце концов не потеряли надежду снова его услышать. Даже Бобби, пусть она в полном порядке, но теперь в капитанском кресле собственного корабля. Все они потеряны для Наоми, только Джим был самой серьезной потерей.
С другой стороны, по Фригольду она совсем не скучала. Некоторое время была своя прелесть в жизни под открытым небом, но тревога продлилась дольше, чем ощущение новизны. Если приходится жить как беглец, вне закона, то уж лучше там, где воздух держится в чём-то видимом. Её новое жилище, пусть жалкое и ужасное, по крайней мере, этим преимуществом обладало.
Снаружи её конура походила на стандартный грузовой контейнер для перевозки маломощного планетарного ядерного реактора. Такие использовали колонисты тринадцати сотен новых систем, чтобы обеспечить энергией небольшой город или среднего размера горнодобывающую станцию. Места в контейнере хватало для кресла-амортизатора на карданной подвеске, аварийной системы жизнеобеспечения, запаса воды и полудюжины модифицированных торпед ближнего действия. Кресло служило Наоми кроватью и рабочим столом. Система жизнеобеспечения обеспечивала её энергией и едой и утилизировала отходы. Экипажу застрявшего корабля такая система дала бы возможность прожить несколько недель, правда, далеко не в комфорте. Запас воды предназначался для питья, но часть расходовалась для того, чтобы спрятать корабль, направлялась к маленьким панелям испарителя на внешней поверхности контейнера для выведения избыточного тепла.
А торпеды Наоми использовала для общения с миром.
Только не сегодня. Сегодня она собиралась повидать реальных людей. Подышать их воздухом, коснуться их кожи. Послушать живые голоса. Она не понимала толком, то ли волнуется из-за этого, то ли энергия, бурлящая где-то внутри — дурное предчувствие. Одно сильно смахивало на другое.
— Разрешение на открытие, — сказала она, и монитор кресла-амортизатора, поколебавшись, отправил-таки сообщение, а спустя пару мгновений выдал: «Подтверждено. Отбытие в 18.45. Не опаздывать».
Наоми отстегнулась от кресла и пролетела к внутренней двери контейнера, на пути закрепляя шлем на скафандре. С виду застёжки на скафандре надёжны, но она всё же проверила их ещё раз, потом откачала воздух в резервную систему контейнера, сбросив давление в нём почти до вакуума. Когда давление достигло предела эффективности блока и перестало падать, Наоми толкнула дверцу контейнера и выбралась на простор грузового отсека.
«Последняя Истина», переделанный ледовоз, теперь служил дальнобойщиком, доставлял грузы в колонии. Его трюм был огромен, как небо Фригольда, или казался таким. Там мог поместиться «Росинант» и ещё одиннадцать таких кораблей, и они бы не мешали друг другу. Вместо этого на креплениях были установлены тысячи контейнеров, подобных жилищу Наоми, ожидавших загрузки и перевозки из системы Сол к какому-нибудь новому городу или станции, которые строило человечество. Укрощение дикой природы новых планет, не ведавших про генетический код человечества или про древо жизни. И большая часть контейнеров содержала то, что заявлено — почву, инкубаторы для производства дрожжей, хранилища бактерий.