На протяжении двадцати с лишним веков этот город-порт играл большую роль в жизни страны. Картахена являлась лучшей естественной гаванью Испании на побережье Средиземного моря. Город возник на берегах бухты, укрытой от ветров. Порт всегда был надежным убежищем для кораблей.
Я уже видел некоторые из городов Испании. Картахена предстала мрачнее других. Ее узкие кривые улочки, старинные здания с толстенными стенами, седые от времени, душные от зноя и серые от пыли, напоминали, что она не похожа на Барселону, Валенсию. Ни широких набережных, ни роскошных пальмовых бульваров. Передо мной раскрылся суровый город-крепость. Здесь проще отыскать приметы глухой старины, нежели черты современности.
Поделившись своими впечатлениями с Кригиным, я спросил:
— Почему это так?
— Еще с конца прошлого столетия главной военно-морской базой страны считают Эль-Ферроль, что на берегу Атлантики. Военные чины утверждали: Картахена отжила свой век. Оказалось же, что не отжила. Теперь она вновь стала базой военно-морского флота.
Картахена поражала контрастами. Рядом с респектабельной автомашиной — «Испано-Сюизой», — будто не замечая ее, двигался мелкими шажками ослик, впряженный в неуклюжую тележку. На улице Кайя-Майор мы подъехали к зданию, где располагалось командование базой.
Оформив пропуска, мы с Кригиным прошли к начальнику штаба базы. Он ведал также обороной порта и кораблей в гавани. После несколько церемонного знакомства мы занялись делом: отрабатывали план взаимодействия, обсуждали вопросы, связанные с системой оповещения. Начальник штаба показал расположение постов наблюдения.
— С момента обнаружения самолетов противника в районе первых постов оповещения, — сказал начальник штаба, — до их появления над целью в вашем распоряжении 20–25 минут.
Сделав несложный расчет, я ответил:
— Времени нам хватит. Мы сможем перехватывать самолеты врага в восьми — десяти километрах от города. Высота две тысячи — две тысячи пятьсот метров будет достаточна?
— Да, — ответил начальник штаба. — Бомбардировщики противника идут обычно ниже.
— Вот и отлично!
Потом мы договорились, что моряки соединят КП моряков и КП эскадрильи прямой телефонной связью. И на этом расстались.
В городе не задерживались. Тянуло на аэродром — хотелось узнать, как дела со сборкой.
Она шла полным ходом. Уже шесть И-16 были готовы встретить самолеты противника.
Вечером Михаил Викторович пригласил меня к себе. Минуты две-три мы сидели молча на веранде. Ее окружали кусты лавра, митра и апельсиновые деревья.
Они сильно пахли на вечерней заре. Почти без привычных для нас, северян, сумерек пала ночь. В небо взмыла крошечная, но очень яркая луна.
Несколько смущенный молчанием Кригина, я поднялся и прошелся по веранде. Мои шаги как бы прервали его молчание.
— Задумался… Извините, Александр Иванович.
— За что? Может, просто отложим разговор…
— Нет. Чего же откладывать…
Кригин не спеша, как бы взвешивая каждое слово, принялся рассказывать о своей жизни.
Мы, люди, связанные с Родиной прочнейшими, хоть и невидимыми нитями, даже когда находимся за ее пределами, с большим трудом можем понять человека, когда-то по своей воле оборвавшего связи с Отчизной и теперь глубоко страдающего.
Родом Кригин с Дона. Из казаков. Земляк командира звена нашей эскадрильи Ивана Панфилова. Отец Кригина служил не в казачьих частях, а на флоте. После смерти отца его друзья устроили Михаила в морской кадетский корпус. Потом — в военно-морское училище. По окончании училища служил на Балтике. В ту пору русская армия стала получать первые самолеты. По личной просьбе Кригина направили в школу летчиков-наблюдателей, а затем и в школу летчиков. В годы первой мировой войны Михаил воевал на разных фронтах. К началу гражданской войны он командовал авиаотрядом моряков.
Тяжелая болезнь приковала его к постели. К нему, в донскую станицу, явились непрошеные гости.
— Ко мне пришла группа офицеров. Старший по званию предъявил ультиматум, — вспоминает Кригин. — Или с нами, или суд офицерской чести — и попадешь под трибунал. — Кригин проговорил это глухо, будто выдавливая из себя слова. — Теперь хорошо сознаю: тогда я струсил. Не от жажды жизни во что бы то ни стало, а от непонимания происходящего. И покатился вниз. А кое для кого покатился вверх — к концу гражданской войны командовал авиацией у Врангеля. Исподличался перед Родиной. Только ведь это не сразу осознал.
Но все-таки кое-что Кригин понял. В конце гражданской войны вернулся на флот. Назначили вторым помощником на флагманском корабле. Том самом, на котором после разгрома Врангель бежал в Турцию. Его интернировали. Ему удалось перебраться во Французское Марокко, затем в Испанское. Работал шофером-ассенизатором.
— Времени на чужбине для раздумий о жизни у меня было более чем достаточно… — с горькой улыбкой продолжал свою исповедь Михаил Викторович. — В Испанском Марокко познакомился с летчиками. Опять жизнь вроде потянула меня вверх. Попал в личные пилоты к одному генералу. Облетал вместе с начальством всю Европу. Работал по приемке купленных самолетов в Италии, Франции, США. Были и положение, и деньги… Но Родины не было. Что ни ночь — вижу во сне родную станицу, Дон… Быстрый тихий Дон, кусты ивняка по-над берегом. И как под ветром ивняк глядится серебряным. Почувствовал — не могу так жить. Хоть в петлю. Перед мятежом я служил в одной из авиационных частей в чине капитана. Когда услышал первые сообщения о мятеже, долго не раздумывал, сразу же с двумя товарищами-испанцами перелетел на сторону республиканцев. Если не у себя, в России, так хоть здесь решил воевать за народное дело…
Я знал, что Михаил Викторович с первых дней мятежа оказался на стороне тех, кто защищает правое дело трудовой Испании. Совершил более сорока боевых вылетов. Бомбил войска, военные объекты франкистов. Был тяжело ранен в воздушном бою. Выйдя из госпиталя, служил в штабе ВВС республики.
Перед нашим приездом Кригину стало известно, что в эскадрилью со смешанным составом, где летчики — русские, а техники — испанцы, нужен человек, знающий испанский и русский языки.
— Для меня будет счастьем работать вместе с вами, — сказал мне Кригин[1].
— Спасибо за доверительный разговор, Михаил Викторович.
— Все мои силы, весь мой опыт и знания — ваши… товарищи, — сказал Михаил Викторович.
Исповедь Кригина дышала искренностью. Ничего он не утаил, сказал обо всем прямо.
Мы работали с Михаилом Викторовичем достаточно долго. И ничего, кроме хорошего, сказать о нем не могу. В том, что эскадрилья быстро вошла в строй и в дальнейшем успешно вела боевые действия, есть частица и его труда.
Ранним утром я встретил Кригина на аэродроме. В широких прорезях его глаз улавливаю добрые искорки. Михаил Викторович вглядывался в новенькие, только вчера собранные самолеты.
— Ребятам пришлось немало пролить пота в Лос-Алькасаресе, — сказал Кригин, протянув руку в сторону взлетной площадки, где расправили свои короткие крылья И-16. Ощущался запах свежей краски: металлические части этих самолетов три-четыре дня назад распаковали из заводских ящиков.
Нельзя было не согласиться с Михаилом Викторовичем. Действительно, техники, механики, инженер, оружейники вместе с летчиками, не считаясь со временем и отдыхом, самоотверженно работали. Раньше установленного срока они закончили сборку самолетов. Мы успели облетать их и пристрелять.
Я доложил в штаб ВВС: эскадрилья приведена в полную боеготовность. Оттуда последовал приказ:
— Продолжайте выполнять поставленную задачу: Картахену надежно прикрывать с воздуха.
Прикрывать… «А когда же в бой нас позовут?» — с надеждой взглянул я на небо, позолоченное солнцем. Хотелось быстрее заняться настоящим боевым делом там, в воздухе, куда устремлены крылья полюбившегося мне И-16 — машины, строгой в управлении, но послушной и безотказной, если понимаешь ее и живешь с ней в дружбе.
Перерывы между вылетами на патрулирование мы использовали для теоретической подготовки и оказания помощи испанским друзьям из технического персонала в освоении материальной части самолетов. Удалось выкроить время, чтобы погостить у Ивана Девотченко. Его эскадрилья базировалась на соседнем аэродроме — в Сан-Хавьере.
— Очень рад, дружище, что погостишь у нас, — сказал Ваня, обнимая меня сильными руками спортсмена.
Слово «погостишь», пожалуй, не совсем точно выражает цель моего приезда в Сан-Хавьеру. Здесь кроме чаепития мы занялись неотложными делами. Установили прямую телефонную связь между обеими нашими эскадрильями. Отработали систему связи на случай массированных налетов противника на Картахену. Обменялись мнениями о тактических приемах, которые могут оказаться наиболее эффективными в воздушных боях на подступах к Картахене. Ведь прикрытие этого портового города — важного в оперативном и стратегическом отношении опорного пункта республиканцев — составляло нашу общую задачу. Выполнение ее требовало тесного взаимодействия обеих эскадрилий.
Возвратившись из Сан-Хавьеры, увидел грустные лица Хосе, Лопеса, других испанских ребят. «В чем дело?» — мелькнула мысль. Спрашиваю Хосе:
— Почему загрустил?
— Жаль расставаться с советскими техниками, — ответил он.
Вскоре мы сидели за столом, накрытым заботливыми руками испанских друзей. Казалось, что с цитрусовых плантаций, садов и виноградников на стол собраны лучшие плоды. Испанцы — наши коллеги по эскадрилье — произносили теплые слова в адрес сидевших рядом с нами четырех советских техников, отъезжавших на Родину. Они закончили свою работу, подготовили себе достойную смену из числа испанских товарищей.
Отъезжающим преподнесли памятные подарки. Пожелали им счастливого пути, благополучного возвращения на родную землю. Пожелания эти были очень сердечными. Испанские товарищи напомнили техникам, что франкистские, итальянские, немецкие корабли и подводные лодки усилили пиратские действия в нейтральных водах Средиземноморья, предательски нападают на советские корабли.