— Он был моим другом, — сказала Тереза.
— Нет. Не был. Мы получили данные с нательных камер полковника Ильича и поисковой команды. Данные программы распознавания лиц совпадают с... со следами крови. Мы узнали, кто он. Как только обеспечим безопасность периметра, в ту проклятую пещеру направят команду чистильщиков, и тогда у нас, может быть, появится представление о том, что он здесь делал. Но мне нужно услышать всё от тебя. Сейчас.
— Его звали Тимоти. Он был моим лучшим другом.
Трехо сильнее стиснул челюсть.
— Его имя — Амос Бартон. Он был террористом, убийцей и механиком на корабле Джеймса Холдена. И, по-видимому, месяцами распивал чаи с дочкой Первого консула. Всё, что ты говорила ему, может знать подполье. Поэтому начинай с самого начала. Не спеша и подробно. Расскажи мне, что ты, чёрт возьми, натворила.
Глава двадцать восьмая
Наоми удивило, как быстро всё произошло. Как мало потребовалось, чтобы убедить людей. Она допускала, что Эмма и Чава согласятся, поскольку знают её лично. У них было общее прошлое. Возможно, объединиться с ней согласились бы и их контакты, поскольку поручатся известные члены подполья. Кроме того, Наоми считала, что убедить сеть Сабы открыться ей будет трудно, может, и невозможно. Каждый в подполье подвергается опасности умереть, а то и похуже. Они должны быть максимально подозрительны и осторожны.
Она упустила из виду, что она — Наоми Нагата, а страх заставляет людей искать лидеров. Эмма имела пять контактов в подполье. Три из них на кораблях в других системах, но один оказался техником на планетарной пересадочной станции Оберона, а другой — инженером на корабле Транспортного профсоюза, который находился сейчас в системе.
Контакты Чавы были, скорее, локальными. Врач в одной из главных больниц в глубине гравитационного колодца. Налоговый агент и юрист-консультант на контракте с Лаконией. Менеджер шикарного борделя в правительственном центре. Муж специалиста по безопасности, заключившей с Лаконией контракт на поддержание и защиту системы биометрической идентификации. Некоторые из этих людей были одиночными узлами в сети, другие — лидерами ячеек из четырёх-пяти новых контактов, кое-кто из которых знал пару других людей... и так далее, до тех пор, пока не стало казаться, что подполье приобрело не меньше сторонников, чем губернатор.
Это была иллюзия, однако действенная.
— Всё из-за того, что эти твари явились сюда как потоп, — рассуждал человек, сидевший за столом напротив Наоми. Он работал инженером-связистом в независимой проектной конторе, занимавшейся созданием сети узконаправленной связи — ретрансляторов и передатчиков — в до сих пор неисследованной обширной пустоте Оберона. Он называл себя Боном, но Наоми была уверена, что это лишь кличка, которую он сам придумал. — Превосходящие силы Лаконии. Непреодолимые. Ну да, так и есть. Только реку можно бить сколько угодно, течь она от этого не перестанет.
— Даже не знаю, — сказала Наоми. Но если он и услышал, его это не остановило. Некоторые люди становятся жутко болтливыми, когда нервничают.
— У них только одна система, и не особенно густонаселённая. За помощью им обращаться некуда, разве что к нам, жалким местным ублюдкам. И эта Лакония... — он усмехнулся, — у них нет привычной жизнерадостной коррупции. Они её не ожидают и, столкнувшись с ней, не будут знать, что делать. Разве что создавать образцовых людей новой породы.
— Дай только время, и они всё наверстают, — сказала Наоми. — Если мы им позволим.
Бон ухмыльнулся. Левый верхний клык у него был декорирован и казался выполненным из камня. Мода никогда не останавливается. Наоми многое нравилось в своем возрасте, в том числе и то, что можно ни о чём таком больше не беспокоиться. Она улыбнулась в ответ.
Общественный парк был ещё одним символом успеха и процветания Оберона. Дизайнеры базы соединили общие зоны с открытым пространством. Купол над ними оставался под лунной поверхностью, но подсветка панелей создавала эффект простора, как на курортах Титана. Дети скакали вприпрыжку в низкой гравитации, перепрыгивали с бруса на брус или карабкались по специальным стенкам высотой в половину «Роси». При полном G поскользнуться и свалиться с такой — смертельно. А здесь только синяк получишь.
Капельный фонтанчик рядом с ними наполнял воздух белым шумом, крошечные капли соскальзывали с потолка, стучали по наклонной поверхности и медленно стекали вниз, в бассейн, полный рыбок. Наоми чувствовала себя здесь чужой.
— Ретрансляторы, — произнесла она, возвращаясь к предмету обсуждения.
— Да-да-да, — кивнул Бон. — Мы выполнили ваш замысел. Сеть бутылок уже в пути. Хорошо придумано, да? Дёшево. Любой корабль профсоюза, оказавшийся близко к вратам, может что-нибудь выкинуть из шлюза, — Бон изобразил рукой грациозный, как в танце, жест, потом щёлкнул пальцами. — Будем приторговывать свежими сплетнями, вы и не узнаете.
— В приоритете система Сол и Бара-Гаон.
— Бутылки к ним уже брошены. Им известно и то, что вы здесь, и чем занимаетесь, и эти сведения будут распространяться дальше.
— А Лакония?
Бон пожал плечами.
— Надо думать, они ставят новые ретрансляторы. Однако мы пока не получили ни одного, а ведь у Оберона есть деньги. Значит...
Значит, они должны быть в приоритете. Возможно, ретрансляторы были, но их уничтожили другие ячейки подполья. Бутылочная сеть работает медленнее привычных им передач со скоростью света, зато её трудно остановить.
Ретрансляторы возле врат были статичными, или почти статичными целями. Легко идентифицировать, легко разрушить. То, что делало их надёжными и безопасными все те годы, когда они были глазами Медины в медленной зоне, наверняка сработало против них, когда их уничтожили. Теперь наблюдающих глаз в медленной зоне нет, и невозможное вдруг стало реальным.
— А как наша локальная сеть? — спросила Наоми. — Её не взломают?
— Взломать можно всё, — ответил Бон. — Но мы заставим их потрудиться. Доступ там по разделам. Если какую-то часть взломают, мы отключим ее до того, как раскроют всех.
Ответ правильный. Если бы он сказал «безопасна», Наоми бы не поверила.
— Бьен аллес, — сказала она, поднимаясь. Бон последовал её примеру и неуверенно протянул руку, как будто трепеща перед героиней. Наоми её пожала. Что бы ни произошло в будущем, Бон пройдёт через всё с воспоминанием, что пожимал руку Наоми Нагате. Ей не нравилось носить маску, навязанную окружением, но это цена, которую она платила за то, что должна сделать.
— Я буду на связи, — сказала она, и каждый направился в свою сторону.
Коридоры и переходы на этой базе были широкими, но для человека её роста имели низковатые потолки. Белая плитка одинаково поблёскивала на стенах и на полу. В ряд здесь могли пройти тридцать человек. Наоми сунула руки в карманы и опустила взгляд, чтобы не привлекать внимания случайных прохожих. Ходьба помогала ей думать.
Её проблема, как и проблема врага, — масштаб всего происходящего. История человечества тысячелетиями разыгрывалась на поверхности одной планеты. В бескрайнем пространстве между мирами — всего лишь столетия. И всё это происходило до её рождения. Вселенная, которую знала Наоми, всегда имела станции у Юпитера и Сатурна, а горнодобытчики Пояса с трудом зарабатывали себе на жизнь. Почти все врата вели в другие системы, обширные и богатые, но безлюдные. И без истории. Без инфраструктуры, которую люди всегда принимали как должное, на которую опирались.
Когда существовал хаб, всё казалось проще. Теперь кто угодно мог перемещаться повсюду, никто этого не координировал и не записывал. Чем больше Наоми об этом думала, тем меньше ей нравилась идея реконструкции внутри медленной зоны. Медина, «Тайфун» и корабли Транспортного профсоюза, пропавшие там, доказывали небезопасность самой природы того пространства. Помещать туда базу с людьми значило рисковать их жизнью.
А строить автоматизированную станцию — это полагаться на надёжность компьютера, исторически неоправданную. Удерживать и охранять более тринадцати сотен врат, обращённых к звёздам — совсем не то, что занимать уверенную позицию в центре. Огромный флот, больше, чем человечество когда-либо создавало, потребовался бы лишь для того, чтобы следить за вратами, и это совсем не гарантирует контроль систем за ними.
Дуарте пришёл со стратегией, допускающей существование местного управления, пока оно подчиняется его законам. Тогда это выглядело великодушием. Сейчас больше смахивает на необходимость.
И, что гораздо серьёзнее — жуткая весть о потере двух врат.
Был момент, когда они могли отстраниться. Когда Джим и она, и, может, горстка других могли, вглядываясь в кольцо врат и бесконечность пространств за ними, увидеть опасность и осторожно отойти прочь. Для этого было достаточно предпосылок. Цивилизация, создавшая всю эту бесконечную и невообразимую силу, разбросана как сухие кости. С чего люди взяли, что это для них безопасно? Что стоило такого риска?
Она пошла в метро к блоку Чавы, совсем как местная. Толпа на платформе была разномастной. Бодренькие, отдохнувшие, ясноглазые — третья смена, спешащая на работу. Усталые — со второй, они едут домой или куда-нибудь ужинать. Горстка вызывающе одетых юнцов — полуночные прожигатели жизни из первой смены.
Наоми держалась тихо и отстранённо. Она ценила красоту всего этого. Невинность. Примерно около ста человек ожидают поезд в метро, на спутнике, над планетой, вращающейся вокруг не того солнца, которое породило человечество, и стараются пролезть в вагон первыми, занять место получше. Возможно, это самое естественное человеческое качество.
Молодой человек в коричневой майке с открытым воротом нахмурился, заметив её пристальный взгляд — решил, что она насмехается. Наоми кивнула в знак извинения и отвернулась.
Гостить у Чавы было приятно. Спать на настоящей кровати, мыться водой, которая не прошла цикл очистки дважды за время, пока стоишь в душе, есть пищу, имеющую более одного вкуса. Долгие месяцы, проведённые Наоми в контейнере, всё больше и больше напоминали паломничество, пройденную дорогу, которая её изменила. Тогда она такой не казалась.