Шагнув первым, Иван неопределенно заметил:
– Я думаю…
– К нам редко приходят гости…
– Тогда вы должны особенно тепло нас встретить!
– Да, конечно, – неуверенно подтвердил Клим. – Сейчас я чайник поставлю.
Он повернулся к Зине, которая все еще молча стояла у двери, и глаза его пронзительно крикнули: «Зачем?!»
– Я говорила, что не стоит ехать без приглашения, – покраснев под его взглядом, оправдалась она. – Мы не так близко знакомы.
– Куда уж ближе? – отозвался Иван из комнаты, куда Клим пригласил его жестом. – Можно сказать, производим на свет дитя… совместными усилиями.
Нервным жестом утерев губы, Клим быстро спросил:
– Какое дитя?
– А что, могут быть варианты? – высунувшись в коридор, Иван заинтересованно оглядел обоих.
«Он заводится, – со страхом подумала Зина. – Он не позволит своей злости утихнуть…»
Не дождавшись ответа, Иван закончил:
– Вообще-то я имел в виду спектакль. А вы что?
Из кухни, неловко продвигаясь бочком, выбежала уже знакомая Зине собачка. Видимо, она еще не чувствовала себя здесь хозяйкой и только приучалась встречать гостей у порога. Зина едва удержалась, чтобы не крикнуть ей: «Эй, привет!»
– Как ее зовут? – спросила она, погладив лохматую жесткую шерсть.
– Это он, – поправил Клим. – Я назвал его Кузей. У нас в деревне жил песик Кузя.
– А у меня был кот Кузя! – обрадовалась Зина. – Он жил лет семнадцать, не меньше.
Иван с отвращением заметил:
– Удивляет меня эта страсть разводить дома всякую живность. Звери должны жить в природе. Попробуйте доказать, что это не так!
Не решившись что-либо доказывать, Клим негромко сказал:
– Вы извините, я должен успокоить жену… Да, кстати… Она ничего не знает о пьесе. О «Лягушке». Не надо при ней говорить… Пожалуйста.
Проводив его взглядом, Иван озадаченно спросил:
– А что это она у него такая дикая?
– Она больна, – безучастно ответила Зина, стараясь ничем не выдать себя.
– Вот привет! Что ж ты раньше не сказала? Мы ничего тут не подцепим?
– Шизофрения не заразна, насколько мне известно…
Он даже присвистнул:
– Шутишь?!
Зина успела сказать только:
– Нет.
– Да, я же хотел чайник, – озабоченно проговорил Клим, снова появившись в коридоре.
– Не надо! – попыталась остановить Зина, но ее муж охотно поддакнул:
– Вот-вот, мы на чай и приехали! Такое славное чаепитие в кругу семьи… Очень успокаивает.
Клим скользнул по Зининому лицу тревожным взглядом, но ничего на это не ответил. Он выглядел таким домашним и мягким в своих синих шлепанцах и такого же цвета футболке с короткими рукавами, что Зине захотелось прижаться к нему всем телом и успокоиться в этом мирном тепле. В отличие от Ивана он почти не загорел, и в этом ей тоже увиделся признак домашности. И хотя дом-то был не ее, Зине почему-то все равно это нравилось. Даже сейчас, когда Клим был так явно встревожен и возбужден их появлением, от него исходил глубинный покой, который бывает в людях с чистой совестью, не изводящих себя мелочами.
«А его ведь не совсем чиста, – подумала Зина с сожалением, понимая, что именно она эту совесть и запятнала. – Или к этому врачи относятся не так щекотливо?»
Она вдруг поймала себя на том, что смотрит на него и улыбается. И тут же встретила взгляд мужа – застывший, совсем неживой, будто сердце у него внезапно оледенело, как у маленького Кая, потерявшего свою Герду. В его глазах больше не было вопроса. Он уже не спрашивал: «Я теряю тебя?», он знал это. Зина улыбнулась и ему и сама почувствовала, что это вышло умоляюще.
– Да, чайник, – повторил Клим и, как-то неловко повернувшись, будто не видел стен и боялся удариться плечом, ушел на кухню.
– Ты действительно собираешься пить чай? – спросила Зина у мужа.
– Он живет как нищий, – сказал Иван вместо ответа.
– Ну и что? Мы тоже не утопаем в роскоши.
– Но можем.
Он вдруг шагнул к ней и быстро, сбивчиво заговорил, то поднимая, то опуская глаза:
– Хочешь, я изыму все деньги из дела? Купим большую квартиру. Нет, лучше дом! У нас будет свой дом. Пора завязывать с этой студенческой жизнью, как ты считаешь? Я обставлю его, как ты захочешь. Ты будешь просыпаться в кровати с балдахином… Хочешь?
– Нет, – сказала Зина не потому, что ей уже этого не хотелось. Ей никогда этого не хотелось. Она с детства приучила себя желать лишь того, что действительно может быть доступно, и никогда не изводила себя мечтами о доме в Париже и о романе с кинозвездой.
Иван посмотрел на нее со страхом, потом отошел к невысокому книжному шкафу, светлый лак которого потрескался от старости, и обеими руками взялся за боковинки. Он молча стоял, словно пригвожденный к этому шкафу, набитому чужими мыслями и страстями, а Зина с беспокойством прислушивалась к воцарившейся внутри нее пустоте: «Что это? Мне же должно быть хотя бы жаль его… Отчего мне так хочется, чтобы он просто исчез сейчас? Это ведь бесчеловечно, если на то пошло! Я тысячу раз читала, что любовь делает человека добрее… Где же во мне эта доброта?»
– Познакомьтесь, – раздался сзади голос Клима. – Это Маша. Моя жена.
У Зины тотчас провалилось куда-то сердце и потом еще долго не могло вспомнить привычный ритм. Она повернулась, чувствуя, как Клим пристально следит за ней, и без улыбки, которая могла показаться ему деланой, протянула руку:
– Здравствуйте. Меня зовут Зинаида Таранина. Иван?
Умение притворяться уже взяло над ним верх, но Зина все же успела заметить, как по его лицу проскользнул отсвет потрясения. «Есть от чего раскрыть рот», – мысленно согласилась она с мужем, хотя ей стало неприятно от того, как не вовремя он проявил откровенность.
Жена Клима вышла к ним в ярко-красном прозрачном халате, не скрывающем короткой черной комбинации. Жидкие светлые волосы ее тоже были повязаны широкой красной лентой.
«Такие носили в семидесятые или даже раньше», – с трудом вспомнила Зина, потому что была тогда еще ребенком, а Маша, конечно, уже девушкой, и эта лента осталась для нее символом юности. В ее наряде неприкрыто просматривался вызов, но Зине он показался жалким, почти детским. Так некрасивые девчонки разрисовывают свое тело татуировками, чтобы хоть чем-то выделиться.
«Бедная», – подумала Зина с тем самым состраданием, которого ей не хватило на собственного мужа.
Клим продолжал жадно всматриваться в ее лицо, и Зина поняла, что он пытается уловить тень скрытой усмешки, если таковая промелькнет. Но ее даже не потянуло засмеяться. Если б до этого Зина не сыграла Лягушку, тогда может быть… Но сейчас она смотрела на эту женщину, как на саму себя, какой Зина становилась на сцене. И в этом зрелище она не находила ничего смешного.
– Мой супруг не предупредил, – слегка кокетничая, Маша пожала крепкую руку Ивана. – Это так неожиданно! Он такой нелюдим, никогда никого не приглашает!
«Станешь тут нелюдимом», – Зина улыбнулась ему, пытаясь подбодрить, потому что Клим откровенно маялся в присутствии жены, хотя и пытался скрыть это.
– Если мадам пожелает, мы можем бывать у вас почаще!
«Как противно он это сказал», – Зина перевела взгляд на мужа и едва удержалась, чтобы не сделать ему какой-нибудь знак.
– Это было бы хорошо, – без воодушевления отозвался Клим. – Мы действительно живем довольно замкнуто… Вы ведь уже поняли, что я не слишком общительный человек.
Зине захотелось возразить: «Мы уже поняли, что не в тебе дело». Но окружение Ивана давно приучило ее держать язык за зубами, и на этот раз она тоже смолчала. Однако и муж ничего не сказал, и ей пришлось поддержать разговор:
– Наверное, вам на работе хватает общения.
Она вдруг вспомнила, как где-то читала, что некоторые любовники даже в постели обращаются друг к другу на «вы», чтобы потом не ошибиться при людях. И с какой-то преступной и веселой гордостью подумала: «А мы уже говорили друг другу „ты“. Это было».
Клим повернул к ней голову и смущенным жестом поправил зачесанные назад волосы. Зине показалось, что в этот момент он подумал о том же и, может быть, даже снова ощутил прикосновение ее руки, которое тоже было преступно. Не более преступно, чем интимное обращение, но и не менее. Ведь слова, выдающие желание, являются, по сути, такой же изменой, как и само действие. До появления Клима Зина даже в фантазиях никого не примеряла на место мужа, и потому сейчас предательство казалось ей уже совершенным. И Зину пугало то, что она ничуть в нем не раскаивается…
– Пойдемте на кухню? – спросил Клим, поглядывая на всех по очереди. – А то здесь у нас, в общем-то, не гостиная, а мой кабинет. Тут даже стол только письменный…
«Там спрятана моя фотография!» – Зину охватила шальная радость, и она, не скрываясь, улыбнулась.
Услышав свое, Иван тоном искусителя проговорил:
– Маша, не хотите обзавестись новой мебелью? Я мог бы устроить со скидкой… По знакомству.
Она только всплеснула руками, издав нечленораздельное восклицание, но Клим, опередив жену, сказал:
– Иван, о чем вы говорите? Зачем? Вы же знаете, что мне это не по карману… Хоть со скидкой, хоть без нее, это дела не меняет.
– О вас позаботились бы, если б вы, в свою очередь, тоже проявили заботу. Как врач.
– Я понял, – сухо отозвался Клим. – Но мне казалось, что разговор на эту тему уже окончен.
– Вы ошиблись! Что вы, я такой оптимист, я не теряю надежды до последнего.
– Даже если она бесплодна и это ясно с самого начала?
Сильно прищурившись, будто пытался высмотреть, что у Клима на уме, Иван медленно процедил:
– Никогда ведь не знаешь заранее, какая именно из надежд сбудется… И чья – моя или ваша?
У Клима нервно задрожали внутренние уголки бровей, но ответил он совершенно спокойно:
– Да, этого заранее не узнаешь.
В голосе Ивана неожиданно зазвучало сочувствие, и Зина насторожилась, углядев в этом недобрый признак.
– А ведь по виду и не скажешь, что вы такой уж борец…