«…совершить подлость, – договорил он про себя. – Она уходит от молодого красивого парня, а я от больной беспомощной женщины. Это не одно и то же. И как мне это пережить? Лучше б мне руку отрубили, честное слово!»
– Надо идти, – озабоченно проговорила Зина и вдруг шкодливо рассмеялась. – Здесь вся трава в твоем семени! Надеюсь, никто сюда не сядет… А то случится еще одно непорочное зачатие.
С трудом переключившись, Клим заверил:
– Не случится. Сперматозоиды могут жить только в водной среде.
– А если пойдет дождь?
– При перистых облаках?
– Ну ладно, убедил. Непорочное зачатие больше не повторится… А настоящего хочешь?
– Что?
– Ты хочешь ребенка?
Клим попытался найти в ее темных глазах веселую искорку, но не сумел. Тогда он осторожно напомнил:
– У тебя и так трое…
– Ну и что? Будет четверо. Или пятеро.
– Ты сумасшедшая, – неуверенно засмеялся он, потом не выдержал и умоляюще спросил: – Ты не шутишь? Ты правда родила бы еще?
Зина вдруг толкнула его в плечо, и когда он повалился от неожиданности, улеглась головой ему на грудь и с довольным видом произнесла:
– У меня замечательные дети получаются! Мне только рожать и рожать… Может, направить письмо президенту, чтобы он назначил меня почетной производительницей? Кто-то же должен спасти нацию от вырождения!
– А я буду в этом участвовать? – спросил Клим, поглаживая разделенные пробором волосы.
Она возмутилась:
– А кто же еще?! Думаешь, я соглашусь на других условиях? Только ты.
«А вдруг от меня дети не будут такими замечательными? – усомнился Клим, но поторопился отогнать эту неприятную мысль. – Почему это? Чем я хуже? Конечно, я не такой уж красавец…»
– У тебя такое хорошее лицо, – Зина провела губами по его щеке – так осторожно, словно боялась причинить боль. – Я только смотрю на тебя, и мне уже хочется жить… У нас будут такие дети, Клим!
– Что мне с ней делать?! – вырвалось у него накипевшее, и он стиснул Зину, испугавшись, что оттолкнул ее этой заботой не о ней.
Но она только прижалась еще теснее и зашептала, влажно касаясь уха:
– Милый мой, я знаю… Тебе в сто раз тяжелее, чем мне. Я тоже боюсь… Он ведь может… Да нет! – она вся передернулась. – Он отдаст детей! Он так не поступит… Он же знает. Нет, он этого не сделает, все уладится, как ты говоришь. А вот у тебя… Мой родной, я все понимаю! Только ведь никак иначе… Никак! Мы с тобой все обдумаем. Как лучше поступить, какой выход найти… Мы что-нибудь придумаем, я просто уверена. Хорошо ей не будет… Но чтобы и плохо не было. Пойдем!
Ловко вывернувшись, Зина вскочила и начала одеваться так торопливо, будто действовать было необходимо прямо сейчас, и каждая минута промедления уже оседает между ними, грозя со временем стать чем-то непреодолимым.
– Я преодолею, – упрямо сказал Клим. – Что угодно. Потому что… Как ты говорила: ради главного все можно преодолеть. Я уж как-нибудь проживу с этим пятном на совести.
– Будет больно, конечно, – пробормотала она, осматривая сарафан.
– Будет, – согласился Клим. – Но с этим можно жить. А без тебя – нет. Нельзя. Не смогу.
Поправив ему ворот летней рубашки, Зина с тоской сказала:
– Как же я оторвусь от тебя? Пойду сейчас домой… Что-то врать придется… Так противно. А хуже всего, что я не буду тебя видеть. Как будто снова половину себя потеряю…
– Это ненадолго, – Клим постарался, чтобы голос прозвучал уверенно, а он дрогнул.
Зина вся сразу как-то сжалась и потемнела, будто уже состарилась от ожидания на его глазах. В воображении Клима стремительной лентой пронеслись картины возможного будущего, в котором им так и не удается найти достойного выхода и они оба старятся вдали друг от друга, прикованные чувством долга к ставшим чужими постелям.
У него едва не вырвалось: «Нет!», и Зина прочла это по дернувшимся губам. И сама испуганно повторила:
– Нет! Даже не думай об этом, иначе все силы уйдут на одну лишь борьбу с этими мыслями. Больше никаких «боюсь», слышишь? Я не боюсь. Ничего не случится! И ты не бойся.
Они пошли к дороге, где осталась Зинина машина, и спустились в небольшой лог, что лежал на пути. Они уже проходили здесь, но Климу почудилось, будто все вокруг неуловимо изменилось.
«То ли стемнело, – он в замешательстве оглядывался, не узнавая места. – То ли мы взяли чуть левее… Или правее».
Зине он ничего не говорил, не желая тревожить – скорее всего, понапрасну. Но вскоре заметил, что она тоже начала озираться, удивленно наморщив лоб. Клим провел по нему пальцем, разглаживая, но в этот момент она отшатнулась и пронзительно вскрикнула:
– Змея!
– Где? – всполошился он.
– Вот, смотри, это же гадюка!
– Откуда ты знаешь? – рывком задвинув Зину за спину, выдохнул он.
– А зигзаг? Видишь, на спине! Это же «Каинова печать». Так их и опознают. О господи! – взвизгнула она, цепляясь за его спину. – Еще одна! И еще! Откуда здесь столько этих гадов?!
– Не шевелись! – прикрикнул Клим, лихорадочно соображая, что предпринять.
Подпрыгнув, он изо всех сил рванул на себя толстый сосновый сук. Раздался громкий сухой треск, и просыпавшаяся труха заставила их обоих зажмуриться. Отломилось меньше половины, но ничего другого под рукой все равно не было. Размахнувшись, Клим резко ударил гадюку по голове. Она взвилась всем телом, и черная извилистая линия у нее на спине показалась Климу вонзившейся в землю адской молнией. Не дожидаясь, пока змея проявит признаки жизни, он ударил еще раз, потом еще и только через некоторое время заметил, что колотит и по змеям, и по земле, их выпустившей, но видит все это время кого-то другого – то ли человека, то ли демона, открывшего этот мир всякой нечисти.
– Клим, их больше нет!
Он слышал голос, но не понимал слов, зная лишь одно: что необходимо избавиться от гадов, иначе они не дадут ему жить дальше. И он должен спасти от них женщину, стоявшую за его спиной, раз уж так вышло, что жить без нее не имеет смысла.
– Это он их подослал! – выкрикнул Клим, задыхаясь от гнева и шалея от этой жестокой схватки, которая на самом деле была не на жизнь, а на смерть. – Это его работа!
– Ты что, Клим?!
– Да… – он замер с поднятой палкой и растерянно огляделся. – Что это я?
Опустив сук, он оттолкнул его, потом еще и отпихнул ногой, опасаясь, что на шелушившейся коре мог остаться змеиный яд.
Зина брезгливо повела плечами и мертвым голосом произнесла, не глядя на него:
– Как странно… Как ты сказал? Это он их подослал?
– Боюсь, что я слегка спятил, – неловко усмехнулся Клим, не решаясь поднять голову.
Но в ее голосе слышалась не насмешка, а страх:
– Не ты один… Когда ты выкрикнул это, у меня мелькнуло: так и есть! Но ведь этого не может быть! Как? Он ведь не заклинатель змей, это я точно знаю.
– Аист…
– Что?
– Это аист когда-то выпустил в мир гадов. Вернее, человек, который стал аистом. Он был слишком самонадеян…
То ли силясь, то ли не желая понимать, Зина напряженно свела брови:
– А при чем здесь Иван?
– Разве он не называет себя аистом, который то и дело приносит детей?
– Да, но… Ты что, Клим? Это же только шутка! Разве может быть связь?
– А вдруг?
– Нет!
Она толкнула его и побежала вверх по травяному склону, ступая чуть наискось, чтобы не соскользнуть. Климу не оставалось ничего другого, как полезть за ней следом. Когда он забрался наверх, Зина подождала, пока у него восстановится дыхание, и серьезно сказала:
– Клим, мы не должны на них наговаривать. Это мы перед ними виноваты, а не они перед нами. Даже в том, что мы счастливы, а они – нет.
– Да я и не…
– Милый мой, – она прижалась к нему всем телом, – нам не станет легче, если мы обольем их грязью! Так нельзя. Неправильно.
Он почувствовал, как его щеки погорячели:
– Я не хотел… Не собирался… Это как-то само.
– Да-да, я понимаю! От этого трудно удержаться. Думаешь, мне не хочется? Но надо.
Клим покорно кивнул, думая, что согласился бы с чем угодно, лишь бы она стояла вот так, обняв его, и никуда не уходила.
– А ты храбрый, – вдруг произнесла Зина с рассмешившей его уважительностью. – Я так перетрусила, когда эти змеи полезли отовсюду! Чуть не завопила. А ты так лихо с ними разделался… Так по-мужски!
Разулыбавшись от удовольствия, он, как мальчишка, выпятил грудь:
– А кто не верил, что я – супермен?!
– Теперь верю. Теперь мне тем более не страшно.
«А мне страшно, – продолжая посмеиваться, с тоской признался себе Клим. – Ох, как же мне страшно!»
Зина отступила от него и озабоченно огляделась:
– А где моя машина?
– Наверное, за тем поворотом, – предположил он. – Жоржик весь в тебя. Он тоже признавался, что вечно все теряет.
– Зови его Жоркой. Это Иван придумал такой дурацкий псевдоним. Такая пошлость…
– А мне показалось забавным, – виновато признался Клим.
Зина не стала спорить:
– Ну как хочешь! Если так нравится, пожалуйста!
– Но это пошло…
– Подумаешь! Если тебе, – она выделила голосом это слово, – нравится, это уже не пошлость. Мне вот тоже нравятся некоторые пошлые вещи. Например, занавесочки с оборочками. Рюшечки…
– Смотри! – он удержал ее за руку. – Баба-Яга застряла.
На нижней ветви сосны висел, опрокинувшись, черный сук. Его обугленные молнией рогатины свисали, как растопыренные уродливые ноги, а узкие ветки походили на руки, взывающие о помощи.
– А голова где? – захохотала Зина так беззаботно, словно все их проблемы уже были решены.
– Иссохла, – серьезно ответил Клим. – Она сидит тут уже целую вечность. Видишь, почернела вся.
– Я тоже почернею без тебя, – мгновенно переменившись, сказала Зина, и глаза ее в самом деле начали темнеть.
– Нет. Не успеешь.
– Точно?
– Завтра мы увидимся. Ладно? Я не смогу дольше. И завтра мы все решим.
Она согласно кивнула и, не говоря ни слова, пошла к повороту дороги, за которым надеялась отыскать свою машину. Под ноги ей метнулся перепуганный бурундук, но Зина его не заметила. Клим быстро присел, пытаясь проследить, куда спрячется зверек, чтобы показать ей, но тот словно слился с росшим на обочине бурьяном.