Геринг именно эту «птичку» и не мог забыть, а тут еще другая птичка подгадила.
— Перевесь какой-нибудь орден на это место и забудь, — предлагал ему Гесс.
— У меня все ордена на своих местах, — отвечал на это Геринг.
— Ну, хочешь, возьми мой. Вот этот нюрнбергский знак — он как раз по форме подходит. И орел на нем… воспитанный, — продолжал издеваться Лей.
— А ну вас всех к черту! — наконец фыркнул Геринг и пошел к дверям.
Сегодня был нерабочий оплаченный день, и на улицы Берлина вывезли даже паралитиков и грудных детей. Пока «Мерседес» с фюрером плавно скользил по аллее среди аплодирующей, кричащей, плачущей и смеющейся толпы, у Гитлера, конечно, поднялось настроение. Он потом признавался, что, случайно увидев в толпе первую рыдающую женщину, в первый момент испугался, но потом заплаканные лица замелькали, как в калейдоскопе, и он понял: это слезы благодарности и любви. Предвкушением торжества был и военный парад, который вместе с руководителями Германии будут смотреть и несколько сотен важных иностранных гостей: фюрер заранее распорядился пригласить побольше этих «трусливых штатских и свинорылых демократов».
«Я им покажу парад самой современной армии в мире!» — говорил он.
И показал.
Всего в параде участвовало 320 армейских частей и подразделений, примерно 40 тысяч солдат: пехотинцев, конников, мотопехоты. Тракторы провезли длинные артиллерийские стволы. Затем раздался гул, как из преисподней, — пошли танки: 100 новеньких машин, некоторые с выразительными именами: «Мемель», «Прага», «Карлсбад»… И, наконец, разверзлись небесные хляби и тенью накрыла Берлин гордость Геринга — 162 серебристые «птички» люфтваффе, от тяжелых пузатых бомбардировщиков до хищных «ястребков».
«Рейх покоится под защитой немецкого оружия. Немецкий народ чувствует, что вместе с Гитлером он поднялся еще на одну ступень в мире, в котором имеет свои права», — утром в радиообращении к нации сказал Геббельс. Эту мысль сегодня трудно было оспорить.
Парад длился четыре с половиной часа. Все это время Гитлер с соратниками должен был стоять, гордо выпрямившись, почти не опуская вытянутой руки. Двенадцать кинокамер фиксировали малейшее движение на трибунах.
Когда парад закончился, кортеж открытых автомобилей отбыл не так красиво, как прибыл сюда: утомленные соратники развалились на мягких сиденьях, и фюрер последовал их примеру — стоять у него уже не было сил.
Предстояло еще принимать поздравления и подарки, улыбаться, благодарить и олицетворять собою крепость тела и бодрость духа. И все перед камерами.
Журналистам было объявлено (и передано по радио), что сегодня Сенат Данцига (Гданьска) присвоил Адольфу Гитлеру звание своего Почетного гражданина. А кто-то из дам преподнес фюреру в подарок золотые запонки со свастиками над гербом «Вольного города».
Очень по-женски, но в самую суть!
Вообще, подарки были удивительные. Помимо так огорчившего Геринга живого орла, лежала, например, большая серая куча — мягкая и шерстистая. Юнити, зашедшая после парада с Магдой Геббельс в одну из комнат рейхсканцелярии поправить туалет, едва не упала в обморок, приняв ее за холмик из трупов мышей. А это оказались добротные вязаные носки — «подарок от женщин Вестфалии» солдатам фюрера.
Из подарков можно было бы составить выставочную экспозицию, демонстрирующую не только любовь к фюреру, но и кустарное мастерство различных немецких земель.
Был и целый арсенал оружия: от револьверов и кинжалов с инкрустированными драгоценными камнями рукоятями до каких-то диковинных ножей с потайными лезвиями, с которыми удобно было бы ходить на «большую дорогу». Подарен был и живой лев, которого, в отличие от орла, хотя бы не привезли в рейхсканцелярию, а сразу отправили в берлинский зоопарк.
Церемония поздравления растянулась часа на четыре — столько длился парад. Гитлер запретил своему окружению делать ему ценные подарки, предложив ограничиться цветами и конфетами, и дамы были очень этим недовольны. Зато их мужья проявили фантазию и обошли запрет: Функ преподнес полотно Тициана, зная, что к этому художнику у Гитлера особенное отношение. Геринг подарил коллекцию старинного саксонского фарфора; Геббельс — гигантскую фильмотеку, практически все, отснятое в мире к 1939 году; Лей — внешне совершенно обычный «Фольксваген», но с кондиционерами, баром и особой системой безопасности, а Гесс — коллекцию писем Фридриха Великого, ту самую, и она обрела, наконец, своего владельца.
Пышный и многолюдный банкет Гитлер тоже запретил. Он поблагодарил всех и скромно удалился, напомнив, что завтра рабочий день.
Дипломаты и гости разъехались; многие разбрелись по продолжавшим праздновать ярко освещенным берлинским улицам.
А Гитлер, наконец, смог остаться среди своих и отдохнуть от официоза. К полуночи он был уже изрядно пьян, присоединяясь ко всем тостам.
Юнити с Эльзой и Магдой Геббельс мрачно наблюдали, как, держа за руку Ингу, Адольф заплетающимся языком излагал ей «Фаль Вайс» («Белый План») — операцию по нанесению фланговых ударов по Войску Польскому.
— …На южном фланге мы используем Словакию, на северном — свяжем восток Пруссии с Померанией, займем исходные позиции наличными силами быстро… быст-ро! Блокируем морские пути, нейтралов — вон, из Данцига — вон! На Северном море будем осторожны… Не станем их злить, этих свинорылых! Но! Авиации я дам три часа. Три!!! Где Геринг? Накрыть все польские аэродромы!
— Да, да, мой фюрер, непременно, — хмурился Геринг, который тоже был пьян.
— Однако, — продолжал Гитлер, беря Ингу за вторую руку. — Де-точка! У меня от голландской границы до Базеля всего пять дивизий. Но я сознательно рискую, потому что… свинорылые будут — тс-с! И ни с места. Де-точ-ка! Вам ведь это неинтересно…
— А разве нельзя мирным путем? — спросила Инга. — Если Данциг нам отдадут и железную дорогу — тоже?
— Деточ-ка! Зачем мне мир? Что может дать мир? Зачем мне Польша? Мне нужна не Польша, а польская земля! Зачем нужны поляки…
— Но ведь будут гибнуть немецкие солдаты! Разве они не дороги вам?
Гитлер нахмурился, но, подумав, нашел решение:
— Немецкая женщина должна рожать много детей.
Ответ ему самому не понравился и он сосредоточился:
— Знаете, Инга, кто начинает войны? Военные? Политики? Нет. Войны начинают бездарные экономисты. Это они приводят страну к кризису и отдают бездарным дипломатам, а те — военным. Если же и военные бездарны, страна погибнет. Но если военные талантливы, то есть шанс исправить ошибки экономистов и дипломатов.
— А может быть, войны начинаются с бездарных идей? — тихо спросила Инга.
Присутствующие, как ни были пьяны, а все же несколько напряглись.
Но Гитлер улыбнулся:
— Безусловно, мое дитя. Не было на свете бездарнее идеи, чем идея уподобить немцев краснокожим и черномазым! Однако, господа, выпьем за наших дам!
Выпили за дам. У Гитлера от коньяка и усталости уже сами закрывались глаза. Но он все держал Ингу за руку и говорил ей о том, что пьян, а завтра опять будет трезв и скучен, что такого состояния у него больше не будет никогда, потому что счастье неповторимо, что ему так хорошо сейчас, что он готов умереть, потому что лучше уже не будет, и договорился до того, что хочет умереть прямо здесь, у ее ног.
«Гипотетические рожки» Лея, однако, ничуть не подросли, поскольку, утопив Ингу в словоизлияниях, Адольф целомудренно держал лишь кончики ее пальцев и томно вздыхал, не опуская глаз ниже ее ротика.
От его близости Инга безумно устала. Этот человек, которым она всегда восхищалась, вызывал у нее сейчас странное чувство: ей казалось, что это не он, а его двойник, мало похожий на оригинал и дурно его играющий.
По-видимому, опьянение вызвало такой резкий сбой во всем жестко и точно отлаженном организме Адольфа Гитлера, как если бы часы, к примеру, вместо того, чтобы идти вперед, внезапно запрыгали на месте, точно резиновый мячик. Зрелище это всем было не по вкусу, и когда Гесс предложил последний тост, все испытали облегчение.
Перед своей речью в рейхстаге Гитлер посетил смотр дивизии «Тотенкопф» («Мертвая голова»), специально натасканной на уничтожение гражданского населения Польши. Речь фюрера была короткой:
«Солдаты! В бою главное — победа! Ваша победа — это победа и над собой! Вы должны победить в себе жалость. Жалость — ваш враг. Если жалость победит, Германия проиграет. Убивайте жалость! Только так вы завоюете необходимое нам жизненное пространство. Польша должна быть обезлюднена и колонизирована. Вы раса господ! Вы победители!»
Одновременно Гейдрих начал операцию «Акция АБ» — по планомерному уничтожению польской интеллигенции. Для начала из Краковского университета бесследно исчезли четыре профессора. «В дальнейшем, — инструктировал сотрудников Гейдрих, — никаких перевозок и лагерей для них. Этот контингент подлежит уничтожению на месте».
С другим, менее «вредоносным» контингентом Гиммлер готовился поступать более рационально, с хозяйственной выгодой: ему полагалось «уничтожение трудом». Но предварительно, конечно, предстояло потрудиться «селекционерам». Например, детей «чистой расы», как писал в инструкции Гиммлер, «следует отбирать у родителей и вывозить в Германию, где они будут воспитываться в специальных детских садах или детских домах в арийском духе».
В начале лета Гиммлер пришел к Гитлеру за поддержкой против части армейского руководства, еще надеющегося не быть втянутым в прямой геноцид в отношении мирного населения Польши. Гиммлер хотел получить официальное согласие командования на полную свободу рук СС в тылу немецких войск.
— В этом вопросе я вас полностью поддерживаю, — коротко отвечал Гитлер. — И вот еще что. Мы, по-видимому, скоро подпишем с русскими мирный договор, — продолжал он. — Но вас это не должно расслаблять ни в малейшей степени. Ваши разработки по Европе для России не годятся. Они чересчур гуманны. В России у нас другие цели.
— Я это понимаю, мой фюрер, — ответил Гиммлер. — Мы активно работаем и по России.