— Он был бы рад узнать, что вы приходили, — произнёс Келли. — Я не могу сказать, понимает ли он, что вы здесь. Но если бы знал, то был бы рад. Я уверен.
Келли старался её утешить, но она не могла заставить себя на это отреагировать. Она уходила, не поблагодарив слугу, не огрызнувшись — просто молча переставляла одну ногу за другой, пока не ушла из отцовской спальни.
Общественная часть Дома правительства, где сновали сотрудники государственного механизма, казалась такой же деловой и оживлённой, как и всегда. Как пчёлы или как муравьи в муравейнике, не знающие, что их королева мертва. Никто не остановил Терезу, никто не смотрел в глаза. Она, как призрак, шла знакомой дорогой домой. Хотелось только запереть за собой дверь, забраться в постель и молить о сне без кошмаров, который перенесёт её в завтра. Или ещё подальше. Неважно, лишь бы отсюда.
Но когда она подошла к своим комнатам, её дверь оказалась открытой. На кушетке сидел полковник Ильич и не поднял взгляд, когда Тереза вошла.
— Где Ондатра? — спросила она.
— Она в спальне. Ты пропустила занятие этим утром, — голос звучал вежливо и беспристрастно. И так же фальшиво, как его маска.
Тереза скрестила руки.
— Я была у отца.
— И я это уважаю, но твой отец не хотел бы, чтобы ты пренебрегала своими обязанностями. Включая учёбу, — Ильич поднялся во весь рост, как будто это могло придать больший авторитет. — И завтрак.
— Мне не хотелось есть.
— Это не повод пропускать завтрак. Сейчас...
— ...тяжёлые времена, — продолжила за него Тереза. — Нестабильная ситуация. Мы должны соблюдать приличия. Да, я знаю. Мне это все говорят.
— Тогда прекращай вести себя как избалованный ребёнок и делай то, что должна, — ответил Ильич.
Восхитительно было наблюдать за Ильичом, обычно всегда заученно сдержанным и профессионально дружелюбным, пока тот произносил свою речь. Ошеломление скользнуло по его лицу, а за ним сжала губы печаль. А потом — удовольствие. Даже гордость. Это заняло всего-то пару секунд, но они рассказали собственную маленькую историю.
— Ты — дочь Первого консула, — продолжил Ильич прежде, чем она смогла подобрать слова и швырнуть в него. — Ты лицо семьи. Символ стабильности всей империи.
— Сраные колёса империи останавливаются! — выкрикнула Тереза. — Всё рушится. Что мне, по-вашему, с этим делать?
Голос Ильича звучал твёрдо и сдержанно.
— Я хочу, чтобы ты не забывала есть. Хочу, чтобы посещала занятия. Хочу, чтобы ты поддерживала спокойствие, душевное равновесие и уверенность в тех, кто на тебя смотрит. Поскольку это твой долг перед отцом и империей.
Терезу охватил гнев. Она не знала, что говорить, у неё не было ни продуманных доводов, ни уверенности — только невыносимое возмущение, которое больше нет сил терпеть.
— А вам можно целыми днями выслеживать Тимоти? Вы можете переложить преподавание на доктора Окойе, чтобы не отвлекаться от убийства моих друзей? Вы не выполняете свою задачу, так что не смейте учить меня выполнять мою. Это лицемерие!
Ильич посмотрел на неё пристально, долго и прямо. Усмехнулся. Протянул руку и взъерошил ей волосы — как будто она Ондатра, и он почесал ей уши. Ласково и унизительно. Гнев Терезы стих и угас, его сменило смущение. Ей хотелось, чтобы вернулась злость.
— Ах ты, бедный ребёнок. Это всё из-за того шпиона? Ты из-за него на меня злишься?
— Я злюсь из-за всего, — сказала она, но силы в её словах больше не было.
— Он не был твоим другом. Он был шпионом и террористом. Он явился сюда, чтобы убить нас. Помнишь его пещеру? Это место он выбрал как укрытие при подрыве атомной бомбы. А гора была знаком на местности для его эвакуационной команды.
— Это неправда.
Крепкой хваткой Ильич сжал ей за руку возле плеча.
— Этим утром ты пропустила занятие. Мы немедля его проведём. Ты должна кое-что узнать.
Офисы службы безопасности Дома правительства были хорошо знакомы Терезе. Такие же, как и в других ответвлениях комплекса, только кое-где встречались укреплённые двери и взрывоустойчивые замки. Там же размещались и камеры для политических заключённых, хотя она не знала, содержится ли в них кто-то кроме Джеймса Холдена. Однако в судебно-медицинскую лабораторию Тереза попала впервые. Это было просторное помещение с высокими потолками и подвижными перегородками для разделения секций. Вдоль одной стены протянулись лабораторные вытяжные шкафы с удаленным доступом и противоударными стёклами.
Между столами, заполнявшими середину комнаты, шли широкие проходы, чтобы при необходимости подвозить специальное оборудование — химическое, биологическое, электронное или вычислительное. У рабочих столов — несколько лаборантов. На столах лежали вещи Тимоти. Вырезанные из дерева инструменты. Лежанка. Его футляры и ящики. Даже один дрон-ремонтник, видимо, повреждённый при перестрелке, размером и формой напоминавший какого-то мёртвого зверя.
Ильич приказал всем, кроме них, покинуть помещение. Техники уходили, стараясь слишком явно не таращиться на Терезу. На их лицах она видела любопытство. Что здесь делает дочь Первого консула. Что всё это значит? Их внимание давило, как тяжёлая рука на плече.
Когда они остались вдвоём, Ильич усадил Терезу за стол и положил перед ней блок носителей данных. Он был из пещеры Тимоти, хотя в то время его почти не замечала. Ильич подключил монитор, вызвал на экран каталог файлов и отстранился, приглашающе махнув рукой. Ну давай. Смотри.
Тереза поняла, что не хочет.
— Начинай с текстовых файлов, — сказал Ильич. — Посмотри, каким другом был Тимоти.
Тексты представляли из себя даты и время. Сначала она не замечала в них никакой закономерности, но в тех, что уже рассматривались, имелись примечания техников службы безопасности. Открыв их, Тереза увидела, что записи Тимоти соответствовали логам охраны за те же даты. Он наблюдал за охраной Дома правительства. Изучал поведение и привычки. Искал дыру в защите. А ещё он следил за Джеймсом Холденом. Эти записи были менее упорядоченными, потому что Холден почти не повторялся. Он бродил между домами или по парку, а Тимоти — Амос, его звали Амос — отмечал каждый раз, когда видел Холдена со своего наблюдательного поста на горе.
Просмотрев файлы с записями, Тереза не остановилась. Она открывала файлы с тактическими картами и узнавала на них архитектуру города, Дома правительства. Имелась и серия файлов со структурой радиуса поражения небольшой ядерной бомбы. Если поместить устройство на стену. Поставить в городе. Внедрить в Дом правительства. Каждый расклад содержал примечания об убитых и разрушениях инфраструктуры. Тереза открыла файл, озаглавленный «протокол эвакуации». Первая эвакуационная площадка, отмеченная на карте, находилась недалеко от места, где она впервые встретила Тимоти-Амоса, вторичная — в паре дней пути. В примечаниях он добавлял, какие части защитной сети должны быть заглушены для безопасности каждой площадки.
Здесь описано то, как он собирался нас уничтожить. Как потом уйти. Есть один человек, которого он явился спасать, есть люди, которых был должен убить. Тереза ждала, что вернётся гнев. Надеялась. Но вместо этого пришли мысли о Джеймсе Холдене. «Если он говорил, что твой друг, значит, был».
— Ну, теперь ты видишь? — спросил Ильич. — Понимаешь теперь, кем он был?
Все эти планы убить её и отца. Уничтожить их всех. «Ложись на пол. Прижмись и не двигайся. И закрой уши руками». Разве такие слова говорят тому, кого хотят убить?
— Да, я вижу, — соврала она. — Поняла.
Ильич выключил монитор.
— Значит, с этим всё.
Он опять взял её за руку и повёл из лаборатории. Тереза не заметила, чтобы он заказывал еду, но, когда они вернулись в её жилище, еда была уже наготове. Густое и белое протеиновое желе, как будто приготовленное для больных. Стейк из искусственно выращенного мяса, чёрный сверху и телесно-розовый в середине. Яйца. Сыр и фрукты. Сладкий рис со стружкой сушёной рыбы. Всё на металлическом подносе, со столовым ножом и вилкой. Ондатра вбежала внутрь, но сразу сообразила — что-то не так. Когда Ильич протянул руку, предлагая ей почесать за ушами, собака его проигнорировала и уселась у ног Терезы.
— Теперь давай, ешь, — приказал Ильич. — Хорошенько отдохни ночью. Завтра явишься на занятия вовремя. Мы будем в восточном парке, где нас увидит вся обслуга, и ты будешь вести себя так, словно всё нормально. Поняла?
— Я не хочу это есть. Я не голодна.
— Мне всё равно. Ты немедленно будешь есть.
Тереза посмотрела на стоящую перед ней еду. Нехотя взяла вилку. Почему-то ей вспомнился старый фильм про девочку из системы Сол. С Земли.
— Я не обязана этого делать. Неприкосновенность тела прописана в конституции.
— Но не в нашей, — отрезал Ильич. — Ты будешь есть, и прямо сейчас, пока я сижу здесь и смотрю на тебя. Потом будем сидеть ещё час, пока пища не переварится. А иначе я вызову доктора Кортасара с трубками для питания, и мы будем кормить тебя насильно. Ты меня поняла?
Тереза взяла вилкой кусок стейка и отправила в рот. Умом она понимала — это должно быть вкусно. Она проглотила, Ильич удовлетворённо кивнул.
— Ещё, — сказал он.
Когда он ушёл, Тереза не сдвинулась с места. Осталась сидеть на кушетке, ощущая в животе тяжесть. Она уже несколько недель не ела так много и сейчас паршиво себя чувствовала. Ондатра, понимая, что что-то не так, смотрела на неё умными карими глазами, положив большую косматую голову на колени хозяйке.
Тереза включила программу. Ту, которую смотрела в детстве. Безымянная марсианская девочка и злая колдунья по имени Пиявка. Мелькание знакомых картинок давало хоть чуточку утешения. Хотя бы ощущение предсказуемости. Тереза знала, что в конце сказки безымянная девочка сбежит из страны фей. Вернётся домой, к семье, в Иннис-Дип. Что в самой последней сцене она соберёт детские игрушки и поедет в университет, во взрослую жизнь. Это символ того, что девочка победила. Она свободна жить, как хочет, не пленницей эльфов.