Эмиль, подвернув штаны, босой, шел прямо на него, о вилами наперевес. Иван понял, что еще минута — и Эмиль проткнет его вилами. Он уже видел блеск их зубьев…
Отскочив в сторону, Иван уперся в стену сарая. Весь сжавшись, он с силой оттолкнулся от нее, перепрыгнул через ручей и пустился бежать. Рукоятка вил ударила его в плечо.
— Коро-о-о-овы! — завопил кто-то визгливо. — В хле-е-е-в!
Выводя из хлева лошадей, Павел услышал крик, доносившийся с площади. Шум все приближался. Потом на дороге показалось облако пыли. Сухая глина приглушала топот бегущих ног, доносились резкие и хриплые голоса:
— Гнать их взашей! Вон из деревни!
— Скоро они все окочурятся! А пока дава-ай в хлев.
Павел оцепенел, сжимая в руках поводья. Он продолжал так стоять и тогда, когда толпа ворвалась во двор. Впереди всех бежали Зузка и Пишта Гунар, за ними Штенко.
— Запирай хлев! — схватив вилы, крикнул Павлу Канадец.
Павел всей тяжестью тела налег на ворота.
Черт возьми, да поднажми же, говорил он себе. Он напрягся, нажал изо всех сил на тяжелые дубовые ворота и соединил их створки.
Краем глаза Павел видел Канадца, стоявшего, широко расставив ноги, между телегой и воротами хлева: он преграждал дорогу к хлеву, Павел слышал хриплый крик Канадца:
— Стой!!
— Да не бойся, ударь! — кричала Зузка Пиште. — Двинь этому безбожнику!
Пишта Гунар ринулся было вперед, но заколебался, увидев нацеленные на него вилы и грозное лицо готового на все Канадца.
Наконец тяжелый засов поддался усилиям Павла, и он услышал стук железа о камень. Павел вскочил, схватил грабли и рукояткой огрел по спине коня, который стоял ближе к нему. Конь взвился на дыбы. Другой конь испуганно ударил копытом о колеса телеги, рванулся, и оба они, громко заржав, кинулись вперед. Пишта отлетел в сторону и растянулся в пыли. Толпа с ревом расступилась. И вдруг стало тихо. Только лошади бешено скакали по широкой дороге, которую они проложили себе среди нападающих, волоча за собой вожжи.
— Здорово сработано! — крикнул Канадец.
Втянув голову в плечи, он бросился в хлев. Следом за ним вбежал Павел.
— Полюбуйся на них! — сказал Канадец, когда Павел запер изнутри на задвижку дверь.
— Ворота долго не выдержат.
— И ты возьми вилы, — предложил Канадец. — И первому, кто ворвется, проткнем брюхо. Целься прямо в брюхо.
Коровы испуганно мычали, дергали головами, топтались на месте, гремя цепями. Ворота дрожали и скрипели под натиском толпы. Сперва Павлу казалось, что он слышит стук кулаков, но потом ворота загрохотали от ударов камней. Проникавшие через щели полоски солнечного света то удлинялись, то укорачивались — казалось, в ворота втыкали острые белые клинья, которые пронизывали полумрак хлева. В полосах света в какой-то дикой пляске кружилась пыль.
— Мы ничего не сможем сделать, — сказал Павел.
Канадец удивленно поднял на него глаза.
— Да, черт возьми, мы тут совершенно бессильны, — повторил Павел.
Раздался треск и сильный грохот. Канадец вытянул голову.
— Они бьют в ворота телегой! Ну и дела! Уже совершенно расшатали их.
Снаружи оттаскивали телегу, чтобы снова ударить ею по воротам.
Серебряный клин придвинулся совсем близко к ним и плясал у их ног на полу. Павел слышал, как бешено колотится его сердце. Под самым потолком он увидел крохотное оконце.
— Давай, живо! — шепнул он Канадцу, разбежался и ухватился за перегородку стойла.
Канадец не двигался с места.
— Скорей! — крикнул Павел. — Да беги же, черт возьми! Через минуту будет поздно.
Граблями он выбил стекло. Наконец и Канадец последовал за ним, все еще не выпуская из рук вилы.
Павел пролез в окошечко, соскочил вниз и бросился было бежать. Но, оглянувшись, увидел, что Канадец никак не может протиснуться в узкое окошко; он вернулся, схватил его за руки и с трудом стащил вниз.
— Ну и отъел ты себе задницу. — Павла душил нервный смех. — А где твои вилы?
— Тьфу ты черт! Там остались. Они мешали мне, когда лез через это проклятое окошко. — Канадец плюнул с досады.
— Надо было сперва их бросить. А теперь давай-ка поскорее отсюда! Ну, пошевеливайся!
Они бежали через заросли крапивы, продирались через кусты шиповника и сирени. За их спиной снова раздался страшный удар и вслед за ним треск дерева и грохот падающих ворот. Канадец оглянулся.
— Слышишь? — спросил он, задыхаясь.
— Слышу. Не глухой.
Со стороны хлева доносился рев толпы, мычание перепуганного скота.
— Коли в солому! — донесся до них крик Штенко.
— Слышишь? — снова спросил Канадец.
Павел, положив ему на плечо руку, спросил не без ехидства:
— А там тебе быть сейчас не хотелось бы? Может, мы бы им всыпали, а?
— Ну и балда же ты! — сплюнул Канадец. — Может, тебя зло берет, что мы выбрались оттуда?
Павел промолчал, внимательно огляделся по сторонам. Они поползли вдоль длинной изгороди графского сада, потом побежали обратно по направлению к деревне. В конце концов они продрались через кусты и вышли на дорогу, ведущую к национальному комитету.
— Коровы!.. — крикнул Канадец, как только он, пыхтя, поднялся по лестнице в национальный комитет. — Эти сволочи нас там…
Иван приложил к губам палец и жестом пригласил их к столу.
Петричко сидел, прислонившись к стене, и прижимал к уху трубку.
— С кем он говорит? — тихо спросил Канадец.
— С Горовцами, — шепнул Иван, — с районным комитетом партии.
— Так устрой это, пожалуйста, Эвжен, — сказал Петричко в трубку. — А еще для верности дай мне Бриндзака… Что? Нет, я не положу трубку. Хорошо, я подожду.
Павел едва расслышал эти слова — так стучало у него в висках.
Чтобы успокоиться, Павел закурил сигарету и вдруг почувствовал, что локоть его стиснули пальцы Ивана.
— Ты видишь их? Посмотри!
Иван осторожно высунулся из окна. Над площадью поднималось облако пыли. Из бывшего графского хлева, из хлевов Хабы и Зитрицкого выбегал скот. Трнавчане словно опьянели — лица у всех горели, голоса звучали грубо и визгливо. Животные, мужчины, женщины, дети метались по площади, во дворах, огороженных заборами.
Олеяр с женой гнали через мостик двух коров. Прямо под окном прошли, ведя скотину, Резеш и Марча. Пишта Гунар шел рядом со своей коровой, подталкивая ее и чуть не приплясывая. Штенко, размахивая увесистой дубиной и злорадно ухмыляясь, поглядел на окна национального комитета.
— Этот сукин сын ведет корову Гудака, — прохрипел за спиной Павла Канадец. — Он забрал ее вместо своей, что сдохла. Это была лучшая из кооперативных дойных коров.
Потом Павел увидел Шугая. Тот стоял под низкими ветвями одного из орехов на берегу ручья, озаренного солнцем, и смотрел в сторону национального комитета, растерянно топчась на месте.
Разве Павел мог представить год назад, что увидит из окна национального комитета такую картину. Вот она, охотничья засада! Он посмотрел на Канадца.
Канадец живет еще вчерашним днем, подумал Павел. Он не может оторваться от прошлого. И остальные тоже. Петричко, отец, Бриндзак. А как Сойка? У него от этих перемен наверняка голова пошла кругом. Эх…
Из хлева Хабы выбежало еще несколько коров, вот они показались из-за чисто побеленного и ярко освещенного солнцем церковного фасада.
— Видишь, откуда выходят коровки? Похоже, идут с обедни. Теперь и нам не мешало бы причаститься. Слушай, Иван. Ты не хочешь исповедаться? — спросил Канадец. — Может, послать за священником?
— В Трнавке теперь Хаба священник, — сказал Иван. — Снова его вынесло на поверхность.
Хаба стоял посредине площади и что-то говорил, размахивая руками. Рядом с ним стояли Бошняк, Микулаш Тирпак и несколько женщин. Возле ворот Эмиля Матуха столпилось с десяток мужиков.
— Дерьмо и всякий мусор всегда выносит на поверхность, — сказал Канадец.
— И кого там только нет, кто только не всплыл вместе с ними, — заметил Павел.
— Вот я и смотрю. А тебе не кажется, что именно этого и следовало ожидать?
— Ничего мне не кажется.
Павел продолжал смотреть в окно.
Хаба вытер вспотевший лоб и решительным шагом направился через площадь к другой группе людей.
— А мне вот кажется, что мы зря бездействуем, — сказал Канадец. — Интересно, для чего у нас существуют органы безопасности? Для чего милиция и армия?
— Наверное, для того, чтобы снести головы тем, кто кричит внизу на площади, — ухмыльнулся Павел.
— Нет, тем, кто их подбил на это, — возразил Канадец. — Когда мы устраивали демонстрации против правительства, жандармы нас разгоняли и сажали. Если бы мы тогда позволили себе то, что они теперь, нас бы давно перестреляли. Не понимаю, трусим мы, что ли? — И, обращаясь к Ивану, спросил: — А это не ловушка? Чтобы они головы повысовывали, а мы по ним стукнули? Такое я бы еще понял.
— Нет, этого не будет, — сказал Иван спокойно. — Такую политику мы проводить не станем.
— Жаль. Это было бы то, что надо, — сказал Канадец. — Всегда они нас травили, как псы зайцев.
Народу тем временем на площади все прибывало. Одни уже отвели коров в хлева и снова вернулись, другие все еще стояли тут вместе со своей скотиной. Дорога к национальному комитету оказалась закупоренной, как горлышко бутылки, и шум все нарастал.
— Господи, помоги нам! — раздался чей-то крик. — У них, похоже, есть оружие, раз они засели там.
На лестнице послышались шаги; из толпы, теснившейся внизу, неслись выкрики:
— Не лезь туда! Подожди! У них оружие!
— Эй, вы, трусы, вылезайте-ка!
— Что происходит? — спросил Петричко, не отходя от телефона.
— Они идут сюда, — сказал Канадец.
— Хорошо бы поджечь эту ихнюю казарму — и дело с концом! — кричал внизу Штенко.
По спине Павла побежали мурашки.
В эту минуту под окном кто-то громко сказал:
— Эй, вы там! Сейчас же объявите о роспуске кооператива. Все равно уже никакого кооператива нет, но все-таки объявите официально.