Она сильно вздрогнула, будто муж плеснул на нее кипятком – так обожгла вскипевшая в его голосе злость. Не поддавшись желанию вспылить в ответ, как не поддавалась почти никогда, Зина посоветовала:
– Подлей лучше Маше. Она уже выпила.
Словно продолжив недоговоренную фразу, Иван сказал:
– А еще я читал, что дом, которого избегает аист, считается проклятым.
– К чему это ты?
Зина сказала себе, что нужно поскорее уводить мужа, пока он не разошелся окончательно. Ей уже не раз доводилось видеть, как Иван буквально впивался в людей, которые ему не нравились, и начинал с удовольствием уничтожать их. Раньше она сопротивлялась этому пассивно, изредка пиная его под столом, поскольку речь шла о чужих, но сейчас ей захотелось открыто схватить Ивана за руку и вытащить на воздух, который уже должен был стать по-ночному холодноватым. Может, он и там не сразу успокоился бы, но Клим уже оказался бы вне досягаемости.
– Почему ты ничего не ешь? – продолжая терзать ее, допрашивал Иван. – Разве Клим тебе не друг? Вернее, разве он – твой недруг? Существует такой древний обычай – ничего не есть в доме врага.
– Это кавказский обычай, – уверенно заспорила она. – К нам это не относится.
Маша вдруг весело сказала:
– Нет, это не кавказский. Во сне я была на Кавказе. Там все танцуют! Там нет врагов.
Покосившись на нее, Зина мрачно заметила:
– То-то резня какой год не прекращается. Хотя… Во снах они, может быть, и танцуют.
Иван вдруг оживился:
– Я и забыл! Я ведь сегодня видел тебя во сне!
– Меня? – недоверчиво переспросила Зина.
Клим быстро взглянул на нее и так обиженно заморгал, будто это от Зины зависело, кому сниться. Сделав вид, что не замечает, или и впрямь не заметив его реакцию, Иван тем же радостным тоном продолжил:
– Это какой-то пугающий симптом, как вам кажется, господин доктор? Видеть во сне собственную жену – это ведь более чем странно! Как по этому поводу высказывается наша достопочтенная психиатрия?
– Возможно, вас тревожит что-то связанное с вашей женой, – ответил Клим официальным голосом.
– А что меня может тревожить? Что вы, доктор! Вам разве неизвестно, что семейные пары аистов неразлучны? По-моему, вы сами же это и говорили!
Маша неестественно, натужно захихикала, разглядывая Зину безо всякого стеснения, и та впервые за этот вечер с неприязнью подумала: «Вот идиотка…»
С сомнением качнув головой, Клим пробормотал:
– Боюсь, я чересчур увлек вас этой легендой об аистах…
– Вы меня? – с презрением протянул Иван. – Не переоценивайте себя, доктор! Я называл себя так еще задолго до вашего появления.
Клим пожал плечами и недовольно спросил:
– Почему вы все время называете меня доктором? Так ко мне пациенты обращаются. Почему-то им так больше нравится, чем по имени-отчеству.
– А какое у вас отчество? – заинтересовалась Зина, сама удивившись тому, что до сих пор не узнала этого.
Почему-то покраснев, он сказал:
– Сергеевич.
– Если б я был Сергеевичем, то оказался бы тезкой Тургенева, – небрежно заметил Иван. – Может, тогда я сам сочинял бы пьесы для своего театра?
– У вас и без того полно талантов, – сдержанно похвалил Клим.
В сотый раз хихикнув, его жена добавила:
– И вы такой красавец!
– Что есть, то есть, – потупившись, ответил Иван. – А вас раздражает, когда я называю вас доктором? Вы же и есть доктор! Если б вы были драматургом, например, я называл бы вас так.
– Меня не раздражает. Боюсь, это я вас чем-то раздражаю… Правда, не знаю чем?
Иван воскликнул с истерическими нотками в голосе:
– Как можно, господин доктор?! Разве я приехал бы к вам, если б вы меня раздражали?
«Ты потому и приехал, – угрюмо подумала Зина. – Чтобы довести раздражение до предела…»
Легко сменив тему, Иван спросил:
– А как движется ваша… – он солнечно улыбнулся Маше, – работа?
– Движется…
– И что нас ожидает в конце?
– Пока не знаю. Это произойдет само собой.
Иван задумчиво повторил, повертев пустую чашку:
– Само собой? Нет, Клим, ничего не происходит само собой. Спланированным бывает даже состояние аффекта, если человек не дурак, конечно.
– Вы опять об этом? – у Клима заметно напряглось лицо.
– Разве я не прав? Все зависит от нас… От нас с вами, разве не так?
Внезапно выпрямившись, Клим тихо спросил:
– Что вы хотите сказать?
– Как это что? – повеселев от его испуга, разулыбался Иван. – Вы можете что-то придумать… Но я могу все изменить. Все ваши замыслы… Вы помните об этом?
– Думаете, вы вправе?
– О да! – беспечно заверил Иван и усмехнулся, посмотрев на жену. – Если боитесь играть по моим правилам, лучше вообще не играйте.
Зина с удовольствием припомнила, как одним махом разрушила весь его режиссерский замысел, показав Лягушку такой, как представляла сама. Признав в конце концов, что спектакль выиграл от этого, Иван остался недоволен только потому, что его друзья желали повеселиться, а Зина заставила их задуматься.
«Ничего, им полезно, – язвительно заверила она в тот день. – С ними такой конфуз не часто случается…»
Не решившись напомнить ему об этом, она только сказала:
– Это я должна играть по твоим правилам, потому что я – актриса, а ты – режиссер. Но на остальных это не распространяется.
– Увидим, – коротко ответил Иван. – Так вы не покажете мне, что у вас получается?
– Зачем? – насторожился Клим.
– Ну, мало ли… Может, у меня тоже какая-нибудь идея родится? Поработаем вместе.
– Нет уж.
– Что так категорично?
Тряхнув рассыпающимися волосами, Клим упрямо проговорил:
– Вы же сами понимаете, что это интимный процесс! Разве вы кого-нибудь допускаете в свою творческую кухню?
Иван холодно ответил, глядя ему прямо в глаза:
– Некоторые имеют наглость лезть даже в спальню.
Зине стало не по себе, оттого что в его голосе больше не слышалось ни запальчивости, ни отчаяния. Теперь она больше не сомневалась, что все его подозрения уже затвердели уверенностью. Прочной, как глыба льда. В последний раз она видела его таким, когда он задумал стереть с лица конкурирующую фирму. И это ему удалось.
«О Господи, помоги нам!» – взмолилась она, не очень вдумываясь, за кого просит. Скорее всего, не только за себя и Клима, но и за мужа, и за Машу, и за своих детей, ведь если Иван мог на что-то решиться, это неизбежно коснулось бы их всех.
– Ничего я не собираюсь вам показывать! – заносчиво ответил Клим, и Зину охватил страх от того, что он совсем не чует опасности и берется дразнить Ивана, даже не все узнав об этих аистах. Что он там говорил о «чистке рядов»?
Она попыталась разнять их:
– Конечно, не надо! Ведь все еще может измениться.
– Ты думаешь? – Иван поглядел на нее с любопытством.
«О чем он говорит? – уже не на шутку запаниковав, подумала она. – Только не о пьесе, это ясно… Он ждет, что моя блажь пройдет… А вдруг и вправду пройдет?»
Миролюбиво улыбнувшись, Иван развел руками:
– Выходит, мы зря притащились… Я-то надеялся засунуть в ваши листочки свой длинный красный нос.
– Жаль, что ничем не могу помочь, – продолжая упорствовать, ответил Клим.
– Да можете, можете! Не хотите только…
– А у меня есть мундштук, – неожиданно вынырнув из потока своих мыслей, сообщила Маша. – Это так изящно, правда, когда женщина курит с мундштуком? Да, Зина?
– Не знаю, – безразлично отозвалась она. – Я вообще не курю. У меня и так горло слабое.
Испугав всех, Иван безудержно расхохотался:
– А, вот и выдала одну свою болячку!
– Что?
– Актрисе нужно беречь горло, – в мягком голосе Клима послышалась такая нежность, что все уставились на него в замешательстве.
Точно не заметив этого, Клим произнес, блаженно улыбаясь:
– А хотите, я угощу вас еще кое-чем? У меня есть уникальная пластинка «Роллинг Стоунз»…
Глава 17
– Ты на меня не сердишься? Нет, ты ведь не можешь сердиться!
– Почему это? Боюсь, что очень даже могу! Но я не сержусь.
– Нет? Точно? Клим, я правда не хотела ехать к тебе, но если б я очень уж отказывалась…
– Он заподозрил бы что-то… Я понимаю. Я отлично все понимаю! Слушай, солнышко, тебе не нужно оправдываться!
– А я и не оправдываюсь. Я знаю, что ты не злишься. С таким лицом нельзя злиться.
– Вот новость! А что у меня с лицом?
– Оно хорошее. Хорошее…
Они встретились в парке, который был заложен к тридцатилетию Победы. В тот год здесь установили большой пустотелый памятник, видимо, сэкономив средства на защищенности героев войны, как экономили на этом и при их жизни. С тех пор памятник приходилось латать каждый год, потому что непрочные тела молодых солдат насквозь пробивали дети, для которых война с Гитлером была уже не менее абстрактной, чем битва при Калке.
В последнее время памятник совсем забросили, а скамейки растащили на дачи. Зине с Климом удалось отыскать одну в полуразрушенной, а может, недостроенной беседке среди сосен. Клим стряхнул с сиденья сухие иглы и суетливых муравьев, а Зина, свободно чувствуя себя в шортах, поджав ноги, села на его колени лицом к нему. Он так и задохнулся от этой естественной близости. Заметив это, Зина улыбнулась и осторожно поцеловала его в губы. Ее коса – сегодня только одна – нагрелась от солнца, светившего в спину, и теплым зверьком ползала по сомкнутым рукам Клима.
– Не вставай, – попросил он, наслаждаясь ощущением всего ее тела.
Но Зина жалобно вздохнула:
– У меня уже коленки затекли… Можно я пересяду?
– Ну конечно, – сразу сдался Клим.
Оттолкнувшись от деревянной перекладины у него за спиной, Зина сползла на землю и осторожно выпрямилась. Потом потерла онемевшие ноги и хмуро сказала:
– Он прав. Я старею. И ничего с этим не поделаешь… Тебя это не пугает?
– Нет, – отозвался Клим с удивлением. – Я ведь тоже старею. Разве можно испугаться того, о чем знаешь с детства?