и строже.
Иван привычно прижался щекой к шелковистой головке сына и что-то прошептал ему. Осознавая, что ведет себя бестактно, Клим глядел на них во все глаза, и ему все труднее становилось дышать. Много лет назад Клим запретил себе мечтать о детях и попусту надеяться, что они когда-нибудь будут. Но сейчас давно слежавшаяся в душе боль была неловко растревожена, и Клим по-новому остро почувствовал, что никогда… никогда ему вот так не прижать к себе детское тельце, пахнущее сладко, ни с чем не сравнимо. Он знал этот запах, потому что когда-то держал на руках новорожденных племянников, но это были только эпизоды, ведь сестра жила в другом городе, и у Клима не было возможности их навещать, хотя бы раз в год.
Он смотрел на Ивана, не слыша разговоров вокруг, но тот без труда отвлекся от сына, не понимая, что нужно хвататься за каждую секунду этого недолгого счастья, что зовется детством, и Клим тоже заставил себя отвести взгляд. И тут увидел Зинины глаза. Она не тронулась с места, а Климу на миг показалось, что Зина подошла вплотную – так близко надвинулось на него ее темное тепло.
Уже в следующий момент все встало на свои места, но Клим при этом почувствовал головокружение, будто его качнуло и отнесло подальше от нее. На расстояние, безопасное для обоих. Клим готов был поклясться, хотя это было почти невозможным, что Зина поняла все, о чем он думал, глядя на ее сына. Как – этого он тоже не знал. Но ощущение, что Зина добровольно разделила его тайную тяжесть, так и осталось в нем после этого вечера.
Когда все зашумели, отыскивая по карманам сигареты, задвигали стульями, Клим потихоньку улизнул и снова укрылся в той комнате, где висел Зинин портрет. Он подошел поближе, прислушиваясь к голосам в коридоре, и остановился, пытаясь найти разгадку внезапно родившейся в нем нежности.
«Она, конечно, красивая, – стараясь оставаться беспристрастным, размышлял он. – Хотя я видел и получше…»
Но ему сразу стало стыдно за свой фальшивый тон, в котором сквозила та самая пошлость, которой Зина не желала слышать, и Клим испугался, что она каким-нибудь образом может угадать и эти его мысли. Освободившись от них, он почувствовал, до чего же ему хочется погладить ее лицо на стене. Хотя бы просто прижаться к нему ладонью. Его воображения хватило бы, чтоб ощутить тепло ее кожи. Можно даже не прикасаться… Только представить…
«Зачем? – пробудилась в нем осторожность. – Этот Иван переломает мне все кости, если я хоть пальцем ее трону… Эта дама не годится для легкого флирта. Ее слишком бдительно стерегут».
Но дело было вовсе не в том, что Зину стерегут, и он сам отлично понимал это. Но дешевое понятие «адюльтер» слетало с нее точно так же, как и другие ярлыки. И опять же потому, что Зина была слишком настоящей. Даже на сцене она все делала всерьез: в этом Клим убедился с суеверным страхом, вглядываясь из зрительного зала в ту бездну боли, что распахивалась в ее глазах. А любой флирт – это прежде всего игра. Он даже не предполагает ничего настоящего. Клим подозревал, что Зина просто-напросто не умеет того, что так легко давалось многим его коллегам по работе.
– Хотите выпросить у нее снимочек на память?
Иван уже стоял за его плечом, а Клим даже не услышал, как тот вошел. Он глупо усмехнулся, опять пойманный врасплох, и быстро затряс головой:
– Нет-нет, я просто смотрел… Удачно снято… Кто это делал?
Он и сам вспомнил про какого-то дядю Сеню, но вопрос уже прозвучал. Иван бесстрастно ответил:
– Мой друг. Рекламный фотограф. Делал мне буклеты для ярмарки… А еще снимает всяких голеньких девчонок. Будет нужна хорошая фотография, обращайтесь.
– Моя или голенькой девчонки? – попытался пошутить Клим.
– А как угодно! Только на Зинину фотографию не рассчитывайте. Она никому их не дарит. Мы уже разорились бы на этом, если б она ублажала всех поклонников. Знаете, сколько сейчас стоит напечатать снимок? А сто? Вот и посчитайте, во что бы это нам обошлось!
– Популярность недешево стоит, – понимающе отозвался Клим, который понятия не имел о такого рода расценках. Ему некого было фотографировать.
Иван вдруг напрямик спросил:
– А почему вы пришли без жены?
– Я не знал, что у вас так не положено, – мгновенно собравшись, холодно ответил Клим.
– Да не то чтобы… Как угодно. Просто меня это поражает! У вас ведь черт знает какое событие! Первая пьеса. Неужели ей все равно?
– Нет, ей не все равно. Но она… больна. Сейчас. Приболела, бывает.
Иван легко согласился:
– Это конечно. Все мы не из железа. У меня вот тоже печенка стала пошаливать… Может, от пива? Это не по вашей части?
«Сейчас начнется», – напрягся Клим и уже приготовился к непростому разговору, но Иван неожиданно заговорил о другом:
– Ну, как вам наши ребята?
Не позволяя себе расслабиться раньше времени, Клим настороженно произнес:
– Боюсь, я ни с кем и не познакомился.
– Да нечего их бояться! Мировые ребятишки… Они к вам не лезут не потому, что не замечают. А чтоб вы… Ну, пообвыкли, что ли! И потом они сами трусят. Вы же как-никак драматург! Да еще не из тех, кто бегает на каждую репетицию и ко всем лезет с советами. С таким никто и не церемонился бы! Такие у нас уже были… А вы сами установили дистанцию, вот теперь сами ее и сокращайте. Коли желание имеется…
– Желание-то имеется… Только тут все такие молодые, – Клим смущенно приподнял плечи. – Я чувствую себя…
– Это ерунда! – легко перебил его Иван. Упав на диван, он со стоном откинул голову и вытянул ноги. – Черт, устал… Вы мою маму видели? Ей уже шестьдесят, а она до сих пор нашим дворцом руководит. Домой только ночевать приходит, вся в делах…
Он залился высоким смехом, весело поглядывая на Клима:
– Но комнату свою запирает, можете представить! «Я, говорит, тебя знаю, сыночек. Вернусь вечером, а ты уже своих птенцов там расселил!» Умная у меня мама, – добавил он с насмешливым уважением. – Всех в ежовых рукавицах держит! Со всем городским руководством на «ты». Потому и мы еще на плаву, хотя все остальные ДК и клубы уже скупили. Слава богу, дома она ни во что не лезет… Заньке так гораздо проще.
С замешательством посмотрев на Клима, он сильно потер виски:
– Ну все, выпадение памяти… К чему я все это говорил-то? А! Это к вопросу о возрасте… Одним возрастом у нас никого не запугаешь. Вы же видели, мама среди ребят как рыба в воде, а они с ней на равных… Главное, сами не комплексуйте! Надо почаще вытаскивать вас в… свет.
Последнее слово эхом откликнулось внутри Клима, потому что в этот момент вошла Зина, и он подумал это о ней:
«Свет».
– Давно у тебя не было таких фанатов, Занька! Смотри, он краснеет, как мальчишка! – с любопытством заметил Иван таким тоном, будто Клима здесь и не было.
– Я не краснею! – запротестовал Клим, понимая, что, оправдываясь, выглядит еще глупее. – Здесь просто жарко…
– Не замечал, – хохотнул Иван и, хозяйским жестом притянув жену, усадил ее на колени. – Только головы не теряйте, дорогой доктор! С Занькой этот номер не пройдет.
«Почему?» – едва не вырвалось у Клима. Он усмехнулся:
– Какой-то неловкий разговор получается… Вам не кажется?
– «Да уж», как говаривал незабвенный Киса Воробьянинов. Занька, ты меня искала?
Рассматривая мелкие желтые цветочки на вишневом подоле платья, она спокойно проговорила:
– Да нет, я хотела кое-что у Клима спросить… По поводу «Лягушки».
– Мне что, выйти? – бесстрастно поинтересовался Иван.
– Ну что ты! Я потом спрошу.
Она попыталась встать, но Иван дернул ее за руку и усадил на диван. Немного помолчав, он усмехнулся и, поднявшись, сказал Климу:
– Да ладно, поболтайте… Роль Отелло мне никогда не нравилась…
Качнув головой, он еще раз издал короткий смешок и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
– Кошмар! – сказала Зина, не поднимая головы. – Что я наделала… Теперь он всю ночь будет выяснять отношения. Что меня дернуло так сказать?
– Значит, на самом деле вы и не хотели со мной поговорить?
– Хотела. Но не именно сейчас… Вообще хотела… А теперь даже не помню о чем…
Присев рядом, Клим шепотом спросил:
– Вы его боитесь?
– Вообще-то нрав у него необузданный, – она невесело улыбнулась. – Но, может, для такого талантливого человека это нормально… Слишком много внутренней энергии. Вы как врач должны в этом разбираться.
Он не согласился:
– Это вы должны в таком разбираться! Вы ведь сами – талантливый человек!
– Я – женщина, мне об этом каждый день напоминают… Господи, я опять вам рассказываю что-то лишнее! Клим, вы все-таки врач от Бога, вам так и хочется выложить все, что есть на душе.
Встрепенувшаяся надежда дрогнула в его голосе:
– Выложите!
– Зачем? – засмеялась Зина и чуть отодвинулась от него. – Мало вам пациентов?
– Мало…
Слово было совсем коротким, но у него опять сорвался голос. Зина быстро взглянула на него, и глаза у нее стали как у пойманного в лесу олененка, который даже не пытается убежать, но еще молит о пощаде. Клим смотрел в них не отрываясь и ясно видел, как все было просто и хорошо и этим утром, таким солнечным и веселым, когда она даже не подозревала, что вдруг из ничего может возникнуть такое смятение. Возможно, оно ничего не значит… А может быть, значит так много, что между тем утром, которое еще продолжало жить в Зине, и этим вечером уже образовалась временная бездна, через которую не перешагнуть. Никому это не удалось…
Можно попытаться воссоздать то безоблачное начало дня. Но что-то в душе уже не сможет совпасть со знакомым до мелочей антуражем, ведь внутри все меняется гораздо быстрее, чем снаружи. Можно в точности восстановить разрушенный бомбежкой город, но ни одного из погибших жителей не воскресить и ни одного из уцелевших уже не сделать прежним – не пережившим трагедии…
– Я пойду, – выдавил Клим, но так и не смог оторваться от ее глаз, которые одновременно и отталкивали, и притягивали.
– Уже?
Он готов был поклясться, что Зина даже не услышала того, что произнесла. Желая помочь ей, Клим повторил чуть громче: