– Завидую, – отозвался Клим, подавив вздох. – Хотел бы я посмотреть такой…
Глава 6
Широко раскинутые руки старой березы стелились над землей так низко, что Зина бегала по ним, ничуть не боясь, а Клим опасался только, как бы ее коса не зацепилась за одну из корявых веток.
– Осторожнее! – то и дело вскрикивал он, не находя в себе сил подняться с травы, голубеющей колокольчиками. Ощущение счастья было слишком огромно, чтобы выдержать его и устоять на ногах.
Он так и думал: «Я счастлив», и это была как раз та фраза, которую ему не удалось найти прежде. Те слова, спорить с которыми не стал бы никто в мире, потому что весь мир был сейчас за него: и неяркое высокое небо, все в белых длинных перьях, и говорливый ручеек внизу, который и сам умел лепетать только о счастье, и эта уродливая береза – одна из целой сотни, светлеющих за ней юной стройностью.
Зина казалась ему одной из них – внезапно ожившей от того, что Климу удалось сесть на волшебный валун и загадать самое заветное… Или она была той птицей, что щедро разбросала по небу свои чудные перья? Ему лень было гадать, какой она была до него, ведь все его существо оказалось заполнено сейчас только одной мыслью: «Я счастлив».
– Она вся облеплена чагой! – крикнула Зина, соскочив со ствола и заглянув под него. – Никогда еще столько не видела!
– Я люблю тебя, – ответил он, не представляя, что можно говорить о чем-нибудь другом.
Она застенчиво улыбнулась и, схватившись за косы, потянула себя к нему так, будто бы это сделал Клим. Он едва не застонал от наслаждения, только представив, как сейчас Зина ляжет рядом и прижмется к нему, и он ощутит ее дыхание на губах…
А когда это на самом деле произошло, Клим застонал так громко, что сам переполошился и прижал ее покрепче, чтобы не спугнуть. Но Зина ничуть и не испугалась, только тихонько рассмеялась, и этот смех, заполнив его рот, быстро разбежался по телу чудодейственным эликсиром.
– Нас никто не увидит? – беспечно спросила она, улыбаясь плакучим веткам, пока Клим осторожно стаскивал с нее белье.
Плохо слыша себя, он пробормотал:
– Здесь никого нет. А если и есть… Мы же не дети… Мы можем…
– Дети, – повторила Зина и перестала улыбаться.
– Все уладится! Они будут с нами. Они будут счастливы, как мы…
– Как мы? Так – невозможно. Это только наше.
У нее вырвался тихий грудной стон, от которого Климу захотелось пробраться в нее еще глубже, вот только это было ему не под силу.
– Я хочу в тебя целиком, – выдохнул он, лаская ее ухо словами и языком.
– Я тоже хочу. Чтобы ты был во мне постоянно. Я хочу все время тебя чувствовать.
– Давай лежать так, пока не умрем от истощения…
– О, это хорошо придумано, – одобрила Зина и чуть подвинулась, позволяя ему притронуться к другой потайной точке. – Самая заветная мечта всех влюбленных – умереть в один день. Я тоже так хочу…
Клим ничего не ответил на это, потому что больше не мог разговаривать, и она тоже замолчала, только коротко постанывая от радости. Он упорно отгонял болезненные мысли о том, что ночью на его месте был ее муж. Он повторял себе, заставляя поверить, что это место принадлежит только ему, что женский организм совсем по-другому принимает любимого мужчину. Хотя глубоко сидевший в нем врач постоянно бубнил, ухмыляясь, что вот это как раз и есть бред сумасшедшего. И что физиология далеко не всегда напрямую связана с душой. Как у мужчин, так и у женщин…
– Ты меня любишь? – вскрикнул Клим, освободившись от вырвавшегося на волю желания.
– Люблю, – выдохнула она и, приподнявшись, с силой прижалась лицом к его влажной груди.
Он услышал ее голос, в котором не было и отзвука артистической экзальтации:
– Ты – моя жизнь, Клим. Я никого не хочу, кроме тебя.
«А дети?» – он успел прикусить язык, но слова каким-то чудом дошли до Зины.
– И детей, – добавила она.
Потом, откинувшись, засмеялась:
– По тебе паучок ползет!
Пристроившись сбоку от нее, Клим осторожно стряхнул его на траву:
– Наверное, он решил, что я – большое, поваленное дерево.
– Нет, ты – живое дерево! Мое любимое.
– А какое у тебя любимое дерево?
– Не знаю… Сосна? Береза? Ой, я не знаю. Я все люблю. А самое любимое – это ты.
– Думаешь, это хорошо – быть деревом? Оно не умеет быть страстным.
– Тогда ты – ветер.
– Ураганный…
Он с состраданием подумал, глядя в ее запрокинутое светлое лицо: «Я ведь разрушил всю твою жизнь». Словно возразив на это, Зина сказала:
– Как хорошо, что ты унес меня.
– Я еще не донес.
– Куда? В сказочную страну?
– Может быть. Главное – подальше отсюда.
Повернув к нему голову, Зина убежденно сказала:
– Нас уже никто не догонит. Мы выше всех.
– Как эти облака под нами? – притворно ужаснулся Клим.
Она охотно рассмеялась и поцеловала влажное пятнышко у него на груди:
– Боюсь, что так.
– Это мое слово!
– Наше. Теперь у нас все общее.
– И то, что спорно?
– А, вспомнил!
– Я все помню. Каждую секунду. Не вру! Если б я умел рисовать, то по памяти изобразил бы тебя в любом фрагменте из спектакля.
Быстро прижав к его губам кончик косы, Зина скороговоркой произнесла:
– Не хочу говорить о спектакле. Не хочу говорить о театре.
«Но скоро ты заскучаешь по ним!»
– Скоро я заскучаю по ним, но сейчас я, кроме тебя, ничего не хочу.
– А меня ты еще хочешь?
– Даже больше, чем только… Теперь я ведь лучше знаю, какой ты…
Сковавшись от смущения, он через силу признался:
– Но у меня, наверное, не получится… Так сразу…
Она спокойно возразила:
– Я не о том. Необязательно это. Я хочу просто прикасаться к тебе, целовать, слушать твое сердце. Это и есть ты. И я тебя хочу.
– Я так люблю тебя! – вскрикнул Клим с отчаянием, будто это было не первое, а последнее их свидание. И весь мир доживал свой последний день: небо, березы, ручей…
– Мы будем жить долго и счастливо, – Зина звучно и глубоко вздохнула. – Смотри, какие у нас обоих длинные линии жизни.
– Никогда не мог запомнить, какая из этих линий что значит, – пожаловался он.
– Все просто. Но тебе незачем забивать себе этим голову. Поверь мне на слово: у тебя все линии хороши… И любви, и жизни, и ума…
Клим притворно удивился:
– Быть не может. Так я еще и умный? Разве супермены бывают умными?
Легонько шлепнув его по голому бедру, она насмешливо поинтересовалась:
– А ты считаешь себя суперменом?
– Она еще спрашивает! А как еще я завоевал бы такую красавицу?
– Я – красавица?
– Я красивее не встречал, – уже серьезно заверил Клим и подумал, как хорошо, что она ничуть не похожа на звезду.
Зина села, и дымчатые косы сбежали по спине ему в ладонь. Тоже приподнявшись, Клим принялся выбирать из них сухие травинки и запутавшиеся листики. Потом поймал себя на том, что старается делать это так тщательно, будто заметает следы преступления, которого на самом деле не было. Эта женщина родилась для того, чтобы встретиться с ним, как он был рожден для встречи с нею. И то, что на пути друг к другу они оба сталкивались с разными людьми, не должно было омрачить радости этой встречи.
Но – омрачило. Из каждого пепельного волоска ему в руки стекала тревога о тех, других, что появились в их жизни раньше. И вина, и беда этих людей были лишь в незнании того, что эти двое предназначены друг другу. И за это незнание им предстояло расплачиваться, хотя и Клим, и Зина чувствовали, как это несправедливо. Ведь их собственное незнание было столь же долгим и темным. И то, что оно наполнилось светом, вспыхнувшим от искры скрестившихся взглядов, еще не делало их правыми. Им просто повезло, а тем, другим, нет.
– Мне хочется исчезнуть, – тихо призналась она, пока Клим занимался ее косами. – Сбежать куда-нибудь… От всех этих выяснений отношений… Я даже представить не могу, как Иван себя поведет. Он – человек непредсказуемый.
– Да, я помню, – подтвердил Клим.
– Надеюсь, драться он не полезет…
– Но это спорно, – ввернул он, рассчитывая отвлечь ее.
Обернувшись, Зина прижала подбородок к голому плечу, гладкому и золотистому. Клим с облегчением увидел едва заметное полукружье, появившееся возле уголка ее губ, и упрекнул себя в том, что с ним ей не так весело, как с Иваном. Но он знал, что Зина и сама понимает это, но не придает значения, выходит, для нее важнее было что-то другое.
«А что? – спросил он себя со страхом. – Что во мне такого уж интересного и замечательного, чтобы эта женщина… такая женщина могла любить меня? Вдруг завтра она пожалеет, что сегодняшний день вообще был? Вдруг она уже жалеет об этом?»
– Мне даже страшно представить, что ты мог не прийти, – вдруг сказала она и повернулась всем телом, ничуть не стесняясь своей обнаженности. – Вот ведь как странно… Моя жизнь была так наполнена! Всем! Все у меня было, ты сам знаешь. А сейчас я уверена, что только с твоим появлением она стала настоящей. Я, наверное, непонятно говорю…
– Нет, понятно, – возразил Клим, потому что чувствовал то же самое, хотя его собственная жизнь была куда менее наполнена.
– Она обрела какой-то глубинный смысл, – волнуясь и с трудом подбирая слова, продолжила Зина, ухватившись за свои косы, как за спасительные канаты. – Словно я наконец убедилась, что живу правильно и… не зря. А до этого я все ждала чего-то… Тебя. Раньше я смеялась над этой выдумкой о двух половинках, а теперь, знаешь, такое умиротворение… везде. Такой покой в душе! Значит, ты и есть моя половина. Я слилась с тобой и успокоилась.
Негодуя на себя за то, что нарушает этот едва наметившийся покой, Клим все-таки сказал:
– Я бы все отдал, чтобы все неприятности уже были позади. Но нам еще только предстоит их пережить. Боюсь, все окажется даже сложнее, чем мы представляем.
– А это неважно! – с неожиданной легкостью отозвалась Зина и так же легко перебросила назад косы, вся открывшись ему. – Я знаю, что будет много плохого. Отвратительного… Но это все можно пережить, понимаешь? Зная, что ты есть и ты любишь меня, все можно пережить. Это как… Ну, я не знаю! Роды! Ведь заранее знаешь, что тебя будет тошнить, и вены вылезут, и все болеть будет, а потом разрываться, но все равно идешь на все эти ужасы, потому что в сравнении с главным они пустяковые. С тем, что будет потом… Главное, чтоб было ради чего…