— Идея! Молодец, Андрей. Штурман, заготовь радиотелеграмму. Что-нибудь насчет курса…
На подходе к Сулине облачность оборвалась. Штурман открыл бомболюки для планового фотографирования. Одновременно решили сбросить несколько бомб — для отвода глаз.
Забили зенитки.
— Разрывы справа сзади! — докладывает Засула.
— Есть! — подтверждает Жестков. Короткий крен на крыло, скольжение.
— Слева, снизу!
Новый маневр.
Вышли на цель. Теперь летчик слушает только штурмана.
— Два влево… Еще один… Так держать! Бросаю… Бомбы накрывают баржи в порту. Фотографирование, разворот, осмотр прибрежных коммуникаций. Море пустынно. Курс на Констанцу.
Снова порт. снова зенитки. На этот раз вдвое ожесточенней.
— Так держи, командир, сбросим с ходу. Спокойно, ребятки, сейчас… Это штурман.
— Разрыв у правого крыла… Вижу дырки, — Андрей.
— Разрыв за хвостом! — Атарщиков.
— Сброс! Включил фотоаппарат…
— Лупят, гады! Может быть, отвернем? Сфотографируем перспективно?
— Сейчас закончу, командир… Есть!
Резкие отвороты, скольжение, изменение скорости… Все! Рай, тишина, кажется, слышно, как плещутся волны…
И тут же голос Засулы:
— Два «мессера»! Атакуют справа сзади.
— Огонь!
Истребители разделились, намереваясь взять бомбардировщик в «клещи». Один заходил сверху, другой подбирался снизу. Верхний наткнулся на трассу крупнокалиберного пулемета Андрея, отвалил в сторону. Второй продолжал атаковать с нижней полусферы. Строчки люкового ШКАСа Атарщикова потянулись, к нему. Он тоже бил из всего бортового оружия. Жестков маневрировал, уклоняясь от трасс, открывая стрелкам нужный сектор обзора. Врагу удалось продырявить фюзеляж бомбардировщика. Пулемет Атарщикова осекся…
— Что у тебя? — крикнул Засула, не отрываясь от прицела.
— Отказал…
— Бей гранатами!
В воздух полетели АГ. Быстро спускаясь на парашютиках, они окружили разрывами «мессер». Тот сделал переворот и скрылся в сторону моря.
— Вроде обошлось! — облегченно вздохнул Андрей.
— Не расслабляться!
Над Варной и Бургасом было спокойней. Так, жиденький огонек. Закончив аэрофотосъемку, взяли курс к крымскому берегу.
На подходе к Севастополю снова доклад Засулы:
— Сверху сзади два «мессера»!
Фашисты открыли огонь с дальней дистанции. Одна очередь угодила в консоль, сорвала обшивку.
— Влево! Вправо, командир!.. — управлял маневрами Засула.
Жестков моментально бросал машину то в ту, то в другую сторону.
В разгар боя на выручку пришли «яки» — друзья с Херсонесского маяка. Me-109 вильнули в сторону. Ястребки их догнали, закрутилась смертная карусель…
И опять командир жал руку Засуле:
— Спасибо, Андрей! Если б не ты…
21 мая — очередная дальняя разведка. Осмотрев Каркинитский залив, подходы к Днепровско-Бугскому и Днестровскому лиманам, сфотографировав порт Одессы, экипаж подходил к Сулине.
— Слева транспорт! — доложил командиру штурман Иван Локтюхин.
Жестков бросил взгляд влево.
— Без прикрытия?
— Значит, нужно ждать «мессеров».
— Андрей, передай на землю! Штурман, координаты, курс…
— Земля целеуказание приняла, командир, — доложил через пару минут Засула. И тут же: — Над нами «мессер»!
Ну глаз! Едва успел оторваться от шкалы рации… Истребитель открыл огонь издали. Снаряд задел кабину воздушного стрелка. Осколки плексигласа брызнули Засуле в лицо, но он сумел выпустить очередь. «Мессер» перевернулся через крыло и врезался в воду.
— Накрылся собственным крестом фриц! До Жесткова и Локтюхина не сразу дошел смысл слов Андрея: все их внимание приковал к себе транспорт. Эх, если б торпедку…
Цель маневрирует, штурман нажимает кнопку. Бомбы рвутся у борта судна.
— Ладно, не горюй, прилетят торпедоносцы, доделают. — утешает Жестков Локтюхина. Да, что ты, Андрей, там насчет креста и фрица?
— Воткнулся фриц в море.
— Да ну?
— Точно, командир! — подтверждает Атарщиков. — Вон еще плавает что-то там на воде…
По данным разведчика взлетели два торпедоносца и два бомбардировщика с того же аэродрома Херсонесский маяк. Группу возглавил комэск майор Федор Михайлович Чумичев со своим штурманом капитаном Сергеем Прокофьевичем Дуплием. Цель обнаружили в тридцати километрах к востоку от Килийского гирла. В результате удара транспорт водоизмещением три тысячи тонн был буквально изуродован. Торпеда оторвала ему корму, бомба снесла палубные надстройки, вызвала пожар…
Потом оборона Кавказа. Особенно ожесточенными были бои на новороссийском направлении.
В один из августовских дней сорок второго года группа бомбардировщиков вылетела на удар по колонне танков противника. Когда уже вышли на боевой курс, к машине летчика Шапкина протянулась огненная трасса. Жестков моментально обернулся: серый двухкилевой Ме-110 нацеливался на него, самолет Шапкина непоправимо скользил к земле, волоча за собой шлейф дыма…
— Прозевали! — услышал в наушниках сдавленный голос Засулы. — Из-за облака, гады…
Затем дробная очередь, трассы с других машин. «Мессер» загорелся, вошел в пике и воткнулся в землю.
Отбомбились прицельно. Потом долго отбивались от остальных «мессершмиттов». По командам Андрея Жестков маневрировал умело, подставляя врагов под огонь бортовых пулеметов.
На обратном пути налетели Me-109. Один из них, выходя из атаки горкой, нерасчетливо завис над бомбардировщиками и тут же был сбит дружным огнем воздушных стрелков.
Две победы. Не без потерь. Погиб экипаж Шапкина, две машины были серьезно повреждены и совершили вынужденные посадки на запасные площадки. Три человека получили тяжелые ранения.
Два трудных воздушных боя за один вылет. Впрочем, в те дни так случалось не раз…
Обычно воздушный бой бомбардировщиков с истребителями скоротечен. Какие-то минуты. Но это — по часам, после. А в измерении жизнью… Сколько переживет летчик, штурман, стрелок? Сколько отдаст душевных сил, энергии от первой и до последней пулеметной очереди, насколько, в конце концов, постареет за эти несколько минут?
Впрочем, последнее перед лицом смерти значения не имеет. Андрей Засула представлял дело проще. "Нет врага — перед тобой полнеба, — объяснял молодым стрелкам. — Увидел его, приник к прицелу — и нет ничего, только узкая щель. Щель, и в ней враг! Понятно?"
Сорок третий год, начало изгнания фашистских захватчиков с Кавказа. Ожесточенные бои на земле, в воздухе, на море…
Летали каждый день. То с бомбами, то с торпедой. Во многих воздушных боях пришлось побывать экипажу Жесткова, и каждый раз самолет с бортовым номером девять возвращался на свой аэродром. О нем говорили — живучий. Единственная машина, оставшаяся в полку с начала войны, "счастливая девятка"…
Конечно, не все в бою зависит от экипажа, расчета. Тем более — от бойца. Но если, едва посадив покалеченную машину, не успев оглядеть и ее, и себя, летчик ловит и жмет твою руку: "Спасибо, Андрей!" — значит, есть твоя доля в нелегком военном счастье.
"Спасибо, друг, если б не ты…" Много раз довелось это слышать Андрею от командира.
За мужество и мастерство, проявленные в воздушных боях, Андрей Васильевич Засула был награжден орденом Отечественной войны II степени.
Когда войска 4-го Украинского фронта вышли к Перекопу и отрезали крымскую группировку врага с суши, на авиацию и флот была возложена задача блокировать морские сообщения противника.
23 ноября сорок третьего года два самолета-торпедоносца ушли на "свободную охоту" в северо-западную часть Черного моря. Ведущим летел майор Яков Карпенко, ведомым — старший лейтенант Александр Жестков. Штурманом у него в этом полете был младший лейтенант Александр Касаткин, а пятым членом экипажа старший техник-лейтенант Григорий Гармаш.
Техник оказался на борту по собственной настоятельной просьбе. Дело в том, что в случае необнаружения целей экипажам предстояло произвести посадку на прибрежном аэродроме в Скадовске, снять там торпеды и только после этого вернуться домой. Таким образом пополнялся боезапас на этом недавно освобожденном полевом аэродроме, куда перелетел 36-й минно-торпедный полк нашей дивизии. Подвоз туда был крайне затруднен: осенние непогоды превратили разбитые грунтовые дороги в сплошное месиво.
Вот этим предлогом и воспользовался Гармаш, чтобы принять непосредственное участие в боевых действиях.
— Чем я вам помешаю? А в Скадовске помогу подготовить машины к вылету. Мало что может случиться…
Случись что, техники в тридцать шестом бы нашлись. Но предлог в самом деле был налицо. И Жестков не смог отказать другу.
— Ладно, полетишь бортинженером, — пошутил. — Но какой ни инженер, подчиняться будешь Засуле. В кабине воздушных стрелков хозяин он.
Сверхштатный член экипажа Григорий Михайлович Гармаш в полете повел себя по-хозяйски. Внимательно осмотрел внутренность фюзеляжа, проверил крепления спасательной шлюпки, бортового пайка, пододвинул поближе к стрелкам ящик с запасным боекомплектом.
— Так-то надежнее будет.
Затем попросил разрешения у Засулы постоять на его боевом посту у башни.
— Пока летим далеко от берега, — предупредил Андрей. — И все равно смотреть надо в оба!
— Постараюсь, — скромно заверил «бортинженер». Погода благоприятствовала действиям торпедоносцев у цели: низкая облачность, ограниченная горизонтальная видимость позволяли нанести удар внезапно и с близкого расстояния. Но она же и затрудняла поиск. Сотни и сотни километров оставались позади, а кораблей противника обнаружить не удавалось. У Тарханкута встретились с туманом. Лететь дальше смысла не было. Ведущий лег на обратный курс.
Подходя к Севастопольской бухте, Жестков услышал голос стрелка-радиста:
— Командир, слева сверху заходят два Me-109!
— Приготовиться к бою! — скомандовал Жестков. — Андрей, дай ракетой сигнал ведущему.
Засула достал ракетницу, зарядил. Выстрелить не успел: самолет резко метнулся вправо, огненные трассы прошли в нескольких сантиметрах от крыла. Бросив ракетницу, Андрей намертво приник к пулемету.