— На, пей, раз взял свои слова обратно!
— Ну, следующий от нас не убежит. Такое невезенье дважды не повторяется, — сказал Штенко и, причмокнув, выпил.
— Надо же, ни одного выстрела не сделали!.. А там осталось что-нибудь? — покосившись на фляжку, спросил Гунар.
На тропе, из-за поворота, показались Сойка и Павел, оба с ружьями за спиной. Гунар, прищурив глаза, оглядел обоих.
Обернулся к ним и Гойдич. Всего четыре ружья, подумал он. Но еще есть надежда…
Мороз и резкий ветер словно иглами покалывали ему лицо. Ноги и руки совсем окоченели. Холод вдруг нагнал на Гойдича уныние. Ох, чует мое сердце, ничего уже сегодня с охотой не выйдет, подумал он.
— Теперь мы пойдем к Сивой Студне, — сказал лесник.
Гойдич протянул фляжку Сойке, и тот одним махом выпил все, что в ней оставалось.
— Мать честная! Хороша водочка, да побольше бы ее! Стужа-то ведь лютая! Ну-ка, Гунар, возьми у товарища секретаря ружье! — решительно распорядился Сойка.
— Не надо! — запротестовал, рассердившись, Гойдич.
Он еще раз обвел долгим взглядом залитую солнцем, искрящуюся белую поляну и полосу густых лесопосадок, где скрылся зверь.
Один выстрел в тот день все же был сделан — Сойкой. Убитая им лисица лежала в сенях дома лесника, а сам Сойка бодро уплетал гуляш. Настроение у него было отменное. Когда загонщики собрались идти в корчму, он сунул руку в карман.
— Возьмите! Будет вам еще на пол-литра!
Сколько же ты им дал? — думал Гойдич. Нет, давать ты наверняка не умеешь. А может, умеешь? Быстро же ты этому научился. Жаль, что я не стал сегодня героем. Чертов кабан, почему же ты улизнул от меня? Вот дьявольское невезенье! — досадовал он.
Гойдич тоже ел с аппетитом. Гуляш из мяса косули с винным соусом был просто объеденье. Он вылавливал в соусе ягодки можжевельника и, наколов их вместе с кучками мяса на вилку, с наслаждением отправлял в рот.
У жены лесника, которая накрывала на стол и подавала им еду, лицо раскраснелось, а глаза сияли от счастья и гордости. Радостно смущенная, предупредительная, улыбающаяся, она ставила на стол миску с гуляшом, хлеб, тарелку с колбасой, пододвигала рюмки. Каждое ее движение говорило, как дорожит она тем, что у нее такие гости. Она отдала бы им и последнее…
Гойдич медленно отодвинул тарелку. Он вдруг почувствовал усталость. Его, видно, разморило в тепле после чистого морозного воздуха и сытной еды. У него слипались глаза, он щурился и, смущенно улыбаясь, оглядывал горницу.
Его дожидались здесь Петричко, Иван Матух и Плавчан. Они сидели, тесно прижавшись друг к другу на продавленном диване, держа в руках тарелки с гуляшом. И еще тут был парнишка, который устроился в углу на табуретке и ел, макая в подливу хлеб. Кто же он? С виду приятный, Ах, да — это сын старого Копчика. Вернулся с военной службы и стал работать в кооперативе. Таких немного. Как видно, по наследству передается не только ремесло. Ведь это Трнавка… Ружье ему дал лесник. А вот загонщики, кажется, его не очень жалуют. А тот низкорослый развязный мужик, когда шли мы сюда, приложил к плечу палку, словно ружье, и стал за его спиной кривляться, передразнивать… Он явно насмехался над ним. А я уже было…
— Почему вы не едите — вам не нравится? Ведь вы, должно быть, проголодались… — прервала ход его мыслей жена лесника.
— Что вы! Все так вкусно, просто замечательно. Но я уже сыт, просто больше не могу…
— Правда? Тогда, может, горячего вина? Или чего покрепче?
— Горячее вино с гвоздикой — наш фирменный зимний напиток, — заявил лесник. И принялся разносить гостям стаканы и чашки с вином, которые наполняла у плиты жена.
— За лисичку! — сказал Сойка, подняв стакан. — У супруги будет отличный воротник! Все-таки удача! — Настроение у него было просто блаженное. — Можно мне еще гуляшу? — спросил он у хозяев и стал накладывать себе в тарелку, приговаривая: — Бери, бери еще, Эвжен!
Гойдич взял было свой стакан, но вино показалось ему слишком горячим, и он его отставил. Смущенно оглядевшись, Гойдич поднялся и вышел из горницы.
Павел обеими руками держал чашку с горячим вином. Он никак не мог согреться. Впервые был в лесу с ружьем, и ничегошеньки не попалось на глаза, так ни разу и не выстрелил, с досадой ворчал он про себя и с наслаждением вдыхал пряный запах гвоздики, приятно щекотавший ноздри.
Он отпил немного и зажмурил глаза. Первый глоток! Им словно бы омываешь не только рот и горло, а даже сердце. После него и легкие чисты, как стеклышко.
Горячее вино взбудоражило Павла. Его злил Сойка, чавкающий за столом. А вот Гойдич — совсем другой человек, подумал он.
В горнице вдруг наступила тишина. Павел осмотрелся и заметил, как переглянулись между собой Петричко, Иван и Плавчан.
— Послушай, — сказал, обращаясь к Сойке, Петричко, — мы очень нуждаемся сейчас кое в чем… У нас нет кормов.
Сойка, в единственном числе восседавший за столом, медленно повернул к ним голову.
— Это в Трнавке?! Вот те раз! Теперь еще и вы начнете канючить. Мне только этого не хватало! — возмутился он. И хотя в комнате было по-прежнему жарко и душно, он вдруг словно оледенел. Но под их взглядами снова вспыхнул и раздраженно добавил: — Я знаю, ваши канальи прячут сено на чердаках. Так и в других деревнях делают. Я знаю. У них осталось для своих «подсобных» коров и свиней то, что они запасли для всего своего скота. Но раз коровы теперь в общем хлеву, так они и корм для них должны дать. Почему же вы сразу его не забрали?
Сойка нахмурился.
— Да и я так думаю, — сказал Петричко. — Мы дали маху, конечно. Нас интересовало только то, что было в хлевах. Немного сена мы, наверное, наскребли бы, но зерно они определенно закопали. На этот счет у них есть опыт.
— И еще у нас нечем платить людям. Потому они и относятся наплевательски к работе, — четко и ясно Добавил Плавчан.
— Нет, черт возьми! В Трнавке должно быть и сено, и зерно, — скребя подбородок, раздраженно продолжал Сойка. — Ведь не могут они исчезнуть бесследно. И тут все будет зависеть от вас самих.
— Надо было сразу сделать полный расчет кормов на каждую корову. И сена, и соломы, и зерна. А потом собрать лошадей. Мужики наши теперь занимаются извозом на лесозаготовках, — сказал Петричко, кольнув взглядом лесника.
— Что поделаешь, нам это тоже позарез нужно, — проворчал лесник. — Мы же государственный сектор, у нас свой план. От районного начальства мне порядком влетело бы, если б я этот план не выполнил. Да и мужикам надо заработать за зиму немного деньжат. Ты, братец, радовался бы, что вы еще не завели общей конюшни. Чем бы вы теперь кормили лошадей?
— Лошади — особый разговор, — возразил Иван. — У кого они есть в деревне? У Хабы, Бошняка, Резеша…
— Да ну вас! — прервал его Сойка. — Знаю я их, этих саботажников! Не волнуйся, мы подумаем, как быть дальше. И вообще, оставь сейчас эти разговоры. Надеюсь, ты хоть что-то соображаешь? — обратился он к Петричко. — Если товарищ Гойдич в кои-то веки выбрался сюда, ему надо дать передохнуть… Черт возьми, думаешь, он не сыт по горло этими делами?!
Сойка наколол на вилку кружочек колбасы, но, прежде чем отправить его в рот, показал вилкой на волчью шкуру, висевшую под распятием, и спросил лесника:
— Где ты подстрелил этого леопарда?
Тут в горницу вернулся Гойдич. Он взял свой стакан и отхлебнул — вино было еще теплым, приятным. Хозяйка продолжала хлопотать возле плиты. Все сидели как прежде, со стаканами и чашками в руках.
— Ну что, выпьем? — добродушно улыбаясь, предложил Сойка и поднял стакан. — Пусть, как говорится, колбаса знает, что ее человек съел, а не собака!
Гойдич, однако, уловил какую-то напряженность в этой теплой, аппетитно пахнущей едой горнице.
— Что у вас произошло? — спросил он.
Но тут к столу подошла, шурша юбкой, лесничиха.
— Может, вам еще немного горяченького винца? — спросила она Гойдича и, не дожидаясь ответа, стала доливать ему стакан.
Сойка весело промурлыкал себе что-то под нос, потом положил на плечо лесничихи руку и запел:
Полюби меня, милашка,
ляг ко мне и скинь рубашку…
— Ишь какой!.. Ну и шутник же вы! — сказала она.
— Кой-когда и пошутить надо! — не смутясь, ответил Сойка.
Гойдич почувствовал на себе пристальные взгляды трнавских кооператоров.
— У нас нечем кормить скот, — упрямо повторил Петричко.
Сойка досадливо махнул рукой. Черт бы тебя побрал, Петричко! Где это видано — возить в Трнавку жратву для коров? Бьюсь об заклад, что у таких, как Бошняк и Резеш, чердаки битком набиты сеном. И пусть у тебя, братец, не трясутся поджилки от страха перед этими реакционерами и хулиганами.
Так вот оно что… Значит, тут уже шел разговор об этом, смекнул Гойдич. Хорошо бы подольше ничего такого не слышать! Побыть еще немного, хотя бы мысленно побыть там, на холмах, среди тишины и покоя. Дожидаться кабана. Ведь он уже был у меня на мушке. Там я забыл обо всем, даже о морозе… Но покой, безмятежность, обретенные на этих холмах, улетучились так быстро… Всего каких-то четыре-пять часов продолжалось мое блаженство. И опять все не слава богу, с горечью думал он.
— Нас маленько подвело время, Петричко, — сокрушенно сказал Гойдич.
— Конечно, — со вздохом подтвердил Сойка, — Область вкатила нам такие задания, что ой-ой-ой! До конца года надо было разместить в кооперативных хлевах более трех тысяч коров и две тысячи свиней. Представляешь? — Он уставился на Петричко. — А куда их согнать? Вот мы и кинулись опрометью строить хлева. В других селах с ними обстояло ведь не так, как у вас в Трнавке.
— Да, нам пришлось срочно построить в районе восемь коровников и пять свинарников, — пояснил Гойдич. — А это отняло у нас все силы. И мы оказались в чертовски трудном положении. Но поступить иначе было нельзя. Не создав крупного животноводческого производства, мы ничего не изменим к лучшему.
Время… Опять все упирается в него. Нам так необходимо время, подумал он.