— Ты удивляешься, что мы пришли? — раздался наконец голос Хабы. — Мы тоже удивлялись. Дружище, что случилось? Что это ты выдумал?
Его лицо пылало, маленькие глазки светились злобой.
— А что вам так не понравилось? — холодно и отчужденно отозвался Резеш.
— Ты это брось, — сказал Дюри, сминая сигарету. Глаза его покраснели. — Мы ждали, пока этот мерзавец, этот твой новый дружок Канадец, исчезнет. Ну, рассказывай. И, пожалуйста, по порядку, все как было».
Резеш скользнул по нему взглядом, поднял руку и медленно провел ею по губам.
— Говори же. За сколько они тебя купили? За сколько нас продал, иуда? — наседал Дюри.
Он подошел к столу. Старик последовал за ним, только Эмиль остался стоять, прислонившись к стене. Кровь бросилась Резешу в голову.
— Ты так со мной не разговаривай, Дюри, — сказал он. — Хотелось бы мне взглянуть на того Христа, которого я предал. Можешь ты мне его показать? — Он холодно усмехнулся. — Таких, как я, завтра будет много.
— Ты слышишь? — Дюри повернулся к отцу. — Я знал, что он предаст при первом же удобном случае.
— Помолчи, — одернул его старик и спокойно спросил у Резеша: — Что ты сказал? Таких будет много?
Резеш пожал плечами.
— Они будут помогать на своем тракторе тем крестьянам, у которых нет тягла. И тем, кто всегда выполнял поставки.
— Тем, кто послушно набивал им брюхо. Ты это хочешь сказать? — отозвался стоявший у дверей Эмиль. — И смотри-ка, пришли почему-то к тебе. А ведь ты был с нами в Праге. Что они от тебя за это хотели?
— О Праге вообще речи не было, — сказал Резеш. — И ничего они от меня не хотели. Я заплачу им только за горючее и за три часа работы. Вот и все.
— Значит, все-таки купили они тебя, — повторил Дюри. — Взяли на буксир и теперь потащат за собой. Им, чертям, только того и надо.
Мне только этого и надо, подумал Резеш, продолжая, наблюдать за Дюри. Так и ты меня можешь купить, если вспашешь мое поле. Он сжал губы и, не сводя пристального взгляда с Дюри, стал шарить в карманах брюк, ища сигареты, но не нашел их. Видно, они выпали, когда он ехал на тракторе. Он встал и отодвинул стул. Стоя, он чувствовал себя увереннее.
— Посмотрел бы я, что б ты сделал, если бы тебе предложили такое, — сказал он. — Если б тебе это было нужно так, как мне.
— Ты нам зубы не заговаривай, — сказал Дюри мрачно. — Терпеть не могу тех, что, как сороки, перелетают с забора на забор.
— Будет и у нас все, что нам надо, — опять вступил в разговор старик. — Если будем держаться друг за друга. А иначе они нас задушат. Ты что, не понимаешь, насколько это серьезно?!
Если меня будут душить так, как сегодня, я готов терпеть это каждый день, с утра до вечера, подумал Резеш.
Старый Хаба подошел к нему и положил руку ему на плечо.
— Мишо, ты, очевидно, не понимаешь, что наделал и какие это может иметь последствия для нас. Нам надо вести себя очень осторожно. Пока мы будем вместе, эта красная шваль ничего с нами сделать не сможет. Мы ведь еще держим их в страхе. — Он прилагал немалые усилия, чтобы говорить спокойно. — Ты уверен, что они действительно это сделают? Действительно предложат людям помощь?
— Они уже начали это делать, — сказал Резеш и взглянул Хабе прямо в глаза. Лицо Хабы побагровело от возбуждения и ожесточения. Резеш вспомнил, какой вид был у Хабы, когда приехала «передвижная весна». Тогда он весь обмяк и, казалось, совсем сник. Но вскоре снова воспрянул духом, будто его питала злоба. А после того, как удалось развалить кооператив, каждое слово Хабы стало для Трнавки законом.
— От тебя теперь многое зависит, — продолжал Хаба. — Мы должны что-то придумать. Хорошо хоть, мы знаем их планы.
— Я уже придумал: завтра буду сеять, — сказал Резеш. — Вот и все.
— Так ты уже не с нами? Ты уже забыл все беды, которые принесла эта шваль? — крикнул Хаба со злостью. — Ты должен решить. С нами или с ними — есть только две возможности. Ты, видно, и сам не понимаешь, что ты натворил и чем рискуешь.
Да пошли вы все! Сейчас я начну ругаться, как Канадец, мелькнуло в голове у Резеша.
— Это угроза? — спросил он.
— Понимай как знаешь, но мой тебе совет: будь осторожен, — сказал Хаба. — Возьмись за ум, пока не поздно.
— То, что ты сделал, — настоящее свинство! — вмешался Эмиль.
— Заткнись, — сказал Резеш. — Не тебе говорить о свинстве. — Он обвел глазами комнату и остановил взгляд на Марче. Она все время молча стояла у печки. Губы со были приоткрыты, казалось, ей трудно было поверить, что все это происходит наяву. Глаза ее встретились с глазами Михала.
— Ну, хватит, — сказала она и подошла к столу. — Вы поговорили, и хватит. Господи, неужели никогда покоя не будет? Одни кончат, так другие начнут. А нам работать надо. Вы же слышали: утром мы будем сеять.
Она выпрямилась, и свет лампы упал на ее лицо, пылавшее от возмущения.
— Мы есть собираемся. Садись, Мишо.
Она решительно сняла с плиты кастрюлю с супом, из которой торчал половник, и понесла ее на стол. Все, оторопев, следили за ней.
— Ты что, рехнулась? Что это на тебя нашло? — заорал Дюри, и глаза его налились кровью.
— А ты не суйся не в свое дело! — взорвалась Марча. — И отойди с дороги. Слышал? Нам утром надо в поле, уже давно пора спать. — Она прошла между Дюри и старым Хабой, поставила кастрюлю и помешала суп половником. Затем наполнила тарелку Михала до краев и стала наливать себе. — Ешь, Мишо, садись и ешь.
Она больше не глядела в их сторону. Словно их в комнате вообще не было.
Храбрая, подумал Резеш с любовью. Ты права, надо наконец поесть.
Он сел.
Марча, наклонившись над дымящимся супом, отерла с лица пот. Резеш улыбнулся ей и опустил глаза в тарелку, но был настороже: он не знал, что происходит за его спиной.
Все молчали.
— Что ж, пойдем, — произнес немного погодя Дюри.
В этот момент задребезжало окно, стекло посыпалось, в комнату влетел камень.
Резеш вскочил. В темноте за окном был слышен удаляющийся топот.
— Кто это?.. Вот бандиты! Видать… — Он запнулся и умолк, не докончив фразы. Слова повисли в воздухе.
— Теперь ты знаешь, что думают о тебе люди, — прохрипел Хаба. Резеш не ответил. Только сжал губы.
— Давай есть, — сказал он Марче медленно, с трудом сдерживая себя. — Стекло соберешь потом.
Он сел. Марта растерянно посмотрела на него, потом кивнула, и в глазах ее блеснули огоньки.
— Верно, Мишо, — сказала она. — После подмету.
За их спиной громко хлопнула дверь.
XII. ПАВЕЛ И ИЛОНА
Павел и Демко весь вечер просидели в канцелярии, перебирая картотеку жителей деревни. Надо было выяснить, кому и в какой последовательности вспахать землю, чтобы трактор не гонять зря по полю. Некоторые участки были такими узкими, что трактору на них и развернуться негде.
— На эту лапшу мы не поедем, — сказал Демко. — Пусть мужики сами поймут, что такое объединенное поле.
Павел был рад, что эту работу они делают вместе. Он представил себе, с каким недоверием подходил бы к каждому безлошадному крестьянину Петричко, а ведь раньше с Петричко он связывал все хорошее, на что они надеялись. Эх, как часто человек ошибается!
Вспомни только, что ты недавно думал о Гойдиче. Прошлой весной ты проклинал его, потому что он оставил вас без помощи. Тогда ты не знал его, ты еще многого тогда не знал. Можно быть очень несправедливым, если судить о человеке только по тому, как он тебе представляется. Поэтому так часто противниками оказываются люди, которые по существу очень близки друг другу и должны быть заодно.
Демко — его широкое лицо, освещенное настольной лампой, стало серым от усталости — держал в руках готовый список.
— По моим подсчетам, тут около двадцати пяти гектаров, — сказал он, — Совершенно точно подсчитать заранее нельзя, но мы можем помочь четырнадцати крестьянам. На большее у нас не хватит сил, хоть разорвись на части.
— Четыре или пять дней работы, если все пойдет как надо, — сказал Павел. — Если будем работать в три смены и трактор не сломается, тогда мы осилим.
— Работы невпроворот, а мы уже сейчас едва на ногах стоим, — проворчал Демко. — Но иначе нельзя.
Он встал и, зевая, потянулся. С минуту молча сонно наблюдал, как Павел собирает со стола и скамейки бумаги и складывает их в разбитый, скрепленный планками ящик. Потом снова зевнул и усмехнулся:
— Что-то сон одолевает. Ты тоже иди спать. На сегодня хватит.
— Зайду только к Ивану, — кивнул Павел. — Я обещал ему занести список.
— Ну хорошо. А потом поспи хоть немного, а то забудешь, как люди спят.
По лестнице они спустились вместе. Павел пошел через площадь к ручью и за мостиком повернул на дорогу, ведущую к верхнему краю деревни. Только в трех домах еще светились окна, у Матухов тоже горел свет, выхватывая из тьмы планки забора и ствол старой груши.
— Не поздно? — спросил Павел в дверях.
— Я жду тебя, — ответил Иван.
Он сидел уже около часа, опершись локтем о край стола, и подремывал. Утром, с самого рассвета, его ждала работа. Но как только Павел вошел, Иван сразу оживился, поднялся со стула и с нетерпением выхватил из рук Павла лист бумаги.
— Хочешь есть, Павел? — спросила Эва. Она зашивала разодранный рукав детской рубашки и вся просияла, когда он вошел.
— Мне бы только попить.
Он сам взял с полки кружку и зачерпнул воды из ведра у двери.
— Ну до чего же я рада, что дела наши пошли теперь по-новому, — вздохнув, сказала Эва.
Когда вечером она стояла на поле и слушала затаив дыхание, что говорили кругом, сердце ее сильно колотилось. С той ночи, когда Иван лежал избитый и она дрожала за его жизнь, силы как будто покинули ее. Только теперь Эва почувствовала неожиданное облегчение — словно верующий после исповеди, убежденный в том, что все угнетавшее его осталось позади и он получил отпущение грехов.
— Понимаешь, теперь мне стало казаться, что руки у нас больше не связаны, — продолжала Эва.