Внезапно вспомнив, Клим улыбнулся:
– А знаете, какое слово изо всех человеческих выбрали в качестве ругательства шимпанзе? Грязный. Смешно, правда? Грязный…
Глава 9
Остальное Клим помнил, как принято говорить, «как в тумане». Хотя туман предполагает поглощение всех деталей и затушевывает любые впечатления, а Клим некоторые вещи помнил удивительно ясно. Особенно отчетливо ему запомнилось, как растянулось во времени не значившее ничего особенного удивление: «Почему я захмелел с трех глотков?»
Он все пытался спросить об этом у Зины, сохраняя в памяти уверенность, что она должна знать ответы на все вопросы. Но Иван все время мешал ему заговорить с ней, отвлекая какими-то пустяками, которые сразу же выпадали из памяти. Зато хорошо запомнилась его ухмылка: «Так ты напишешь для меня пьесу про аиста?»
Клим все порывался выяснить, кто дал право этому красавцу с тяжелой цепью говорить ему «ты», но каждый раз что-нибудь сбивало его – то подливали пива, то сам Иван вдруг начинал кричать:
– Последний сезон! Я говорю вам: последний сезон я терплю это полулегальное существование! Двадцать первый век мы встретим в качестве профессионального театра. Я уже прощупываю почву.
Клима почему-то смешило это выражение, и он уже весь трясся от беззвучного смеха, чувствуя плечом, что Зина тоже посмеивается. Иван перегибался через него и говорил как бы жене, но обращаясь к обоим:
– А те, кто ржет больше всех, потом еще извиняться прибегут!
От этих слов у Клима случилась истерика, и он закрыл руками лицо, пытаясь сдержать всхлипы. Зина же захохотала в голос, и он с радостью отметил, что она тоже захмелела, и, может быть, даже, как он сам, не столько от пива, которое, правда, было крепким, сколько от близости с человеком, с которым была пережита настоящая близость. Пусть только одним из них, разве это может иметь значение, когда все уже рассказано, а значит, поделено на двоих?
В те минуты Клим даже не допускал сомнений в том, что Зина успела прожить в воображении то, что испытал он… По сути, тоже в воображении. Кто виноват, что у обоих оно оказалось слишком сильным? Зина уже не могла не знать и про лог, и про березу, по которой бегала, не боясь зацепиться косами, и про черную старуху на сосне… И главное – она не могла не помнить своих горьких слов о том, что так же почернеет без него…
Кто-то хрипло прокричал, перекрывая голосом остальных:
– Профессиональный театр – это зомби! Ходячий мертвец. Сейчас профессионализм требуется только ремесленникам. Да не сейчас, а всегда! А искусство… Настоящее искусство, а не всякая дешевая жвачка, всегда создавалось любителями. Вспомните!
– Кто это? – шепотом спросил Клим у Зины. – Он играл Муравья… Какой не по размерам умный!
Они оба опять затряслись от смеха, и Клим с замиранием подумал, что они в первый раз так прижались друг к другу. Он тотчас сказал еще что-то смешное, лишь бы она не отклонилась. Скорее всего, Зина отлично поняла его уловку, но не протестовала, вот что было главным. Клим готов был острить хоть всю ночь, в подпитии это всегда лучше ему удавалось, только вот Иван не собирался уступать ему жену на целую ночь.
– Хочешь самодеятельности? – проорал он у Клима над ухом. – Вот Зиночка с тобой согласится. Она и для одного зрителя в сельском клубе готова играть.
– А? – очнулась она и, словно внезапно протрезвев, отпрянула от Клима. – Что ты сказал?
– Ты уснула? – грубо спросил Иван.
– Нет. Почему? Я просто задумалась…
– Ты? Задумалась?
Зина резко подалась вперед, чтобы видеть его:
– Я что, дура, по-твоему?
Не готовый к такому напору, Иван миролюбиво разулыбался и тоже заглянул к ней через Клима:
– Хороший актер и должен быть дураком.
– Это Табаков сказал, а не ты, – холодно напомнила она.
– А кстати, – вовремя вмешался совсем молоденький артист, которого Клим не помнил по спектаклю, – я вам рассказывал, что в Москве познакомился с одним парнем из «Табакерки»?
– Да уж раз десять! – насмешливо отозвался кто-то.
«Это из-за меня, – удрученно подумал Клим, глядя на красные лодочки, нарезанные Зиной. – Он злится, что я уселся между ними… Я не должен был… Нет. Только не осложнять ей жизнь…»
Он потихоньку отполз назад и с трудом поднялся на ноги. Березы пьяно покачивались у него перед глазами, но Клим шел к ним, не опасаясь, как к старым, насквозь знакомым подружкам, перед которыми нечего стесняться. Он добрел до ближайшей, уже не различая – веселая она или поникшая, да и сумерки затушевали это различие, которое на самом деле не столь и велико.
Стараясь не свалиться, Клим медленно осел на траву и с наслаждением прижался затылком к прохладной коре. Сиреневые, по-шагаловски вытянутые и плоские облака скользили поверх макушки красного солнца, тоже осевшего на землю.
«Пьяное, красномордое солнце», – он опять беззвучно захохотал и принялся развивать про себя эту мысль. Над самой головой облака были совсем другими. Климу показалось, что таких розовых и пухлых, как сладкая вата, он не видел с самого детства.
Побежавшая назад пленка неслась все стремительнее, и у Клима от скорости уже закружилась голова, как вдруг все замерло. Перед ним по тропинке опять побежал гладколобый дурашливый Кузя. Щенок учуял запах проходивших овец и умолял Клима броситься за ними вдогонку. Он извивался всем телом, мелко тряс задом и заискивающе улыбался, заглядывая хозяину в глаза. Но Климу строго-настрого запрещали приближаться к овцам с собакой. Оставалось только сочувствовать щенку и пытаться отвлечь его то палкой, то малиной, которую Кузя обожал.
Вспомнив все это, Клим подумал, что похож сейчас на такого же изнемогающего от желания пса, готового лизать ноги и колотить хвостом. Он невесело усмехнулся и только теперь заметил, что все уже разбрелись кто куда. Одни еще продолжали спор, который наверняка казался им очень интересным и важным. Другие целовались, и сквозь рваную пелену одолевавших его образов Клим вдруг увидел последних. Наверное, если б Иван сейчас поцеловал жену на его глазах, Клим или заплакал бы, или полез бы драться.
Но Иван как раз оказался среди тех, кто пытался немедленно определить судьбу современного искусства. Возмущенно потряхивая снежной головой, он что-то яростно доказывал тому самому «Муравью», которого поддерживали еще несколько человек.
Не прислушиваясь, о чем они спорят, Клим попытался отыскать взглядом Зину, но ее нигде не было. Он встревоженно приподнялся – сперва на колени, потом встал на ноги, цепляясь за березу и безжалостно сдирая с нее прозрачную липкую кожицу. Держась за дерево, Клим обошел его кругом, но и на этот раз не увидел разметавшегося дымка ее волос.
«Ты где?» – чуть не закричал он, но каким-то чудом удержал в себе этот вопль.
Сказав себе, что отыщет ее (зачем – об этом он не задумывался), Клим двинулся от одного дерева к другому, продолжая озираться. И вдруг понял, где ее надо искать. Собрав уцелевшие от затопления мысли, Клим повертелся на месте, пытаясь определить, в какую сторону указывал Иван. Потом решительно двинулся прочь от заходящего солнца.
С каждым шагом внутри него нарастала незнакомая вибрация, и Клим все увереннее думал, что она исходит от Зины. И то, что она становится все ощутимее, доказывало, что он идет в правильном направлении.
Поэтому он даже не удивился, увидев Зину на склоне заросшего лога. Она остановилась так, что издали ее не было видно, однако, заглянув вниз, Клим обнаружил ее совсем рядом. Услышав его, Зина обернулась, и Клим догадался, что она тоже ничуть не удивлена.
Собравшись, чтобы не упасть, он осторожно спустился на несколько шагов и встал с ней рядом, не зная, что и сказать, ведь Зина уже знала все, что в нем было. Он только смотрел на нее, чувствуя, как дрожит все сильнее и это уже становится заметным. А она не отводила глаз, будто все же ждала чего-то, хотя еще недавно запретила ему абсолютно все. Решившись и еще больше опьянев от собственной смелости, Клим протянул руку и сжал ее локоть. Сначала едва ощутимо, потом так, что Зина вскрикнула и попыталась освободить руку.
– Один раз, – выдохнул он, сам не зная, о чем просит: то ли о поцелуе, то ли сразу обо всем.
– Это тот самый лог? – быстро спросила Зина, пытаясь отвлечь его.
– Да. Не знаю… Какая разница? Я сейчас не разберусь, пожалуй…
– Вы ни в чем сейчас не разбираетесь. Может, вы и видите совсем не меня?
– Один раз…
Она еще не успела ответить, когда он рывком притянул ее за локоть и вобрал ее губы с такой силой, что Зина застонала. В другое время он ни за что не причинил бы ей боли, но алкоголь всегда заставлял его делать все слишком сильно. Однажды Клим чуть не убил человека с одного удара… Тогда он был пьян еще больше.
Резко присев, Зина вырвалась и отскочила от него:
– Вы с ума сошли?! Кто вам дал право? Я не звала вас сюда! Я просто пришла проверить: есть ли тут лог… Что вы напридумывали?
Ужаснувшись тому, что сделал, он залепетал:
– Милая… Хорошая моя, ты только не сердись, пожалуйста!
– Не смейте говорить мне «ты»! Я вам не разрешала.
Клим послушно забормотал:
– Вы… Конечно, вы… Это само как-то вылетело… Зина, не кричите на меня…
– Почему это? Разве вы не заслужили?
– Нет… А что, заслужил? Да… Боюсь, что да. Но вы все равно не ругайте меня.
Она все еще смотрела сердито и дышала, как после схватки. Не удержавшись, Клим опустил взгляд на ее подвижную грудь, и губы у него раскрылись сами собой.
– Клим! – предостерегающе воскликнула она, отступая. – Перестаньте же так смотреть!
Ее страх чуть отрезвил его. Усмехнувшись, Клим провел рукой по лицу, снимая наваждение, и сказал:
– Не бойтесь… Я вас не изнасилую. Никогда, слышите? Никогда я такого не сделаю! Тем более с вами… Как бы мне ни хотелось…
Она с досадой сказала:
– Нельзя вам было пить! Вы и так были на взводе… Я-то надеялась, что вы расслабитесь.
– Значит, все-таки думали обо мне?