– Твоя мама ворует?
– Нет, конечно! – возмутилась девочка и яростно сдула волосы. – Что это вы?
– И я не ворую. И многие другие. Самоуважение от времени не зависит. Во все века были воры и были честные люди. Это каждый для себя решает, каким ему быть, – сказал Клим, незаметно следя за реакцией девочки.
Нахмурившись, Тоня опять заговорила с вызовом:
– А папа считает, что иначе сейчас детей не прокормишь. Вон у вас сколько тут всяких… Ведь их же не прокормили дома, вот они и сбежали.
– О нет! – усмехнулся Клим. – Уверяю тебя, что только от голода еще ни один в бега не пустился.
– А отчего же тогда? – она смотрела на него так требовательно, будто надеялась уловить фальшь.
И Клим постарался ответить как можно проще:
– Не любили их дома, вот в чем дело. Человек может прожить целую жизнь без черной икры, но без любви ему в конце концов становится невмоготу. Думаешь, к нам не попадают дети из богатых семей?
– А что, были? – поразилась Тоня.
– Были. И проблемы у них были точно такие же. На прошлой неделе привозили одного мальчика… Его родители очень состоятельные люди. Мать не работает, но сыном ей все равно некогда заниматься. Она целыми днями мотается на своей машине по каким-то массажисткам, гадалкам, подружкам… Еще черт знает к кому ездит! А сын с семи утра до семи вечера в частной школе. В хорошей школе, но это ведь не дом, верно?
Девочка издала негодующий стон:
– Я бы с ума сошла, если б столько времени в школе торчала!
– И кстати, он прекрасно знает, что и у отца, и у матери есть связи на стороне…
– Любовные? – придирчиво уточнила она.
– Ну да, конечно. Мы ведь об этом говорим? Так вот, его это ничуть не радует. Он говорил: «Меня тошнит, когда я слышу, как они по телефону одно говорят кому-то, а потом при мне же и врут… Лучше бы развелись, все равно ведь ненавидят друг друга».
Тоня вскинулась, и глаза ее так и впились черными стрелами в лицо Клима:
– Вы хотите сказать, что мама ненавидит папу?
– Надеюсь, что нет, – успокоил он. – Конечно, нет. Но и счастливой она себя не чувствует.
– Как это так?! Всегда чувствовала и вдруг перестала?
Клим терпеливо произнес:
– Так случается. Почему – этого никто не объяснит. Вдруг что-то меняется в человеке… Знаешь, как бывает, когда забираешься на парапет и вдруг видишь, как обмельчало все вокруг. Вернее, ты словно вырос, а все осталось прежним. И ты уже не можешь жить как раньше.
Тоня упрямо возразила:
– Но ведь можно спрыгнуть с парапета, и все станет как всегда.
– Верно. Только ведь ты уже никогда не забудешь, что был выше других. Это ощущение будет настигать тебя… И ты всю жизнь будешь жалеть, что спрыгнул вниз.
Вся сжавшись, она едва слышно проговорила:
– Значит, мы вообще тут ни при чем? Только вы и ваша любовь? А нам как жить? Я не хочу ни без нее, ни без папы!
– Боюсь, что это придется решать всем вместе…
– А почему нужно решать прямо сейчас? Вы же сами сказали, что у вас с мамой еще ничего даже не было! Может, вы подождете, пока мы вырастем?
Клим ничего не ответил на это, потому что девочка и сама понимала, какую глупость предлагает. Он знал, что от отчаяния люди способны и не такого наговорить. Его даже не обидело бы, если б Тоня на него раскричалась и обозвала грубыми словами. Клим признавал за ней это право. То, что девочка сдерживалась, вызывало у него уважение.
И все же частичке негодования она позволила прорваться:
– Если б вы не написали свою «Лягушку», ничего и не было бы!
Клим только согласно склонил голову, а она продолжила загрубевшим от злости голосом:
– Работали бы себе врачом! Вам же нравится ваша работа! Зачем вы вдруг взялись писать?
– Понятия не имею, – признался он. – Накопилось.
– Накопилось, – с неприязнью повторила Тоня и вдруг оживленно встрепенулась: – Так может, вам просто еще одну пьесу написать? Или роман… Все, что накопилось, – туда! А?
– Я и пишу. Только легче не становится.
– Ничуть? – она опять сникла.
Качнув головой, Клим твердо сказал:
– Я должен поговорить с твоим папой. Я сам с ним поговорю. Когда Зина… твоя мама разрешит мне.
– Ой, ну подождите немножко! – всполошилась Тоня. – Не прямо сейчас. Зачем так быстро? Разве не нужно проверить свои чувства? Во всех книжках об этом пишут.
Он улыбнулся, почувствовав, как опять протяжно заныло в груди, словно его тело напоминало, что долго так не выдержит. Прислушавшись, Клим так и сказал:
– Долго я так не выдержу.
– Я знаю, – с неожиданным сочувствием отозвалась Тоня. – Сердце так болит, да? Очень сильно болит…
– Откуда ты знаешь? – забеспокоился он.
– Мне ведь уже пятнадцать, – напомнила она с гордостью. – Я в прошлом году тоже влюбилась. Только вот он…
– Нет?
– Нет. Ну и ничего, прошло ведь. Хотя больно было… Может, у вас тоже пройдет?
Клим терпеливо пояснил:
– Не тот случай. У тебя не было надежды, и тебе пришлось с этим справиться. Что еще оставалось? А у нас она есть.
– А если мы не отпустим маму? Если папа ее не отпустит?
– Мы должны что-то решить, – с тоской повторил он и опять вспомнил, что даже в его сне они так и не нашли решения.
Девочка вдруг сказала:
– Жалко, что вы такой хороший. Если б вы мне не понравились, я бы уже возненавидела вас. А мне вас даже жалко… И папу жалко.
Потом со злостью добавила:
– А маму – нет! Она не должна была в вас влюбляться. Знала же, что нельзя!
– Она не хотела, – подавив желание прикрикнуть на девочку, сказал Клим. – Это я во всем виноват. Я сбил ее с пути истинного.
– Как? – спросила она с жадностью.
– Не так, как ты думаешь… Я рассказал ей свой сон.
– Вы врете… То есть обманываете. Разве можно влюбиться из-за какого-то сна?
– Этот был необыкновенным.
– И что в нем было?
Он засмеялся:
– Достаточно того, что я ей это рассказал!
Тоня с недоумением проговорила как бы про себя:
– И что ж это за сон такой? Никогда таких не видела…
– Я тоже.
Прислушавшись, она недовольно сказала:
– Жоржик несется… Значит, вы не передумали?
Удержав готовые расползтись губы, Клим весело поинтересовался:
– А ты действительно надеялась меня переубедить?
– А что мне еще делать?
– Ничего. Предоставь это нам.
– Да? С какой стати? Это же и моя жизнь тоже! И Жоржика, и Петьки! Вы только о себе думаете…
– Это неправда, – спокойно возразил Клим. – По большей части мы именно о вас и думаем. А ведь есть еще и моя жена…
Когда Жоржик, запыхавшись, уже влетел в кабинет и обвел их сияющим взглядом, она равнодушным тоном спросила:
– А вдруг вам все только показалось? Приснилось… А вы сейчас натворите!
– Нет, – жестко ответил Клим, сведя брови, чтобы у нее и сомнений не осталось.
Жоржик с любопытством завертел головой, уже приготовившись рассмеяться:
– А что? Что приснилось?
– Новая пьеса, – буркнула девочка, даже не посмотрев на него.
Клим одобрительно кивнул, решив, что она правильно поступает, не сваливая на брата половину своей тяжести. Рано или поздно это обрушится и на него тоже, но Климу тоже хотелось, чтоб этот ребенок тащил такой груз не так долго.
«Вот почему все нужно разрешить как можно скорее, – подумал он. – Если Иван тоже о чем-то догадывается, это не затянется. Он не из тех, кто может долго терпеть неопределенность. Это человек действия…»
– Ну ладно, мы пойдем, – расстроенным голосом произнесла Тоня.
– Ага! – подхватил Жоржик. – У нас репетиция через сорок минут. Папа голову оторвет, если опоздаю.
Мельком взглянув на Клима, девочка сердито одернула брата:
– Что ты болтаешь?! Когда это папа тебе голову отрывал?
– Ой, да сколько раз! – откровенный в своем неведении, воскликнул мальчик. – За ухо как дернет! Аж трещало все… Ну, он – режиссер, ему можно.
Клим рассмеялся над последними словами, а Тоня, вся покраснев, вскочила и толкнула брата:
– Да пойдем же! Чего ты тут разболтался?
– Что-то я хотел у вас попросить, – Жоржик по-матерински наморщил лоб. – Книжку какую-то…
– Книжки у меня дома, – с сожалением сказал Клим.
– А можно, я домой к вам приду? Вы ведь уже разрешили, помните?
Тоня грозно прошипела:
– Еще чего?! Может, сразу переселишься?
– Зачем это? – простодушно удивился он. – А, понял! Она прям не знает, как меня выжить… У нас одна комната на троих.
Клим мечтательно произнес, увидев все так отчетливо, будто уехал только вчера:
– У моей мамы в деревне большущий дом. Еще дед строил. Он был из ссыльных кулаков. Из тех, что работать умели. Из одного дома выгнали, он другой построил…
– Коттедж? – солидным тоном поинтересовался Жоржик.
– Ну что ты… Какой тогда мог быть коттедж. Деревянный дом. Это получше всякого коттеджа! Он лесом пахнет.
Мальчик с завистью спросил:
– И у вас была своя комната?
– И у меня, и у сестры, и у деда. Ну и родители, конечно, свою имели.
– Это ж сколько всего? – запутавшись в подсчетах, жалобно спросил Жоржик.
– Пять. И большая веранда.
С досадой покосившись на брата, причмокнувшего от восхищения, Тоня с вызовом спросила:
– Так что ж вы оттуда уехали? Жили бы себе припеваючи!
Пристально посмотрев на нее, он задумчиво проговорил:
– Вот я и думаю: не вернуться ли туда?
Ее темные глаза на мгновение стали больше от поразившей девочку разгадки его замысла. Она раздраженно заметила:
– В деревнях одни алкоголики живут! Это во всех газетах пишут. И скука там смертная… Даже учиться там негде. Я ни за что из города не уехала бы.
– А я уехал бы! – Жоржик в очередной раз, не ведая, поддержал Клима. – Там же классно! Рыбу ловить можно. А здесь вся уже передохла. А лошади там есть?
– Есть, – только и успел ответить Клим, как девочка пронзительно закричала:
– Замолчи сейчас же! Какая еще деревня?! Здесь наш дом, понял? И мы не должны из него уходить! Никто из нас.