– Вот ты, Ворон, говоришь, что этот парень – хлюпик, раз жалуется в журнал. Кстати, заметь, своего имени он не называет. И города тоже… Значит, реальной помощи он не просит и не ждет. И не просит, чтобы его пожалели. На мой-то взгляд, он куда храбрее вас всех.
Как он и рассчитывал, улей возмущенно загудел, задетый за живое. Они проснулись и заорали что-то – каждый свое, – а Клим не прерывал их и не пытался установить порядок, отлично зная, что бурные вспышки не бывают длительными. Когда шум стих настолько, что стало возможным перекрыть его, Клим заговорил снова:
– У каждого из вас возникли в жизни трудности. У этого парня тоже. Правда, его проблемы с ним уже пятнадцать лет, но дело не в этом. Я не говорю, что ваши были менее болезненными. А у некоторых и более, чего уж скрывать, сами представляете.
– Как же, проблемы у него! Мамочка с папочкой в нем души не чают, сам вон пишет! Его так, поди, молотком в жизни по башке не били, – со злобной завистью заметил длинноносый Марик и так посмотрел на Клима, что со стороны могло показаться, будто как раз он и орудовал этим самым молотком.
Выдержав его взгляд, Клим холодно заметил:
– Его бьют изнутри еще похлеще, так что завидовать тут нечему… О чем я пытаюсь вам сказать? Что этот парень живет со своей бедой уже пятнадцать лет и не пытается от нее убежать. А вы удрали от своих неприятностей. Вот почему я назвал его более храбрым.
Та самая Света, что в детстве носила беленькую пачку, а сейчас сидела, беззастенчиво расставив голые острые колени, угрюмо спросила:
– А ему-то куда бежать? У него ж приступы через час… От них разве убежишь?
– Всегда есть куда убежать, – заверил Клим, отдавая себе отчет, что врач не должен даже разговора об этом заводить. – Например, пойти в ванную и вскрыть вены.
Кто-то хмыкнул, но остальные испуганно затихли, словно Клим мог заставить их сделать это прямо сейчас. Выждав минутку, чтоб они хорошенько прочувствовали пробежавший по спине холодок, Клим внимательно посмотрел в те глаза, что не спрятались, и серьезно сказал:
– Возможность ухода всегда остается. Но, видимо, в этом мальчике достаточно мужества, чтобы не поддаться соблазну такого трусливого ухода. По его письму я вижу, что он приготовился пройти свой путь до конца. Испытать все, что пошлет ему Бог.
– Бог?! – немедленно откликнулся Ворон. – Он только и умеет испытания посылать! А когда окурки об тебя тушат, Он в жизни не поможет…
– Мы не вправе обсуждать Его решения, – напомнил Клим, но это никого не убедило.
– Почему это? – хрипло спросила девочка с вытянутым плоским лицом. Про себя Клим называл ее «Дыней», а имя каждый раз выпадало из его памяти.
Поглядывая на нее, но обращаясь сразу ко всем, он ответил, стараясь не прозвучать чересчур назидательно:
– Да просто потому, что мы стоим на разных ступенях развития. Нам не понять Его замыслов, каким бы коэффициентом интеллекта каждый из нас ни обладал. Как не понять логику кукушки или цель мушиного полета. У них тоже другой интеллект, другой уровень.
Продолжая ухмыляться, Ворон небрежно спросил:
– Так мы для Бога вроде мух?
– Вполне возможно, – невозмутимо отозвался Клим и не спеша обвел взглядом все лица. – Интересно знать, а вы кем себя возомнили?
Он сознательно швырнул очередной камень, и круги не замедлили появиться. Сдерживая улыбку, отчего над уголками губ у него проступали маленькие ямки, Клим наблюдал за детьми, которые пытались криком доказать свою человеческую значимость. Они так расшумелись, что Клим едва услышал скрип двери. Вошедшие сразу сели позади него, но он не повернулся и заговорил не с ними, а с остальными, чтобы дать новичкам время освоиться.
– Как поступает муха, когда чует опасность? Улетает, – продолжая провоцировать ребят, сказал Клим. – А вы что сделали? Любой из вас?
– Да вы бы хоть знали! – вскочив, шепеляво проговорил Юра Смирнов.
Клим так хорошо запомнил его имя, потому что в их городе была улица, названная в честь его тезки – героя войны.
– А то говорите тут, говорите! А вот вам бы такое, вы бы тоже сбежали!
– Боюсь, что сбежал бы, – тотчас согласился Клим, и они опять удивленно притихли. – Но ведь не все это сделали, чтобы просто-напросто спасти жизнь, как ты…
– Не рассказывайте! – крикнул мальчик и судорожно сжал кулачки, готовый броситься на Клима врукопашную.
– Я и не собираюсь. Разве я хоть кому-то из вас рассказал что-нибудь о других? Это ваши истории, вам и решать – делиться ими или нет. Я могу смело рассказать только об одном мальчике, который тоже в свое время сбежал от трудностей. Они были совсем не такими страшными, как у большинства из вас… Боюсь, что вам они покажутся сущей ерундой: рубить дрова на зиму, потому что у отца радикулит; ходить в школу через поле шириной пять километров; таскать воду, топить баню… Перечитывать одни и те же книги, потому что библиотека в деревне сгорела… Пустяки, правда? Но я сбежал от них в свое время. Вполне пристойно сбежал – поступил в институт. Это произвело в деревне настоящий фурор – в медицинский, на лечфак, без блата! Никто не верил, что я не вру. Но я действительно и поступил, и окончил, и остался в городе.
Ворон насмешливо процедил, отгрызая заусеницу на пальце:
– Ну и что тут такого? Жалеете, что ли? Свиней пасти лучше было бы, чем с нами возиться?
– Не лучше. Наверное, если б я там остался, то чувствовал бы себя человеком, не использовавшим своих возможностей. Но тогда я не испытывал бы угрызений совести от того, что не прошел испытание.
– Какое еще испытание? – сильно пришепетывая, спросил Юра. Когда он злился, пухлое лицо его вытягивалось к носу, и он становился похож на сердитого хомячка.
Не желая, чтобы это прозвучало высокомерно, Клим сказал с усмешкой:
– Посланного мне при рождении. Помните, как в сказке: предсказала злая колдунья, что царевна уколется веретеном и уснет навечно. И никуда не делась – уснула. А я ухитрился убежать.
– Так вы предлагаете мириться со своей участью и подставлять судьбе другую щеку?
Он так и подскочил, услышав позади себя этот голос. Не замечая, что ребята смотрят на него с любопытством, Клим стоял посреди комнаты и счастливо улыбался, глядя на Зину. Она же прятала улыбку за хохолком малыша, которого держала на коленях, а двое других детей уселись рядом на один стул.
– Здравствуйте, Клим! – с нажимом произнесла Зина, догадавшись, что без ее помощи он не очнется.
– Здравствуйте, – машинально ответил он и с трудом убрал улыбку. – Вы откуда здесь?
Она отозвалась вопросом:
– А разве мы не договаривались?
– О чем?
– Мы пришли устроить у вас капустник.
Скорчив кислую гримасу, Света разочарованно протянула, несколько раз громко шмыгнув:
– Терпеть не могу эти капустные пироги… Вы из столовки? Или «подорожник» какой-нибудь?
Весело стрельнув в нее глазами, Зина спокойно пояснила:
– Мы – артисты. Из молодежного театра «Шутиха». А капустник – это такой театральный концерт. Сначала мы думали показать спектакль, но потом решили, что капустник – это веселее.
– Конечно! – Клим поймал себя на том, что опять совершенно бессмысленно улыбается во весь рот.
Заметив это, Зина опять на мгновенье нырнула за Петькин хохолок, потом, сдерживая смех, сказала:
– У вас тут был такой серьезный разговор, а мы пришли и все испортили…
– Ничего вы не испортили!
– Клим, так вы действительно считаете, что судьбе лучше не перечить?
– Как раз наоборот, – усилием воли стянув остатки мыслей, возразил он.
– Да? – удивленно протянула Зина и недоуменно изогнула рот. – Из вашего монолога я этого не поняла.
– Не мастер я произносить монологи, – сказал Клим с досадой, потому что, собственно, этим и занимался бо́льшую часть времени.
Чтобы подбодрить его, она с жаром заметила:
– Зато вам диалоги прекрасно удаются!
Он смутился, ведь никто, кроме Тараниных, не знал о его пьесе, торопливо пробормотал:
– Спасибо… Так о чем я… Да. Как раз наоборот. Я хотел сказать, что не следует бежать от трудностей. Нужно попытаться разрешить их на месте. Вот это будет выглядеть достойно.
Между Зиниными бровями возникли мелкие сердитые складочки:
– Как может разрешить свои трудности двенадцатилетний ребенок, на которого нападает пьяный отец? Или десятилетняя девочка, которую насилует старший брат?
Задумавшись, Клим с неохотой признал:
– Боюсь, что вы правы.
– Да нет, это вы правы! – внезапно заспорила она. – По большому счету вы. Конечно, так и надо поступать, как вы сказали. Чтобы уважать себя. Но это правило для взрослых людей. Едва ли эти ребята считают себя взрослыми…
– Почему это?! – вскинулся Ворон. – Думаете, тут одна шпана, что ли?
«Ох ты, какая хитрая! – восхитился Клим. – Вот как все повернула… Вроде встала на их защиту, а получилось так, что растормошила пацанов посильнее моего».
Он сказал об этом, когда распустил группу. Не разделив его восторга, Зина спокойно отозвалась:
– Ну а вы как думали? Станешь хитрой с тремя детьми! Да еще в театре со всеми нянчиться приходится. Иван с них стружку снимает, а я утешаю. Такой вот семейный подряд…
– Он – Карабас, а вы…
Она даже в лице изменилась:
– Никакой он не Карабас!
– Нет! – испугавшись того, как она покраснела, поспешно согласился Клим. – Конечно, нет. Мне самому он нравится. Очень талантливый режиссер…
– Я вчера наговорила о нем… Это такая гадость с моей стороны! Просто по щекам бы себе надавала! Не знаю, как вы меня спровоцировали… Я никогда в жизни таких разговоров не вела.
Взгляд ее из рассерженного мгновенно превратился в умоляющий:
– Конечно, невозможно, чтоб вы забыли об этом… Но хотя бы не вспоминайте!
– Не буду. – Он готов был согласиться с чем угодно, потому что радость, забурлившая внутри от одного звука ее голоса за спиной, все еще продолжала клокотать, выплескиваясь улыбками.
Успокоившись, Зина пригляделась к нему и опять засмеялась, поблескивая темными искрами глаз: