Их графики не совпадали, и когда Чава уходила в постель, Наоми не спала ещё долго. Она старалась вести себя тихо, но всё же работала. Подполье на Обероне было неплохо построено, но пока она не решила, что настало время убирать губернатора и его военных советников, возможности ограничены. Внедряться. Искать дыры в их безопасности. Подрывать устои врага. Но о стратегии Лаконии ничего не известно. Они так же отрезаны, как и она.
Потом, спустя всего несколько дней после того, как сообщения Наоми ушли через кольца, бутылки начали возвращаться. Ручейки данных поодиночке просачивались в систему. Отчёты, запросы и сообщения, закрытые свежайшими шифрами.
Бара-Гаон блокирован, но узлы связи разведчиков до сих пор независимы. Новый Альбион воспользовался возможностью, устроил диверсию на лаконийской пересадочной станции, теперь их преследуют местные силы безопасности. Корабли Транспортного профсоюза начали выполнять неотложные рейсы к системам типа Табальты и Надежды, где поселенцы на грани гибели. Всё это напоминало постепенное восстановление зрения после почти полной слепоты.
Сообщение из системы Сол отправлено с Каллисто, блок скрытно прошёл через базу данных Цереры и был переупакован в бутылку на корабле Транспортного профсоюза рядом с вратами Сола. Сообщение перенаправили к ней.
Бобби на экране выглядела уставшей и мрачной. Черты лица заострились, а мышцы на плотной шее стали напоминать проволоку. Сбой перекодировки блокировал угол изображения, и часть плеча Бобби словно застыла во времени, но остальная часть двигалась.
— Привет, — сказала в камеру Бобби, и Наоми на миг накрыла такая тоска, о которой она даже не подозревала. Воспоминание о последнем объятии перед тем, как она покинула Сол, было живее и реальнее, чем память об их с Джимом последней встрече. — У меня тут есть кое-то. Возможность, мне кажется. И Алекс хочет, чтобы я обсудила это с тобой.
Наоми слушала, как Бобби описывает ситуацию. «Шторм» застрял в Соле, сначала из-за катастрофы в медленной зоне, теперь из-за присутствия «Бури». И антивещество.
Наоми чувствовала, что снова начинает мыслить аналитически, как в дни своей жизни в контейнере. Она совсем недавно оттуда — всего несколько недель на «Бхикаджи Каме» и здесь, у Чавы — но, думая о том времени, уже чувствовала холод и тесноту. Её разум выхватывал то, что стояло за осуществлением плана Бобби — раскрытие «Шторма», привлечение внимания врага к базам на спутниках Юпитера, символический и практический результат потери Лаконией второго корабля класса «Магнетар».
И в то же время, часть её души предавалась тихому горю.
В тот день, когда Наоми ушла жить в контейнер и стала горошинкой в игре в напёрстки, она оставила «Росинант» позади. Какое-то время это ощущалось как облегчение. Как будто душа стёрта в кровь, а контейнер стал перевязкой. Всю жизнь она переживала непереносимое, отступая и делаясь незаметной. И каждый раз возвращалась назад исцелённой. Иногда в шрамах. Но исцелённой.
Общение всего с горсткой людей дало ей понять, что та Наоми, которая ушла жить в контейнер — не та, которая вышла. Прошло время, и она обрела покой, который искала.
Она взяла на себя роль Сабы по необходимости, но ещё потому, что была к ней готова. Только поняв, что значит быть лидером и какую цену за это нужно платить. Это жертва, которой требует роль вождя.
Зашумела вода, в спальне Чавы открылась и снова закрылась дверь. Хозяйка проснулась и принимает утренний душ. А Наоми пора идти спать. А ещё — спокойно ответить Бобби, не становясь невежливой гостьей. Забавно, что это ещё имеет значение.
Наоми поймала себя в камеру терминала, потом воспользовалась защитным фильтром, чтобы скрыть фон. Если сигнал перехватят, тут могут найтись предметы, которые приведут прямо к Чаве. Теперь получилось, что Наоми как будто плавает в бесцветном пространстве. Она начала запись.
— Привет, Бобби. Твой план... похоже, надёжный. Я помню, когда мы в последний раз говорили, я была против, но ситуация изменилась. Даже несколько ситуаций. Я по-прежнему считаю, что использование политических средств очень важно для мира. Но если бы был хоть шанс мирным путём сбросить удавку корабля класса «Магнетар» с горла Сола. Будь это просто корабль, тогда ещё могли бы остаться сомнения. Но ты права. Дуарте использует «Бурю» как символ. Не часто нам выпадает шанс убить легенду врага о самом себе. Доброй охоты, Бобби. Люблю тебя.
Наоми закончила запись, включила локальное шифрование и отправила сообщение в очередь к Бону, в сеть его системы. Может быть, оно только через несколько дней попадёт в бутылку и уйдёт за врата. Она побарабанила кончиками пальцев по столу. Хотелось вернуть сообщение. Ещё есть время остановить его. Скоро не будет.
— Привет, — в её комнату вошла Чава, уже одетая на работу. Строгий костюм, волосы аккуратно уложены. — Что делаешь в такое славное утро?
— Сомневаюсь в себе, — сказала Наоми. — И думаю, у меня сейчас вечер. Хотя тебе я сделала кофе.
— Заботливая ты женщина, — Чава наполнила свою чашку. Поток кофе лился в чашку медленным водопадом. — И добрая. Но у тебя будут проблемы с анализом трафика.
— Ты хочешь сказать, из-за того, что на Оберон и обратно идёт больше бутылок, чем в любую другую систему? — спросила Наоми. — Ну да, проблема. А это намёк? Я знаю, ты не искала соседку в свою квартиру.
— Ты можешь здесь оставаться, пока это правильно. Но лишь бы не дольше. — Улыбка Чавы угасла. — Что-то не так?
Наоми невесело улыбнулась.
— Кроме того, что я, возможно, только что послала на смерть двух самых любимых людей? — она вытерла глаза. — Вот чёрт.
Чава поставила чашку, взяла руку Наоми в свои. Прикосновение чужих пальцев Наоми едва могла выдержать, почти оковы.
— Я потратила кучу времени, стараясь не быть такой, — сказала Наоми. — Старалась не принимать определённых решений. И вот опять...
Минуту обе молчали. Когда Чава заговорила, голос звучал легко. Почти небрежно.
— Давно, когда я ещё училась, самым трудным для меня была ручная стыковка. Каждый раз во время квалификационных проверок было совершенно неважно, сколько я тренировалась. Я отключала систему, брала контроль и думала только одно — не промахнись, не промахнись, не промахнись. И промахивалась. Я была сосредоточена на том, чего опасалась, и каждый раз промахивалась.
— Это ты так пытаешься меня подбодрить?
— Нет, — ответила Чава. — Мы для этого слишком стары. Я пытаюсь заставить тебя почувствовать, что ты с этим не одна. Это всё, что я могу сделать.
В душе Наоми что-то перевернулось. Эмоции, которые она так давно сдерживала, рвались на свободу. Она чувствовала, что сейчас разрыдается, но вышел только глубокий вздох. Её мечта всегда с ней, она никогда не сдастся. Она найдёт способ собрать вместе свою семью. Они все выживут в этой мясорубке истории. Всё как-нибудь наладится.
Был когда-то один момент. И не так давно. Всё, что ей надо было сделать — открыться, принять приглашение Дуарте и оставить всю эту борьбу позади. Она уже точно не помнила, как решилась вступить на сегодняшний путь, но теперь она здесь. И винить ей некого, только себя. Она представила, как просыпается рядом с Джимом. Пьёт с ним кофе. Слушает шутки Алекса и Амоса, а за ними, фоном, тихое гудение «Росинанта». И она отпустила эту мечту.
А потом сжала руку Чавы — и тоже отпустила.
Глава двадцать девятая
Элви сидела на заднем сидении кара, глядя в затылок молодому водителю с коротко стриженными кудрявыми волосами. Когда Дом правительства остался позади, вокруг развернулся город. Элви вспомнила, как впервые его увидела в сопровождении солдат, обладавших безукоризненной вежливостью портье роскошного отеля, только с оружием. Улицы шире, чем где-либо, с рядами деревьев по бокам. Вздымались высокие и прекрасные здания с собирающими свет окнами и садами на крышах, будто Фрэнк Ллойд Райт родился вновь и строил свои небоскребы. Масштаб города был огромен и хвастлив. Элви вспомнила, как в первый раз он ее ошеломил.
Теперь он казался странно хрупким. В столице жили миллионы человек, но почти все появились здесь в последнее десятилетие. Для нее остановили движение, и по пути она видела, как обычные люди — гражданские и военные с более низким статусом, — вытягивали шеи, пытаясь понять, кто она такая и следует ли им прийти в восторг при виде ее. Ни памятников, ни рекламных щитов, ни старых районов. Элви испытала своего рода ненависть.
— Не хотите воды, мэм? — спросил водитель.
— Нет, спасибо.
Он кивнул, не глядя на нее. Элви откинулась на плюшевом сидении и попыталась вытянуть ногу. Боль не утихала.
Огромные лаборатории технически относились к университету Лаконии, но управлялись как военный лагерь. Охрана у ворот пропустила их без проверки, и кар запетлял по кампусу к Загону. Элви боролась со своей тростью. За последним поворотом она увидела человека, явно ожидавшего ее. Прилив облегчения от того, что это не Паоло Кортасар, говорил о многом.
— Доктор Очида, — сказала Элви, выбираясь из кара.
— Доктор Окойе. Как хорошо, что вы вернулись. Я слышал о вашей полевой работе и должен сказать, что ни за что не променял бы на нее свою уютную, безопасную лабораторию.
— Ну, зато данные мы получили интересные.
Они пошли по дорожке к Загону — темному кубу без окон, укрепленному против любого нападения даже в самом центре империи, где оно казалось немыслимым. Говорят, Бог не играет в кости, но, если бы играл, они бы выглядели именно так. Огромными, квадратными, непостижимыми.
— Слышал, вас отправили в святая святых, — сказал Очида. — Паоло не особенно распространяется о своем проекте по старению.
— Я этого не просила.
— Первый консул делает то, что считает нужным, — ответил Очида, когда они приблизились к охране. Элви отдала свой пропуск и прошла процедуру сканирования. Всего лишь прикосновение к запястью, но ощущалось как более глубокое вмешательство.