Мужчины часто провожали ее взглядами. Она это замечала. Они прямо липли к ней. Порой это ее, пожалуй, развлекало и она даже не опускала глаз. Но во время танца, когда парень крепко обнял ее, в ней пробудилось воспоминание о Павле. Чего только не передумала она с тех пор! Сколько раз ей хотелось бежать к нему, и сколько раз она мысленно гнала его от себя. Потом она от кого-то услышала, что Павел надолго уехал. За все время он ни разу не показался, не дал о себе знать. В конце концов, после долгих недель ожидания, после того, что она о нем узнала, после стольких ночей, когда ее терзали сомнения и одиночество, сердце ее охладело, и она перестала думать о Павле.
И вот теперь он стоит тут и ждет ее.
— Мне надо поговорить с тобой, Илона, — повторил Павел и, глубоко вздохнув, посмотрел на ее губы. Они были крепко сжаты. Что она ему ответит?
Губы Илоны дрогнули, но она ничего не сказала. Лучше бы ей уйти. Да, уйти. Что она может хотеть от него, чего ей ждать? Свалился как снег на голову. Поговорить, видите ли, хочет. Нет. Она достаточно из-за него настрадалась.
— Тебе что-нибудь нужно? Кто-нибудь заболел? — спросила она. В ее голосе звучали насмешливые ноты.
За окном прогрохотал грузовик, и кто-то крикнул:
— Привет, Илона! А я думала, что ты уже наверху. Идешь?
Павел тяжело вздохнул. Молодая женщина остановилась возле Илоны и мельком взглянула на Павла. Скорее всего, она приняла его за пациента, отошла на несколько шагов и стала ждать Илону.
— Илона… — сказал Павел и сам удивился, какая настойчивость звучит в его голосе.
Илона тоже почувствовала это и с любопытством взглянула на Павла. Воцарилось сосредоточенное, испытующее молчание. Но длилось оно недолго. Илона отвела глаза, пригладила рукой волосы. На макушке они были у нее стянуты и свободно падали на спину.
На солнце волосы Илоны отливали яркой бронзой. Своим цветам они напоминали шерсть рыжего жеребенка. И ее молодое и гибкое тело тоже напоминало Павлу жеребенка. Рыжик! Она и в самом деле красива, подумал он.
— Мне пора, как видишь, — сказала она, пожав плечами. — Если снова разобьешь голову, приходи. — Улыбка у нее получилась вымученной. Она повернулась и, не оглядываясь, поспешила к приятельнице, которая ждала ее. Ей хотелось наказать и его и себя.
Павел остался на тротуаре с букетиком фиалок в руке, который так и забыл отдать.
Сердце у него громко стучало, уши заложило, Илона ушла, но глаза ее до сих пор обжигали его.
Что же делать? Проклятье. Может, остаться в Горовцах и подождать, когда Илона будет возвращаться о работы?
У Гойдича в этот день было множество дел. Поэтому до Трнавки он добрался только к вечеру. В национальном комитете он уже, конечно, никого не застал. Деревня казалась обезлюдевшей. Тогда Гойдич поехал к свинарнику. Дорога была разбита, вся в ухабах, с глубокими следами от колес повозок и гусениц трактора.
Двери свинарника оказались открытыми. Гойдича сразу обдало тяжелым духом. Изнутри доносился такой громкий визг, что Гойдич мог выйти незамеченным, если бы не залаял пес, привязанный к двери.
— Куш, — прикрякнул на него Гойдич.
Шофер поднял с земли щепку и швырнул ею в пса.
— Оставь собаку в покое, — остановил шофера Гойдич. Пес залаял еще отчаяннее.
В дверях показался Демко. Увидев Гойдича, он заулыбался и стал успокаивать пса.
— Пошел! Пошел в будку, Илушка. Это свои. Слышишь! Да иди ты к черту. Ну что с тобой? — Он наклонился, почесал пса за ухом, и тот успокоился.
— Хороший сторож, — сказал Демко. — Был у нас еще один, но его недавно отравили. А мы тебя ждали. Приехал посмотреть нашу крепость? — Глаза Демко весело блеснули.
— Как видишь! — сказал Гойдич. — В национальном комитете заперто.
— Все теперь в поле. Мы с Мишланкой только что пришли заготовить корм. Работы много.
Гойдич лишь сейчас заметил женщину, склонившуюся над чаном, огляделся вокруг.
Да, этот свинарник действительно крепость, подумал он. Часть стены у собачьих конур, одна из которых теперь пустовала, была недавно побелена. Сквозь побелку виднелось слово «гроб». А немного подальше: «Предатели дере…» — дописать это слово тогда не удалось. Демко, Канадец и Петричко спустили собак.
Демко с Канадцем постоянно ночевали в сарае возле свинарника уже целых три месяца. Самой тяжелой была неделя после того побоища, когда деревенские увели скот. Собственно, только тогда вся Трнавка поняла, что кооператив в их деревне сохранился. Готовилось ночное нападение на свинарник, но Иван, к счастью, вовремя узнал об этом плане. И из Горовцов приехал автобус с рабочей милицией. На уборочную, конечно. Помогали тем немногим, кто остался в кооперативе, убрать урожай на участке, раньше принадлежавшем Зитрицкому. Отремонтировали и поврежденное помещение национального комитета. В Трнавке они пробыли две недели, а несколько милиционеров, рабочих с пивоваренного завода, работали тут целый месяц. В «крепость», как называл свинарник Демко, им привезли полный грузовик свиней и восемнадцать отощавших, но вполне хороших, чистопородных коров. Это был скот, закупленный государством в помощь кооперативам, которые распадались. А в деревне страсти понемногу улеглись: люди поняли, что те, кто остался в кооперативе, не одиноки.
— Ну что, Андрей? Как дела? — спросил Гойдич.
— Трудные времена, одни заботы. Вечно нам что-то мешает. Я не помню такой плохой весны. Зерну и картошке уже пора быть в земле. Посмотри, сколько у нас теперь свиней. — Он показал в глубь свинарника. Ни одного пустого закута. — Чем кормить их будем?
— Сдается мне, ты, кроме работы, ни о чем другом и думать не можешь? — пошутил Гойдич. Он всегда подтрунивал над Демко, потому что очень его любил.
— А о чем же мне еще думать? — Демко вздохнул. Лицо его было усталым, под глазами темнели круги.
— Ни до чего другого, видно, руки не доходят?
Гойдич знал, что у Андрея нелады с женой. Не ладил он с ней, впрочем, всю жизнь, но в последнее время отношения их особенно обострились. Когда Демко и Канадец после тех событий, можно сказать, переселились в сарай и сторожили свинарник, жена Демко объявила забастовку. Она не ходила на работу и не посылала ему еды, думая, что таким образом заставит его вернуться. Лишь через несколько недель, убедившись в непреклонности мужа, передала ему, чтобы он пришел. Андрей не откликнулся. Жена послала за ним еще раз, но Демко вернулся только тогда, когда она сама явилась за ним в свинарник.
— Иди домой, осел окаянный! Ведь ты уж давно не ел как следует и не спал в постели, — сказала она.
— Ладно, приду, — проворчал он. Остальные с любопытством на них смотрели. — Свари чего-нибудь, я приду поесть. А ты утром пойдешь доить.
После этого Гойдич еще больше стал уважать Демко.
— Ни до чего другого, видно, руки не доходят? — пошутил он снова.
К ним подошла Мишланка.
— Эй, о чем тут у вас разговор? — обратилась она к Гойдичу. — Может быть, вы нам трактор привезли?
В ее голосе были решительность и энергия. Она радовалась, что видит его тут, ее глаза и губы улыбались. Гойдич крепко пожал ей руку.
— Пока нет, — засмеялся он. — Пока вам одного хватит.
— Ой, господи, — вскипела она. — А ты представляешь, что для нас такая машина? Вообрази: армия в самый разгар битвы почти без боеприпасов, едва держится — и вдруг получает новое отличное оружие. Скажем, дальнобойные орудия или танк, которого нет у противника.
— Если бы вы послали нам трактор раньше, урожая могло бы сохраниться больше, — поддержал ее Демко.
— Будто ты не знаешь, Андрей. — Гойдич перешел на серьезный тон. — Тогда, как тебе известно, в районе было тридцать восемь кооперативов, а государственная машинная станция имела всего-навсего восемь тракторов. А теперь нам прислали двенадцать новых. Каждому кооперативу мы смогли выделить по одному. И на станции их уже четырнадцать. Каждый месяц прибывает по нескольку машин. И не только тракторы, но даже комбайны.
— Вот здорово! Следующий раз приезжай, пожалуйста, на комбайне, — сказала Мишланка. — Пусть у этих мерзавцев в деревне все глаза полопаются от зависти. Когда Иван пригнал этот трактор и платформу с отрубями, у них даже дух перехватило. Повыбегали на дорогу кто в чем был, полуодетыми, стояли на снегу босые, и снег под ними таял.
— Да, трактор и впрямь для нас — великое дело, — сказал Демко.
Он словно ожил, этот старик, подумал Гойдич. Работа и машины. Видно, только это и может разогреть в его жилах кровь. Но как плохо он выглядит. Под глазами мешки.
— Тебе не мешало бы отоспаться, Андрей. В постели. — Гойдич снова перешел на легкий, шутливый тон.
— Еще два-три дня, а там и отдохнуть можно, — сказал Демко. — Зерно и картошка уже должны быть в земле.
— А не посмотреть ли нам поля? — предложил Гойдич.
— Пойдем, — кивнул Демко и повернулся к Мишланке. — Я пришлю кого-нибудь вместо себя, не волнуйся.
— Хорошо бы, только кого ты найдешь?
Они вышли, и на них сразу же повеяло свежим ветерком. Солнце склонилось к закату и светило им в спину, Гойдич оглядел поля: черные, обработанные полоски земли и рядом прошлогодняя стерня. Кое-где зеленели озимые. Крестьяне погоняли коров, запряженных в плуг или борону.
— Видишь, как они надрываются, — сказал Демко. Гойдич остановился на меже, стал смотреть на пахарей. Муж навалился на плуг, жена кнутом погоняла коров.
— Мы работали так после сорок пятого, когда землю получили, а тягла не было совсем, одна корова. Когда пахали или сеяли, припрягали иногда и соседскую. Сколько ссор было, чье поле обработать раньше. Коровы от такой тяжелой работы теряли молоко. Смотри, вон там пашет наш трактор. Мы сажаем картофель на бывшей земле Зитрицкого. Огромное получилось поле.
Он гордился трактором и тем, что они хоть в чем-то уже обогнали единоличников. С утра, только рассвело, выехал в поле Иван. Он кончал сеять яровые у Тополин. Потом вернулся из города Павел и сразу сел за баранку, а уже под вечер его сменил Канадец. Ох, хоть бы побольше мы получили машин!