Зинины дети наспех устроили для одичавших беглецов дневную дискотеку, в которой просматривалось что-то от похоронного веселья, поскольку кругом стояли дамы в милицейской форме. Климу хотелось понаблюдать, как Жоржик выделывает почти акробатические чудеса, как танцует Тоня – задумчиво, будто слышит совсем другую музыку, как, счастливо похохатывая, топчется на месте маленький Петька, то и дело приседая и хлопая самому себе.
Но еще больше ему хотелось увести Зину к себе в кабинет, что Клим и сделал. Однако дети преследовали его – если не наяву, то уж точно в мыслях. И это наконец прорвалось в совершенно непозволительном вопросе. Только это Клим понял уже позднее. А когда Зина спросила, чего же он, собственно, хочет, Клим только сказал, устало откинув голову на спинку дивана:
– Мы хотели, чтоб у нас были дети.
– Ну конечно… я понимаю…
– Нет, вы как раз не поняли. Это мы с вами хотели…
– Что?! А… Господи, Клим, мне уже страшно! Этот сон перерастает у вас в навязчивую идею. И у меня тоже… Вот что вы наделали! Я все время пытаюсь представить, что же там происходило…
Она вдруг покраснела так забавно и трогательно, как девочка, которую родители застали разглядывающей свое тело. Солнце падало на тот край дивана, где сидела Зина, а Клим оставался в тени. И ему было приятно смотреть на нее – искрящуюся, ослепительную, но не до той степени, когда уже режет глаз, а когда еще радует. Ему было внове получать удовольствие только от того, что он видит женщину, и Клим все время чувствовал себя слегка пьяным.
– Хотите, я расскажу вам, что там было? – тихо спросил он, не шевелясь, чтобы не спугнуть ее.
К ней уже вернулся обычный цвет лица, но после такого нервного румянца Зина выглядела побледневшей от страха. Не сводя с него широко раскрытых глаз, которые тоже золотились от солнца, она медленно кивнула.
– Там была старая разлапистая береза, и вы по ней бегали, а я все боялся, что вы зацепитесь косами, – заговорил Клим, замечая, что с каждой фразой задыхается все сильнее. – Но этого не случилось. Вы подошли ко мне и…
– Легла рядом…
– Откуда вы знаете? Я уже говорил это?
– Я не знаю этого. Я просто вижу то, о чем вы… А потом?
– Потом… Вы сказали, что хотите, чтоб я был в вас постоянно.
Она спросила почти шепотом:
– А вы были во мне?
– Да. И мы оба хотели оставаться так до тех пор, пока не умрем от истощения. Это вы можете представить?
Растерянно улыбнувшись, Зина сказала:
– Кажется, могу.
– А еще им сказали, что мы теперь выше всех. И нас никто не догонит…
– Странно…
– Что?
– Сны обычно не запоминаются так хорошо. Чтобы помнить каждое слово.
Клим обрадовался:
– Вот я и говорю, что это было что-то другое!
– Что? Провидение? Ну перестаньте! Это уже мистика какая-то…
– Я просто сдохну сейчас, если вас не поцелую!
Она нервно засмеялась, но не успела встать, как собиралась, потому что Клим опередил ее. Он очутился перед ней на коленях прежде, чем Зина сообразила, как увернуться. Его лицо грело ей колени через тонкую ткань сарафана, и Зина подумала, как же он разгорячен. Но подумала без смятения и страха, уже приняв то, что внутри него и в самом деле разгорелся настоящий огонь.
– Милая моя, – прошептал он, не отрывая лица, но Зина услышала. – Никогда со мной такого не было, никогда… Помните старую песенку? Дворовую… «Я готов целовать песок, по которому ты ходила…» Мне всегда смешно было ее слушать. Я в такое не верил… А сейчас чувствую – готов.
А она чувствовала, что у нее уже увлажнилась кожа – так горячо Клим дышал на ее ноги через материал, прижимаясь уже не к коленям, а выше. Если б он ощутил эту влагу, то мог бы принять ее за признак нетерпения, и тогда его уже не остановить… Зина безразлично подумала, что нужно отодвинуться, встать, совсем уйти от него, но даже не шелохнулась. В животе у нее, то пронзительно натягиваясь, то растекаясь толчками, накапливалось наслаждение, и Зина просто не находила в себе сил прервать его.
Внезапно Клим поднял лицо – тоже мокрое, бессмысленное и счастливое, но она снова прижала его, даже не задумавшись, что делает. Он стал целовать ее прямо через платье, а рука его все же забралась под него, и Клим вздрогнул, коснувшись горячей влажной кожи. На мгновенье его потемневшие, безумные глаза возникли перед ней, но Зина только жалобно выдохнула:
– Нельзя…
Но он не успел даже ответить, потому что до кабинета долетел пронзительный крик. Не помня голоса, Клим почему-то сразу понял, что кричит Тоня, и тревога отрезвила его, как ледяная струя. Зина вскочила, наспех поправив платье и волосы, и взглянув на него, пробормотала:
– О господи, на кого мы похожи!
Клим не стал выяснять на кого. Он уже бежал к актовому залу, где оставил детей. Зина была рядом, и они то и дело сталкивались плечами. Еще из коридора он увидел, как девочка яростно отбивается от Ворона, со знакомой ухмылкой хватающего ее. Остальные мальчишки скакали вокруг и хохотали, а никого из стражей порядка уже и в помине не было. Клим ворвался в зал, едва не сбив с ног Жоржика, который бросился за помощью, и с разбега ударил Ворона. Тот отлетел к сцене и сильно стукнулся головой. Но Клима это даже не взволновало, хотя милиция уже была тут как тут.
– Ты, грязный подонок! – заорал он, закрыв собой Тоню, хотя никакой угрозы уже не было. – Скоты вы паршивые! Эти люди принесли в вашу смрадную жизнь хоть капельку света, а вы и его ухитрились… за… загадить.
Тишина тяжело повисла на нем, заставив бессильно опустить руки. Мальчишка у сцены, бороздя подошвами, подобрал колени и спрятал разбитое лицо. Клим обвел взглядом другие лица, не решаясь взглянуть на Зину, и увидел восхищенные глаза Жоржика. Они блестели, как черные маслины, которые Клим так любил, хотя и редко себе позволял.
«Вот это здорово! – кричали ему эти глаза. – Так с ними и надо!»
«Нет, так не надо, – мысленно возразил Клим. – Но так получилось…»
– Доктор, да он просто придуривался, чего она так перепугалась? – хлюпнув в тишине носом, спросила Света.
– Нужно соображать, с кем имеешь дело, – жестко ответил Клим, обращаясь уже к Ворону, который быстро, сердито поглядывал на него, не поднимая головы. – Есть сотни девчонок, которым это понравилось бы. Потому что… Вспомни, о чем мы говорили сегодня! Это их уровень. И твой, раз ты так себя подаешь. А эта девочка, – он осторожно опустил руку на подрагивающее Тонино плечо, – намного выше тебя. Разве ты сам этого не чувствуешь?
Не отозвавшись, Ворон отвернулся и кулаком вытер окровавленный нос. Клим безжалостно продолжил:
– Если ты хочешь такую девочку, то должен подняться до нее, а не стаскивать ее вниз… Только у тебя все равно ничего не выйдет.
– Почему это? – внезапно заговорил Ворон.
– Кишка тонка.
– Чего?!
– Что слышал. У тебя смелости не хватит сделать вверх хоть один шаг.
Мальчишка с вызовом крикнул, выпрямившись:
– А может, хватит! Вы-то откуда знаете…
Он начал подниматься, стараясь ни на кого не смотреть. Проверив пальцем, не бежит ли кровь, Ворон метнул в доктора ненавидящий взгляд, шумно выдохнул и вдруг сказал:
– Извини… Тоня.
– Я больше не сержусь, – произнесла она тоненьким голосом, неожиданно рассмешившим Клима.
Ему сразу стало легко и весело, как в те минуты, когда шел капустник. Будто только что представленная сцена была последним его актом, и все было продумано заранее. Он наконец решился и посмотрел на Зину, а она, ахнув, звонко всплеснула руками:
– Клим! Я совсем забыла! Мы же торт принесли. Он в холодильнике…
Глава 11
Впервые Зина приближалась к своему дворцу, не испытывая желания ускорить шаг и взбежать по трем невысоким ступеням, ведущим к колоннаде. Она привыкла думать именно так: «мой», «наш дворец». Не выросшая в ней девочка тешилась этой мыслью: «Я живу во дворце с прекрасным принцем». Лучше этого ничего и представить было нельзя…
Когда Иван впервые ввел ее в этот дворец (конечно, в сопровождении матери), им обоим было по пять лет, и они были дружны, словно Кай и Герда. Зина не сомневалась, что и теперь бросилась бы спасать его сквозь льды и пургу, если б опасность грозила ему извне. Но она не представляла, как защитить Ивана от него же самого.
Она еще помнила того высокого, улыбчивого мальчика, который забрал ее в сказку прямо из «стандарта» – ветхого засыпного барака. И знала, что любая девочка в их переулке мечтала оказаться на ее месте. Тогда никто и представить не мог, что этот подросший принц однажды приведет и поселит в своем дворце шайку разбойников и вдобавок захочет стать одним из них.
Зина уже давно поняла, что сказка кончилась, не так уж она была наивна, но все цеплялась за иллюзию, ведь та срослась с ее жизнью так крепко, что оторвать можно было лишь с кровью. И это тянулось и тянулось, как путаная тропинка в лесу, что водит человека по кругу, а он все надеется выйти к свету…
Но сегодня Зина оглядела потрескавшийся фронтон как-то по-новому – беспристрастным взглядом постороннего, и нашла, что все эти провинциальные дворцы культуры так жалки и нелепы в своем подражании греческим образцам, что лучше бы их совсем не было.
«Это тоже игра, – эта мысль оказалась тягостной, хотя именно игра составляла основу ее жизни. – Все не по-настоящему. Мы все только изображаем из себя что-то. И дворец тоже… Мы изображаем даже любовь, хотя в ней-то притворство преступно. А настоящее – где оно?»
Перед ней тотчас возникло раскрасневшееся лицо Клима, готового и заплакать, и засмеяться. И поцеловать, и ударить… «Не меня!» – тотчас добавляла Зина, и это было правдой. Но в той же степени было правдой и то, что он ударил мальчишку именно из-за нее. Это она довела все внутри Клима до кипения, и в тот момент из него просто вырвался пар. Она поверила в его неловкие объяснения, что вообще-то у него нет привычки бить своих пациентов…
Зина потянула тяжелую дверь и вошла в маленький кассовый зал, где давно затихла всякая жизнь, потому что последний киносеанс состоялся уже несколько лет назад. Теперь касса открывалась только в те дни, когда «Шутиха» давала очередной спектакль. Иван часто повторял, что собрал и объединил всех сумасшедших в этом городе, готовых развлекать нормальных людей. Отчасти именно так это и было, потому что работали они одержимо, не считаясь со временем и усталостью. А актерское отделение института культуры каждый год выпускало в свет новых безработных артистов, с которыми Иван обходился как с женщинами – соблазнял, брал от них все что можно и без сожаления бросал.