— Да, — ответила Тереза. Но своих слов не услышала.
Ей вдруг захотелось сейчас же уйти. Как будто если она выпьет глоток воды и на минутку приляжет, в ушах перестанет так сильно шуметь собственное дыхание. Она поняла, что идёт. У самой двери её испугала вдруг появившаяся прямо перед ней чья-то рука. Её собственная. Тереза пошевелила рукой, зачарованная контролем над ней и полной эмоциональной отстранённостью от этой руки.
С ней рядом как будто из сна возникла Элви Окойе. Она что-то говорила, спрашивала, но прежде чем Тереза успела ответить, она забыла вопрос.
«Наверное, я умираю», — мелькнула мысль, и она не показалась Терезе особенно неприятной.
На некоторое время она утратила чувство реальности. На нее налетел шквал сенсорных впечатлений — движения, голоса. Кто-то касался её рук и шеи. Яркий свет слепил глаза. Очнувшись, она поняла, что лежит. Комната казалась знакомой, но Тереза узнала её, только когда услышала голоса.
— Я не делаю никаких заключений, — произнёс доктор. Не Кортасар, её старый детский врач, доктор Кляйн. Он обращался к Элви Окойе. — Могу лишь сказать, что она обезвожена и истощена. Возможно, причина в каких-то проблемах с усвояемостью. Возможно, аллергическая реакция на что-то. Или уровень стресса очень высок, и это соматика. Или — я только предполагаю — она сама себя морит голодом.
Она лежала на каталке в медицинском крыле Дома правительства. К вене на тыльной стороне руки подсоединён автодок. Пошевелившись, Тереза почувствовала под кожей иглу и холодок лекарства.
— Я пропустила завтрак. — Её голос снова звучал нормально. — Это моя вина. Я сглупила. Просто потеряла счёт времени.
Они оказались рядом, Тереза даже договорить не успела. Доктор Кляйн был довольно молод, с волнистыми каштановыми волосами и зелёными глазами, напоминавшими глаза Трехо. Терезе он нравился — когда она была младше, он угощал её сладостями после медосмотров и никогда не обращался с ней свысока. Сейчас он изучал показания автодока, стараясь не встречаться с ней взглядом. Элви опиралась на трость и выглядела пепельно-бледной. Она посмотрела Терезе прямо в глаза, и Тереза не отвела взгляд.
— Это из-за лягушек, — соврала Тереза. Это оказалось несложно. — Я не позавтракала, и у меня ещё до них закружилась голова.
— Возможно, — сказал доктор Кляйн. — Но, если в основе имеется проблема с желудком, мы должны её быстро вычислить. На Лаконии есть микробы, вызывающие инфекции, похожие на грибковые. К этому нельзя относиться легкомысленно.
— Нет, дело точно не в этом, — сказала Тереза. — Мне можно минутку поговорить с доктором Окойе?
Последовало минутное замешательство, как будто Кляйн мог отказать, и она никак не понимала почему. Но потом...
— Конечно, — он кивнул Элви. — Майор...
И вышел.
Когда он уже не мог их услышать, Тереза заговорила сердитым шёпотом:
— О чём вы думали, когда привели его? Здесь не должно быть посторонних. Мой врач — доктор Кортасар.
— Он не врач, — ответила Элви. — У него докторская степень по наноинформатике. И прав лечить пациентов не больше, чем у меня.
— Но он знает, что происходит. Хотите, чтобы доктор Кляйн начал расспрашивать, почему у меня такой стресс? Хотите, чтобы он всё узнал?
Приятно было бросить в неё всё то, что они сами говорили Терезе. Приятно видеть, что Элви вздрогнула. Тереза смотрела, как эта женщина пыталась справиться с чем-то, потом приняла решение. Элви села на край каталки, вздохнула, перенося вес с больной ноги. Провела ладонью по лбу.
— Послушай, — сказала она. — Я не должна этого говорить, но тебе не следует доверять Кортасару. Почти уверена, что он собирается причинить тебе вред. Возможно, убить, — она помолчала. — Да, возможно, убить.
Тереза ощутила волну головокружения, и автодок выдал предупреждение. Это всё оттого, что она голодна. Нужна вода, вот и всё. Она покачала головой.
— Почему?
Элви вздохнула поглубже и тихо заговорила.
— Я думаю, он хочет отдать хорошо знакомый субъект дронам-ремонтникам для восстановления. У него уже есть два других, но с ними он не проводил сканирований и предварительных исследований, как с тобой. Вот из-за этого, и... ещё потому, что он хочет получить то, что должны были иметь твой отец и ты. Он тоже хочет жить вечно.
Как с лягушками, подумала Тереза, сдерживая желание зло и отчаянно рассмеяться. Он хочет обойтись со мной как с лягушками. Природа всегда пожирает детей.
Холден тоже знал. Пытался сказать ей. Два таких разных человека об этом предупреждали. Два совсем непохожих человека обнаружили одно и то же. Элви взяла её за руку. За ту, которая без иглы.
— Я пыталась держать его подальше его от тебя, — продолжала Элви. — Но Кортасар очень влиятелен. Без него... выздоровление твоего отца пойдёт куда тяжелее. Всё пойдёт тяжелее.
— Мы должны рассказать Трехо, — сказала Тереза.
— Он знает, — голос Элви стал мрачным. — Я ему говорила. Мы делаем всё, что можем. Но тебе следует знать. Ты должна защитить себя.
— Как?
Элви начала что-то говорить, остановилась и начала снова. На глазах у нее выступили слёзы, но голос остался твёрдым.
— Я не знаю. У меня это просто в голове не укладывается.
— Да, — сказала Тереза. — У меня тоже.
Глава тридцать седьмая
— Тебе следует отдохнуть, — предложил Каспар. — Сколько сдвоенных вахт ты уже выдержал?
— Не знаю, — ответил Алекс, прислонившись спиной к переборке столовой. — Но не думаю, что еще одна меня убьет.
— Не убьет до тех пор, пока не убьет. Но дело не только в этом. Ты так много работаешь, что начнешь делать ошибки.
Алекс усмехнулся. Он знал, Каспар не хотел его обидеть. Зная это, он не злился. По крайней мере, не показывал этого.
— Когда застигнешь меня в момент совершения ошибки, тогда я и перестану нести сдвоенные вахты, а до той поры...
Каспар, сдаваясь, поднял руки вверх, и Алекс продолжил есть. Текстурированная дрожжевая лапша и груша с водой. Если он во второй смене — это обед, если в третьей — то завтрак. Так что в какой-то мере это одно и то же.
«Шторм» разогнался, удирая от сил Лаконии, но никто их не преследовал. Никто не осмелился. Судя по новостным каналам, большинство людей не понимали, как именно они уничтожили «Бурю», и боялись, что это может повториться. Это оказалось очень кстати ещё и потому, что чем сильнее разгонялся «Шторм», тем становилось понятнее, какой ущерб нанесла ему победа.
Каждую смену на корабле обнаруживалась новая, неожиданная неисправность. Вакуумные каналы не передавали энергию, регенерирующее покрытие прекратило регенерацию, атмосфера утекала так незаметно, что они не могли определить место утечки, только наблюдали медленную и постоянную потерю давления. Алекс не был инженером, но жил на «Шторме» уже давно, как и все остальные, а в космосе провел столько времени, сколько иные даже не прожили. Когда он не спал, то чинил корабль и останавливался, только когда усталость обещала быстрый, глубокий сон без сновидений.
Он не впервые сдерживал эмоции, заглушая их работой. Временами в его жизни случались ситуации, подобные этой, когда глубина переживаемых чувств была непереносимой. Кто-то напивается или лезет в драку, или тренируется в спортзале до упаду. Он все это пробовал, но сейчас «Шторм» так поврежден, а значительная часть экипажа еще больна, поэтому ничего не поделаешь. Это не дает ему отвлечься и сохраняет корабль в рабочем состоянии.
Но даже так это не идеально. Он знал, что не исцелился, и подозревал, что даже не начал исцеляться. Боль впивалась неожиданно. Когда он только проснулся или готовился лечь, и его мысли блуждали. В этот момент наверняка. Но бывало, и когда он пробирался по техническим тоннелям, выискивая перебитый трубопровод, или в медотсеке, когда получал ежедневную дозу лекарств, чтобы снова не облезла слизистая. Боль прокрадывалась внутрь, и на несколько секунд Алекс погружался в свои мысли и океан скорби.
Всё, конечно, из-за Бобби, но иногда скорбь захлестывала. В самые тяжелые моменты он вдруг осознавал, что думает о грядущей свадьбе Кита. О Холдене и ужасных событиях на Медине, когда его схватили. О Талиссе, первой жене, и Гизеле — второй. Об Амосе — самой тяжкой утрате, поскольку тот просто пропал в тылу врага. Алекс может так никогда и не узнает, что с ним случилось. Обо всех своих семьях и о том, как он их потерял. Всё это было невыносимо, но он как-то справлялся. А через несколько минут худшее схлынет, и он сможет вернуться к работе.
Переход через врата в систему Фригольда прошел именно так, как они и рассчитывали. Алекс поручил пилотирование Каспару — скоро это станет его работой, так что пусть тренируется. Они неслись как сумасшедшие, сильно изогнув траекторию к вратам Фригольда, а затем выпали в обычный космос. Теоретически, возможно попасть во врата из реального пространства под идеальным углом и проделать путь через кольцо врат по прямой. В реальности обычно требовалась корректировка.
Каспар хорошо справился. Не хуже Алекса. Они выпустили торпеду в единственную штуковину, которая походила на сенсоры Лаконии, разнеся ее в клочья еще до того, как скорректировали курс. Анонимность не худшая, чем при игре в наперстки.
Фригольд — достаточно простая и небольшая система. Единственная обитаемая планета — чуть меньше Марса. Затем еще одна, чуть больше, дальше от солнца и с непригодной для жизни атмосферой, и серия из трех газовых гигантов, защищающих внутреннюю систему. Здесь и была база «Шторма», в тени гиганта, который называли Большой брат, если вежливо, и Здоровенный гад — если нет. Размерами он был чуть больше Юпитера, с зелено-голубой изменчивой атмосферой и непрерывными электрическими бурями, создающими дуги разрядов длиннее диаметра Земли.
Алекс наблюдал, как увеличивается в размерах планета, видел черную точку на ее фоне — каменистый спутник, где они раньше прятались. Давно остановившаяся вулканическая деятельность оставила после себя тоннели в лаве достаточных размеров, чтобы спрятать «Шторм» и небольшой флот из ему подобных. Туда-то они и направлялись. К постоянной базе инженеров Пояса и оперативников подполья, которых Бобби называла «подземная команда».