лучить «путевку» на встречу с Варабайбой?..
– Не волнуйся, Ронхул, – беззаботно сказал Хэхэльф. – Если уж ты с чару сумел поладить, значит, все будет путем.
Что касается «собачек», они следовали за мной, отчаянно виляя хвостами, явно рассчитывая, что в ближайшем будущем я найду свободное время, чтобы повторить пленившую их воображение процедуру почесывания загривков и животиков.
Хэхэльф прибавил шагу, вдохновленный милым сердцу пейзажем, на фоне которого протекало его босоногое детство. Я едва за ним поспевал. К моменту первой встречи с аборигенами я так запыхался, что у меня просто не было сил смущаться.
«Аборигены» оказались двумя загорелыми дюжими детинами в более чем легкомысленных нарядах. На головах у них были те самые матерчатые «сапоги», «агибубы», которые так насмешили меня еще на Халндойне. Только их головные уборы были гораздо выше – с полметра каждый. Впрочем, прочие детали туалета показались мне не менее забавными: эти здоровенные дядьки с суровыми лицами воинов были одеты в цветастые пончо до колен. У одного пончо было голубенькое, с рисунком из крупных красных цветов, а у другого – розовое, в яркий желтый горох. При этом они держались с таким достоинством, что мне и в голову не пришло смеяться, я только изумленно покачал головой.
– Хэхэльф! – доброжелательно сказал один из них, увидев моего друга. – Алля фа ндана-акуса!
Второй тоже что-то буркнул – настолько приветливо, насколько позволяла его донельзя мрачная физиономия.
– Что они говорят? – тут же спросил я.
– Здороваются, – пожал плечами Хэхэльф. – Просто здороваются со старым приятелем. Говорят, что вот, мол, какой хороший подарок для старого ндана-акусы… Когда будет что-нибудь интересное, я тебе переведу.
Мрачные типы в карнавальных костюмах разглядывали меня – украдкой, исподлобья и, как мне показалось, без особой симпатии. Хэхэльф решил, что нас следует познакомить, и толкнул длиннющую телегу на непонятном, но благозвучном языке. Где-то в середине словесного водопада мелькнуло имя «Ронхул» и тут же захлебнулось в мощном потоке незнакомых слов. Старинные друзья слушали Хэхэльфа с возрастающим интересом и важно кивали, как бы давая понять, что внимательно следят за нитью его повествования.
– А это – местные куса-баса[53], то есть зажиточные хозяева, – Хэхэльф наконец повернулся ко мне. – Этого, в голубом пончо, зовут Андун, а второго – Чавар.
Мои новые знакомые чинно кивнули, услышав свои имена.
– Когда-то мы с ними разорили немало чужих огородов, – мечтательно закончил Хэхэльф. – В детстве мы были прожорливы и необузданы, как какие-нибудь дикие лесные кырба-ате[54].
– А кто такие эти дикие кырба-ате?
– Увидишь еще. Пошли лучше, сколько можно топтаться на месте?
Мы отправились дальше. Хэхэльфовы друзья детства чинно поклонились на прощание и пошли своей дорогой.
– А они все так чудно одеваются? – спросил я у Хэхэльфа, когда разноцветные агибубы его приятелей скрылись за раскидистыми кронами деревьев.
– Если ты имеешь в виду агибубу, то даже самый последний бунабский нищий непременно имеет такой головной убор – хотя бы одну, совсем коротенькую, из некрашеной материи. Для любого бунабского мужчины агибуба – самая важная часть его имущества. Это и головной убор, и очень крупная денежная единица: богатство человека бунаба измеряется не в количестве купленных им домов и не в поголовье его стада, а именно в агибубах! Кроме того, агибуба – это своего рода обязательный атрибут, пренебрегать которым недопустимо. Любой бунаба может позволить себе выйти на улицу голышом или завернувшись в старый коврик для вытирания ног. Над ним посмеются, но поймут и простят – с кем не бывает! Но выйти из дому без агибубы… Невозможно! И потом, в их понимании, агибуба – это просто красиво. Можешь мне поверить: наши непокрытые головы кажутся им такой же нелепостью, как тебе их колпаки… И только я могу спокойно взирать и на то, и на другое, – гордо заключил он.
– А пончо? – спросил я. – Это такой же «обязательный атрибут»?
– Нет, просто одежда. Впрочем, она символизирует определенное положение в обществе. Пончо носят не все бунаба, а только куса-баса, зажиточные хозяева, – откликнулся Хэхэльф. – Другие и рады бы, а не положено. Кстати, пончо – очень удобная одежда, что бы ты об этом ни думал.
– Может, и удобная, но что-то в Сбо я таких нарядов не видел.
– Потому что в Сбо куса-баса предпочитают одеваться, как все. Разве что от агибуб не могут отказаться. Но уж когда едут гостить к родичам на Хой, извлекают из сундуков нарядные пончо, – объяснил Хэхэльф.
– Даже слишком нарядные, – ехидно поддакнул я. – У меня в глазах до сих пор рябит.
– Что касается ярких расцветок, видишь ли, каждый бунаба – немного художник, поэтому они обожают раскрашивать ткани. Им нравятся яркие краски. Ребят можно понять: здесь, на Хое, почти всегда пасмурная погода, а если еще и одеваться в темную одежду, можно совсем загрустить.
– Здесь почти всегда пасмурно? – удивился я. – Какое замечательное место! Что может быть лучше пасмурной погоды?
– Значит, твой вкус совпадает со вкусом Варабайбы, – усмехнулся Хэхэльф. – Говорят, что это он уговорил все облака Хомайги избрать небо над Хоем в качестве места постоянного пребывания, и теперь тучи только изредка отлучаются отсюда, чтобы оросить дождем другие острова… Ну, Ронхул, сделай глубокий вдох и постарайся забыть, что такое улыбка! Мы пришли.
Перед нами была изящная резная калитка, запертая на несколько щеколд. Тщетная, на мой взгляд, предосторожность: даже такой легковес, как я, вполне мог бы вышибить калитку одним хорошим ударом ноги.
Но, разумеется, буянить мы не стали. Хэхэльф негромко выкрикнул несколько неразборчивых слов, и мы принялись ждать. За забором воцарилось оживление: до моих ушей доносился топот шагов и человеческие голоса. Наконец калитка распахнулась, и невысокий хрупкий юноша в узорчатой агибубе и широких белых штанах, едва достигающих щиколоток, с поклоном пропустил нас в сад.
Вдоль садовой дорожки, выложенной блестящими белыми камешками, стояли мрачные мужчины, все как один в агибубах и белых штанах того же покроя, что и у их коллеги. Они стояли неподвижно и смотрели на нас в высшей степени неприветливо.
– Имей в виду, Ронхул, они нам улыбаются, – шепнул мне Хэхэльф. – Ребята делают все, что в их силах, чтобы изобразить радость по поводу моего визита, просто у них не слишком хорошо выходит.
– Да, я заметил, – вздохнул я. – А кто они? Сыновья твоего покровителя?
– Ну ты скажешь тоже. Где это видано, чтобы сыновья ндана-акусы носили штаны, да еще и встречали гостей на пороге?! Это – папну, рабы хозяина дома.
– Рабы? – удивился я. – Так у них тут есть рабы?
– А где их нет? – пожал плечами Хэхэльф. И предупредил: – Ты не обижайся, если во время беседы с ндана-акусой я не смогу отвлекаться, чтобы переводить тебе наши слова: этикет, сам понимаешь. Если он будет тебя о чем-то спрашивать, я переведу.
– Ладно, – вздохнул я. – Ты, главное, предупреди, если поймешь, что он хочет сделать меня своим рабом.
– Не бойся, Ронхул, – усмехнулся Хэхэльф. – Ни один бунаба никогда не окажет чужеземцу честь сделать его своим рабом. Они не настолько нам доверяют.
Я озадаченно умолк, пытаясь понять, что же это за рабство такое, если нормальный физически здоровый чужеземец не может удостоиться столь высокой «чести»?!
Тем временем мы подошли к большому одноэтажному дому, который стоял в глубине двора. Он был очень похож на дом самого Хэхэльфа в Сбо, только гораздо больше. А украшенная причудливыми узорами входная дверь показалась мне массивной, как какие-нибудь замковые ворота.
Дверь распахнулась, и оттуда высыпала целая толпа счастливых обладателей высоченных агибуб и нарядных женщин разного возраста. Все они, и мужчины, и женщины, были одеты в длинные разноцветные юбки с высокими поясами и с ног до головы увешаны драгоценностями. Женщины показались мне очень привлекательными, несмотря на резко опущенные вниз уголки губ и глубокие складки у рта. Их милая манера прикрывать грудь только ожерельями заставила меня слегка покраснеть: честно говоря, я как-то не привык к такому скоплению обнаженных дамских бюстов на небольшой площади.
Все эти угрюмые ребята плотным кольцом обступили Хэхэльфа. Некоторые даже ненадолго повисли на его шее. Через несколько минут, когда радость встречи слегка поутихла, Хэхэльф принялся читать друзьям своей юности поучительную лекцию о цели нашего визита. Разумеется, я не понимал ни слова, но видел, что бунаба слушают его с возрастающим интересом и разглядывают меня с неподдельным любопытством.
Я окончательно смутился, а когда я смущаюсь, я начинаю улыбаться. Впрочем, я помнил рекомендации Хэхэльфа и изо всех сил пытался бороться с улыбкой. Хвала Аллаху, что рядом не было зеркала и я не увидел ужасающий результат: один уголок моего рта все время сам по себе отползал в сторону, в то время как другой усилием воли опускался все ниже и ниже. Что ж, зато Хэхэльфу не пришлось доказывать своим приятелям, что он действительно притащил с собой демона: уверен, что у меня все на лице было написано!
Выступление Хэхэльфа продолжалась примерно полчаса. Все это время я оставался объектом пристального внимания – мне чертовски хотелось считать его доброжелательным, но я не мог в это поверить, как ни старался. Впрочем, я и сам изучал новых знакомцев с любопытством начинающего антрополога. В ходе наблюдения выявил некоторые особенности, присущие всем бунаба. Кроме одинаково неулыбчивых ртов, все они обладали длинными, слегка раскосыми, непроницаемо темными глазами, узкими овальными лицами и не то смуглой, не то просто загорелой, удивительно гладкой кожей. Наконец Хэхэльф закончил свою пространную речь, нарядные обитатели дома расступились, давая ему пройти, и он поманил меня за собой. Я вздохнул, кое-как привел в порядок свой перекошенный рот и последовал за ним в прохладный полумрак белого коридора. Захотел было выяснить, о чем он говорил со своими приятелями, но Хэхэльф страдальчески сдвинул брови и умоляюще посмотрел на меня. Насколько я понял, его нельзя было отвлекать от подготовки к последнему, решающему выступлению.